Визит российского Президента в Японию, состоявшийся 11-13 октября после длительной подготовки и неоднократных переносов, видимо, не оправдал ничьих ожиданий. Поэтому он не надолго оказался в центре внимания средств массовой информации. Вероятно, объяснение этому - его довольно низкая прагматическая отдача, о которой заговорили как в российских и японских, так и в западных журналистских и политических кругах, как только прошла эйфория от обилия соглашений и взаимных обещаний. Благодаря напряженному графику визита, беседам Б.Ельцина с императором Акихито, премьер-министром Морихиро Хосокавои, встрече с лидерами деловой Японии, подписанию восемнадцати документов (в том числе токийской Декларации о российско-японских отношениях и Декларации о перспективах торгово-экономических в научно-технических отношений между Российской Федерацией и Японией) создалось впечатление заметного прогресса в российско-японских отношениях. Однако если проанализировать реальные результаты со всеми достижениями и взаимными уступками обеих сторон, то откажется, что итог близок к нулю.

Никаких сенсаций визит не привес. Признание Президентом Б.Ельциным того, "что Российская Федерация является государством-продолжателем СССР и что все договоры и другие международные договоренности между Советским Союзом и Японией продолжают применяться между Российской. Федерацией и Японией" (токийская Декларация), а также принесение им извинений "за страдания, которые сталинский режим доставил интернированным в Сибирь японским военнопленным", на деле ничего нового в российско-японские отношения не внесли, никаких проблем не решили. Остались открытыми как вопрос о "северных территориях", так и о конкретных экономических программах.

Подписанные документы и публичные заявления лидеров обоих государств изобиловали высокими оценками визита, как "открывающего новую страницу в двусторонних отношениях". Однако нигде не были упомянуты ни конкретные сроки завершения переговоров по островам, ни реальные масштабы японской экономической помощи. Не отдав Курилы, Б.Ельцин вернулся в Москву, "получив лишь ни к чему не обязывающие обещания японского правительства в отношении экономической помощи России" ("Браушвайгер цайтунг", 14.10.93). В газете японских деловых кругов "Нихон кэйдзай" (14.10.93) это было оценено, как "ни прорыв, ни неудача".

Тем не менее некоторые японские и западные журналисты склонны считать визит дипломатической победой Москвы. Прежде всего потому, что в территориальном вопросе Б.Ельцин не вышел за рамки того, что было запланировано заранее. По мнению корреспондента "Асахи", его высказывания по территориальной проблеме были сделаны "на грани того, что он мог допустить". Минимальным требованием японской стороны, без выполнения которого визит просто не мог состояться, было включение Декларации 1956 года в перечень документов, подлежащих исполнению Россией как преемницей бывшего СССР. Однако нельзя не заметить, что в тексте токийской Декларации она не упомянута, а президент "вспомнил" о ней, лишь отвечая на вопрос в ходе итоговой пресс-конференции. Весьма показательно и то, что на ней российский лидер довольно неохотно отвечал на "территориальные" вопросы, возможно, из опасения из самых лучших побуждений не сказать чего-нибудь лишнего.

Недовольство Токио таким исходом выразил в интервью корреспонденту ИТАР-ТАСС председатель японской Ассоциации содействия торговле с Россией Яхиро Тосикуни. Он высказал сожаление, что "Россия все-таки не согласилась на предложение Японии выступить с отдельной декларацией по территориальному вопросу, ограничившись лишь включением скромного тезиса по этой проблеме в токийскую Декларацию".

Такая сдержанность настолько не согласуется с заявленной еще накануне прошлогоднего, несостоявшегося визита позицией российского МИДа и некоторых лиц из близкого окружения Президента, что невольно возникает вопрос: кто определял нынешнюю внешнеполитическую линию в отношении Японии?

Признание наличия территориальной проблемы и необходимости ее решения без указания конкретных путей и сроков столь далеки от ожидаемой японской стороной передачи островов, что напрашивается вывод о сближении в этом вопросе концепции визита с позицией разогнанного парламента и национал-патриотической оппозиции. Объяснение этому, видимо, следует искать в позиции влиятельных правительственных и военных кругов.

Действительно, российское военное присутствие на островах в ходе переговоров открыто не обсуждалось, во всяком случае, об этом не было объявлено. Лишь на итоговой пресс-конференции Б.Ельцин, отвечая на вопрос, подтвердил готовность российской стороны вывести с Курил все войска, кроме пограничных, однако, вновь без указания сроков. Кроме того, сохранение погранвойск, а следовательно, и границы в ее нынешнем виде, в свою очередь, является косвенным подтверждением весьма отдаленной перспективы окончательного территориального размежевания. Возможно, что и почти демонстративный сброс в Японское море ядерных отходов Тихоокеанского флота буквально через день после визита стал своего рода демонстрацией независимой позиции армии.

Как бы парадоксально это ни звучало, второй группой, практически сведшей на нет деятельность сил в российской правящей элите, стоящих на прояпонской позиции, могли быть и, видимо, стали представители "директорского корпуса" и даже новых предпринимательских структур. В правительственных кругах высказывалось мнение, что именно экономическая заинтересованность в японских капиталовложениях стала одной из главных причин того, что "визит состоялся в точно назначенные сроки". Тем более, что вскоре после вступления на пост, премьер-министра Морихиро Хосокава выступил с заявлением о готовности японской стороны пойти на разграничение политики и экономики в отношениях с Россией. Именно это заявление, по словам Президента Б.Ельцина, сделало визит возможным, именно после него "был решен вопрос о сроках..."

Однако для российских предпринимателей, то есть собственно "заинтересованных лиц" не было секретом, что никакого "прорыва" в области экономического сотрудничества в ходе визита не ожидается. Официальный Токио еще накануне неоднократно подчеркивал, что никаких новых программ экономического сотрудничества или оказания помощи Москве во время пребывания Б.Ельцина в Японии объявлено не будет. Более того, японские эксперты крайне осторожно высказывались и о возможности реализации тех программ, которые уже были провозглашены ранее. Одновременно в японской прессе без излишней дипломатии отмечалось, что, поскольку "похоже Б.Ельцин считает, что Япония отказалась от принципа неразделимости экономики и политики и готова, отложив территориальный вопрос, развивать экономические отношения, премьер-министр должен объяснить ему, что это заблуждение, и заложенный в экономической Декларации принцип расширяющегося баланса есть на деле продолжение концепции неразделимости экономики и политики" ("Иомиури", 13.10.93),

Сложилась ситуация, когда особенно ясно просматривалось нежелание Токио идти навстречу Москве, несмотря на осуществление долгожданного визита. В этих условиях любое заявление представителя российских деловых и промышленных кругов в пользу передачи Курил Японии в обмен на инвестиции автоматически вписывало бы его в ряды "торговцев российскими землями", причем без всяких гарантий получения хоть чего-нибудь взамен.

Возможно, как раз скрытое противодействие этих сил форсированному решению "территориального вопроса" в пользу Японии и объясняет весьма неожиданные по своей категоричности высказывания вице-премьера Е.Гайдара. Пресса обратила внимание на его заявление, что "...речь не идет о торге. Российское Правительство категорически не приемлет прямую увязку политических и экономических проблем, схему, которая предполагает экономическую помощь только при уступке в политической сфере". Не ощущалось вполне естественного (учитывая известную позицию возглавляемого им ведомства) разочарования в признании министра иностранных дел А.Козырева в "полном сохранении разногласий по территориальной проблеме" между Москвой и Токио, результатом которых явилось то, что территориальный вопрос стал лишь одним из составных элементов подписанной токийской Декларации.

Возвращаясь к спорной оценке визита как дипломатической победы российского Президента, следует остановиться еще на двух моментах, которые оказались в центре внимания. Первый тесно связан с тем, что визит состоялся сразу же после и несмотря на трагические события в Москве 3-4 октября 1993 г. Многими журналистами отмечено, что Б.Ельцин получил и реализовал возможность напрямую обратиться к одной из ведущих стран "семерки" с разъяснениями своей версии событий и "на глазах у всего мира заручиться поддержкой Токио" ("Майнити", 12.10.93).

Однако, судя по замечанию Президента на итоговой пресс-конференции о том, что "... государству приходится иногда применять силу. Я не хочу вспоминать историю японского народа", получение такой поддержки потребовало определенных усилий. Тем более что японская общественность, потрясенная телевизионными репортажами о штурме Белого дома, была настроена отнюдь не благодушно. Об этом же свидетельствуют и пожелания премьер-министру Хосокаве, высказанные в ряде изданий. Его побуждали более активно обсуждать с Б.Ельциным вопрос о внутреннем положении в России, в частности, поинтересоваться, будут ли обеспечены законность выборов и участие в них оппозиционных партий. Трудно с уверенностью сказать, были ли поставлены эти "неудобные" вопросы и получены ли на них ответы, но примечателен сам факт, что "демократичность" происходящих в России процессов вызывает в Японии некоторые сомнения. Вторым отмеченным свидетельством "дипломатического успеха" российского Президента явились принесенные им извинения за страдания японских военнопленных. По словам премьер-министра Хосокавы, они устранили одну из наиболее болезненных психологических проблем в отношениях между двумя странами, "ознаменовав начло их морального примирения". Видимо, аналитики, готовившие визит, учли национальную психологию японцев и предсказали гарантированную положительную реакцию на этот шаг. Действительно, согласно опросам общественного мнения, около 90% жителей Токио были тронуты тем, что Президент России "неоднократно приносил извинения, говорил проникновенным голосом и очень по-японски кланялся".

Однако умиление проходит быстро. Похоже, психология выходит на первый план в отношениях двух стран, оттеснив на второй экономику и политику. Это было отмечено журналистами и на заключительной пресс-конференции, и в публикациях после визита. Но вряд ли успехи на этом поприще, как бы существенны они ли были, смогут способствовать прогрессу российской экономики. Для этого гораздо важнее сдвиги в позициях японского бизнеса, который руководствуется в своих планах не столько ставшим более благоприятным психологическим климатом, сколько реалиями российской жизни, характеризующейся политической и финансовой нестабильностью и отсутствием стройной законодательной системы. Поэтому шутливый (хотя, быть может, и не очень корректный. - Т.А.) призыв Президента Б.Ельцина к Япония "экономически" завоевать Россию, японские предприниматели встретили "в целом хладнокровно, а точнее, трезво" ("Иомиури", 14.10.93). По мнению корреспондента этой газеты, визитке привел к формированию у японских деловых кругов настроений в пользу того, чтобы развивать двусторонние экономические связи по инициативе частного сектора". И это в то время, когда японские инвестиции в Китае в 80 раз превышают их объем в России ("Либерасьон", 13.10.93).

В свою очередь, заявленная в Декларации о перспективах торгово-экономических отношений готовность японского правительства поделиться с Россией "полезным опытом, приобретенным Японией в ходе послевоенного экономического развития" взамен реальных капиталовложений, могла бы обрадовать любую африканскую или латиноамериканскую страну лет двадцать назад. Но для крупнейшей экономической державы, которой еще недавно была Россия в составе Советского Союза, такое предложение звучит почти оскорбительно.

Таким образом, единственным общепризнанным результатом с таким нетерпением ожидавшегося визита стало улучшение психологического климата двусторонних отношений. Само по себе это не плохо, но вряд ли может считаться важным событием международной жизни.