Если отвлечься от мелких инцидентов на национальной почве, среди этнических конфликтов выделяются два основных типа: те, что вызываются более или менее локальными социальными, экономическими и, реже, религиозными противоречиями и завершаются быстро, и те, в которых обнаруживается стремление этноса к самоопределению; конфликты такого рода иной раз затягиваются на десятилетия.

Каждому их этих типов этнических противоречий присуща определенная модель, меняющаяся от страны к стране, от эпохи к эпохе, но обнаруживающая тем не менее известную устойчивость. В то же время развитие этих противоречий во многом зависит от ряда обстоятельств. Думается, важнейшие среди них - это в первую очередь система социально-этнического разделения труда, затем то, что можно назвать психологической атмосферой, являющейся производной от взаимодействия очень многих факторов, и наконец, синдром исторической ловушки.

Что же такое система социально-этнического разделения труда? Ныне она существует в очень разных формах в развивающихся и промышленно развитых странах.

В "третьем мире" эта система несет отпечаток глубочайшей архаики. Она складывалась в эпоху, когда труд имел ритуальный характер, поскольку ставил работающего в определенные взаимоотношения с божествами земных недр, воды, неба, огня, леса, с различными магическими силами, а такие взаимоотношения подчинялись жестким религиозно мотивированным ритуальным нормам. Скажем, у многих народов Африки кузнецы считались наделенными мистическим могуществом, потому что труд давал им возможность достоянного общения с таинственными силами огня, земных недр. Но по этой же причине никто не осмелился бы заняться ремеслом кузнеца: такая дерзость могла привести смельчака к гибели. И с ходом времени у многих народов Западной Африки кузнецы образовали замкнутую касту. Разделение труда между теми, кто обрабатывал землю, и теми, кто выращивал скот, произошло по этническим линиям. Известны этносы, которые специализируются на рыбной ловле, другие - на торговле. Иногда какой-то этнос может монополизировать занятие, которое в силу, как правило, религиозных мотивов запретно для других этносов. В Индии обработка кож и некоторые другие ремесла, запретные для человека из высших каст, были закреплены за кастами неприкасаемых, среди которых иные и в этническом отношении отличались от индусов.

Кое-где в "третьем мире" сложившаяся в глубочайшей древности система социально-этнического разделения труда еще сохраняется, кое-где она почти полностью развалилась. Но влияние прошлого еще далеко не исчезло, и оно заставляет и сегодня каждый этнос искать себе определенную экономическую нишу, монополизировать какое-то поле деятельности или ремесло. Это в первую очередь относится к национальным меньшинствам.

Во многих отношениях типичной была ситуация в Сенегале и Мавритании до апреля 1989 г., когда эти две западноафриканские страны превратились в арену кровавых этнических столкновений и оказались на пороге войны. К моменту апрельской трагедии на территории Сенегала проживало 300-500 тыс. уроженцев соседней Мавритании, среди которых было много лавочников, ремесленников. Наары, как зовут мавров в Сенегале, контролировали около 80% розничной торговли.

В Мавритании количество выходцев из Сенегала составляло 30-50 тыс. чел. В силу ряда исторических причин они образовывали костяк административного аппарата в этой стране и сохранили свои позиции после провозглашения ее независимости в 1960 г. Лишь с ходом времени обнаружилась зыбкость их влияния. В независимой Мавритании контроль на политической властью установило офицерство, в своем большинстве происходившее из арабо-берберских племен. Оно с настороженностью относилось к тому, что государственный аппарат находился в руках людей другой расы, культуры, традиций.

В промышленно развитых странах, в государствах, сложившихся на территории Советского Союза, также существуют этнические ниши в местной экономике. Так, в нью-йоркском Гарлеме выходцам из Кореи принадлежат многие овощные и фруктовые лавки. На Гавайях значительную часть администрации штата составляют лица японского происхождения. Китайцы контролируют там мелкий и средний бизнес. Филиппинцы оттеснены в сферу услуг. В республиках Средней Азии русские были заняты в сфере промышленного производства, на транспорте, образуя костяк инженерно-технических кадров, квалифицированную прослойку рабочего класса. Месхетинцы в Узбекистане активно проникали в торговую сферу.

Это лишь отдельные примеры явления, которое известно всюду, где местное общество полиэтнично. Его распространенность объясняется тем, что система социально-этнического разделения труда, основывающаяся на существовании этнических ниш, образует достаточно надежное основание многонационального общества. Но до поры до времени. В быстро меняющейся экономической обстановке система иной раз начинает выглядеть как механизм эксплуатации одного этноса другим, причем во многих случаях эксплуатируемым себя считает этническое большинство. Она превращается в источник противоречий, зачастую лишь воображаемых, но от этого не менее разрушительных. То, что еще вчера было основой сотрудничества, основой взаимодействия, становится источником раздоров, поводом для столкновений.

Однако в обществе должна сложиться совершенно особая психологическая атмосфера, чтобы подобная трансформация оказалась возможной. Это - атмосфера, в которой отчаяние сочетается с озлоблением, усталость - ощущением безвыходности. В этом психологическом климате общество, как правило, ищет и локализует в своих недрах - или рядом - группу, которую принимает за "болезнетворного агента" и наделяет чертами и свойствами, противоположными своим собственным. Уничтожение такого "болезнетворного агента" объявляется важнейшей задачей, без решения которой кажется невозможным процветание, благополучие и здоровье пораженного болезнью мира. В обществах глубоко религиозных эта роль носителя зла чаще всего выпадала на долю религиозных меньшинств. В обществах, где влияние религиозных убеждений отступает, под удар попадают прежде всего этнические меньшинства.

Подобную атмосферу порождают вполне определенные социально-экономические обстоятельства. Отношения между людьми отравляет жилищный кризис в городах, споры из-за земли в деревне. В Оше, областном центре Киргизии, конфликт между узбеками и киргизами вспыхнул после того, как? группа городской молодежи потребовала от пригородного колхоза выделения земель под жилищное строительство. Начало длительным этническим распрям в Сенегале и Мавритании положило столкновение из-за земли между огородниками негроафриканцами и спасавшимися от засухи, переходившим к оседлому образу жизни кочевниками, которым власти выделили уже занятые земельные участки.

Повсеместно межэтнические отношения подвергались испытанию, если обострялись социально-экономические проблемы. Рассказывая о положении в Узбекистане в период, когда там начались антимесхетинские погромы, узбекский писатель Т.Пулатов отмечал, что в Узбекистане к моменту событий в Ферганской долине насчитывалось около 2500 тыс. безработных при общей численности населения республики в 15 400 тыс. чел¹.

Впрочем, отрицательное воздействие всех этих факторов на психологический климат в обществе было бы, вероятно, слабее, если бы не распад традиционных семейных связей, не подрыв экономической основы семьи. Лишенная собственной земли, обреченная на нищету системой монокультурного сельского хозяйства, она была лишена средств, которые дали бы ей возможность поддержать молодое поколение в трудное время, позволить ему приспособиться к новым условиям. Сложилось положение, когда молодежь оказывалась отброшенной на периферию жизни, и возникавшее у нее ощущение безысходности существенно облегчало задачу демагогам-провокаторам, добивавшимся превращения безработных парней в беспощадных громил.

Распад семейных связей сказывался на психологической атмосфере в обществе не только в среднеазиатских республиках. Так, характерной чертой складывавшегося в последние десятилетия в "черных гетто" Соединенных Штатов уклада жизни, наряду с бедностью, массовой безработицей, криминализацией значительной части молодежи, была безотцовщина. В начале 90-х годов во главе примерно 56% всех семей стояли женщины, две трети детей рождались вне брака, тогда как еще в 1950 г. одиноких матерей насчитывалось только 17%. Более половины юношей и девушек не знали своих отцов². Среди молодежи огромное влияние завоевывали различные криминальные и полукриминальные ассоциации мафиозного типа, которые во многом обязаны своей популярностью тому, что, вероятно, заменяли для беспризорных семью, семейные связи.

Если теперь присмотреться к любому крупному межэтническому конфликту локального характера, будь то погромы в Сумгаите в феврале 1988 г., кровавые столкновения в Сенегале и Мавритании в апреле 1989 г., антимесхетинские выступления в Ферганской долине в мае 1989 г., беспорядки в Лос-Анджелесе годом позже, в каждом из этих случаев можно выявить некую общую модель развития событий. Повсеместно предпосылкой конфликта служило сочетание остроге экономического кризиса с кризисом социальным, сопровождаемое кризисом психологическим: растерянностью людей, их дезориентацией, нарастанием настроений отчаяния и безысходности, сильнейшим стрессом. Возникающая напряженность обычно так велика, что достаточно мелкого повода для провоцирования лавинообразного процесса насилия и контрнасилия. Основной действующей фигурой на первых порах выступает молодежь, особенно безработная, находящаяся вне жесткого социального контроля и наиболее болезненно переживающая социально-экономическую, культурную и психологическую ситуацию. В то же время за ее спиной всегда проглядывали другие фигуры, действия которых руководствовались трезвым и, как правило, циничным расчетом. Ими бывали мафиозные кланы, этнические образования с культурно-просветительскими претензиями, политические партии. Они переводили изначально локальные столкновения на уровень общенародный, превращали местные противоречия, выраставшие на социально-экономической почве, в общеэтнические разногласия. Как правило, огромную роль в такой работе играли средства массовой информации. Наконец, возникновение и развитие конфликта имеет взрывной характер.

В развитии событий национально-этническая идея играла далеко не однозначную роль. Прежде всего она служила целям размежевания равно обездоленных и несчастных людей на враждующие группировки, предопределяла круг людей, ощущавших солидарность своих интересов. Этническая идея также позволяла "поднять" узколокальные местные проблемы до уровня общеэтнических. Наконец, она давала участникам конфликта сознание своей правоты. В результате каждая из сторон оказывалась неспособна к компромиссу, более того, его отвергала, будучи убеждена в нравственной обоснованности своих требований. Интересно свидетельство такого внимательного и честного наблюдателя, как Чингиз Айтматов. Он вспоминал об испытанном им потрясении перед лицом яростно кричавших людей, требовавших признать непременно только их правоту - только одной стороны! - и наказать, изничтожить с корнем других, противостоящую часть местных жителей³.

Слепая убежденность в собственной правоте вовлеченных в распри людей позволяет в какой-то, пусть неполной мере понять, почему столкновения на этнической почве обычно бывают чрезвычайно упорными и часто требуют применения вооруженной силы для их прекращения. Тупик неизбежно возникает после того, как из сферы социальной и экономической с ее конкретными, решаемыми проблемами конфликт переносится в сферу этническую, где сразу же приобретает черты иррациональности, а следовательно, становится неразрешим разумными средствами.

Некоторые наблюдатели связывают напряженность локальных этнических конфликтов с подъемом национального самосознания. Это вряд ли верно. Если считать, что подлинно национальное самосознание - это этническое самосознание, распространяющее принципы гуманизма, принципы уважения личности не только на свой народ, но и на другие народы, то скорее происходит процесс упадка национального самосознания. Общественная мысль этнизируется. Что это означает? В росте цен, например, обвиняют спекулянтов-инородцев, а не собственное правительство и его экономический курс. Подъем волны преступности связывают не с обострением социально-экономического кризиса, а с наплывом иммигрантов из соседних стран. В сущности, общественное сознание включает весьма архаичный механизм осмысления действительности: внимательное изучение реальности подменяется ссылками на деятельность некой конкретной, обычно персонифицированной силы, будь то вождь или враг народа, харизматический лидер или инородец, мессия или колдун. Если с вождем, харизматическим лидером, мессией связываются надежды на лучшее будущее, то на врага народа, инородца, колдуна возлагают ответственность за все испытываемые беды. При этнизации сознания народ стремится к самоизоляции, настороженно приглядывается к соседям.

В XX веке мир пережил три волны национальных движений. Первая прокатилась по Балканам и Восточной Европе, завершившись образованием независимой Финляндии и трех Прибалтийских государств, восстановлением польской независимости, появлением на развалинах Австро-Венгерской империи независимых Австрии, Венгрии, Чехословакии, а также объединением отпавших от этой империи славянских территорий с Сербией и созданием на основе этого союза Югославии. Вторая волна достигла своей наивысшей точки к концу 50-х-началу 60-х годов, когда возникло несколько десятков новых государств, главным образом в Азии и Африке. Наконец, с подъемом третьей волны связаны югославский кризис, распад Советского Союза, возникновение национальных движений во многих странах "третьего мира". Именно третья волна превратила национально-этническую проблему в вопрос, от решения которого, очевидно, зависит будущность человечества. Тем более, что уже сейчас появляются признаки нарастания четвертой волны, которая, по всей видимости, охватит Западную Европу и Северную Америку, а также те районы земного шара, где еще остаются нерешенные национально-этнические проблемы, в первую очередь Латинскую Америку, Индию и Китай.

Характерной чертой движений, которые после второй мировой войны привели к распаду колониальных империй, была их полиэтничность. И в Африке, и в Азии они основывались на многонациональных блоках, которые сформировались вокруг очень широких, но достаточно четко очерченных социально-экономических программ. Освобождение от иностранного ига рассматривалось идеологами этих движений как ключ, открывающий двери к преодолению экономической и культурной отсталости, к превращению развивающихся стран в равноправных партнеров передовых промышленных держав.

Характерной чертой движений третьей волны является их моноэтничность. Они развертываются, как правило, под лозунгами этнической чистоты, этнической независимости, этнического государства. В то время как освободительные политические движения второй волны были нацелены в своей борьбе как бы снизу вверх, против нависавшей сверху чужой "иноземной" воли, этнические движения третьей волны направлены скорее по горизонтали, против своих соседей, против народов, с которыми вовлеченные в эти движения этносы исторически связаны очень тесно.

Правда, в "третьем мире" обстановка несколько иная, поскольку процессы демократизации в сфере межэтнических отношений там далеки от завершения, и многие этносы испытывают жесточайшее национальное угнетение. Типичный пример - драматическая судьба курдского народа, которому, например, в Турции долгое время запрещали пользоваться родным языком. Само существование курдского этноса в Турции долгое время отрицалось, и курдов называли "горными турками".

Новые этнические движения, характерные для современной Европы и отчасти Северной Америки, для государств, возникших на территории Советского Союза, отражают стремление народов вырваться из ситуации, которую можно назвать тупиком, западней.

Существует множество вариантов подобных исторических ловушек. Есть у них некоторые повторяющиеся, хотя и не повсеместно, признаки. Один из них - это внутреннее равновесие противоречивых, -даже противоположных тенденций: стремления к обновлению и консерватизма, новых идейных веяний и систем идейного контроля, тяги к демократии и авторитарных замашек власти. Довольно часты случаи, когда застой обусловлен резким преобладанием отрицательных факторов над позитивными, и импульсы развития подавлены, истощены, лишены своего энергетического заряда. В полиэтнических сообществах противоположные социальные интересы выступают в национальных масках, и там поиск выхода из ловушки зачастую приводит к этническим "разборкам", поскольку каждый из этносов по-своему видит открывающуюся историческую перспективу.

Какие же черты отличают новые этнические движения в Европе? Их несколько.

Так, социальной силой, возглавляющей эти движения, является интеллигенция. Именно она определяет круг проблем, который позволяет возбудить в народе чувство обиды и раздражения, подогреть страсти. Обычно это вопросы защиты языка, культуры от вытеснения языком и культурой доминирующего этноса. В иных случаях говорят о нависшей над народом угрозе полного его поглощения, ассимиляции доминирующим этносом.

Далеко не редкость случаи, когда проблемы нарочито извращаются. Можно вспомнить, как умело в борьбе с пресловутым Центром демократические силы в конце 80-х и начале 90-х годов создали в русском общественном мнении полную иллюзию ловушки, в которой будто бы оказалась Россия в рамках Советского Союза, поскольку-де ее "разоряли" союзные республики. В те же годы союзниками российских демократов в Прибалтийских республиках был пущен в ход прямо противоположный миф - об их "разорении" Россией.

Второй признак - этническая сплоченность вокруг выработанной интеллигенцией "национальной идеи". Такое единство крайне неустойчиво и достигается, как правило, жестким прессингом наиболее политически активных и агрессивных групп общества. В периоды эмоционального подъема, когда в обществе крепнет убеждение, что момент выхода из исторической ловушки близок, что он вот-вот наступит, этническое движение обретает организационное единство. Таков был, к примеру, "Саюдис" в Литве.

Третий признак - культ личности, образующий ядро идеологии новых этнических движений. Знаменательно, что ни в одной из бывших союзных республик русский язык не был признан вторым государственным языком, хотя на нем в ряде республик говорят очень значительные по численности меньшинства и который фактически остается языком межнационального общения во всех новых государственных образованиях. А утверждение, что изучение второго языка ребенком может привести к его умственной отсталости, к заиканию? Естественно, такие утверждения имели хождение лишь до тех пор, пока вторым изучаемым языком в прибалтийских школах не стал английский. Не менее знаменательно раздражение, с которым идеологи этнизма относятся к смешанным бракам.

Наконец, характерно, что для новых этнических движений освобождение равнозначно подчинению своему диктату проживающих на контролируемой ими территории национальных меньшинств. В Эстонии и Латвии господство этнического большинства закрепляется в дискриминационном законодательстве, в административной высылке тех, кто не удостоился статуса гражданина. В других случаях, как, например, в Югославии, происходит физическое истребление меньшинств, проводятся так называемые этнические чистки. Если национальный подход заключается в сотрудничестве, открытости, в уважении прав всех этнических групп, то для этнического подхода характерны замкнутость, высокомерие, презрение к правам других народов.

Вероятно, следует упомянуть еще один важный фактор, благоприятствующий распространению культа этничности и этнизации сознания. Этот фактор - падение притягательной силы доминирующих этносов, ослабление их политического и культурного авторитета. Такое явление наблюдалось в Югославии и Советском Союзе, где в последние годы притягательная сила соответственно сербской и русской наций заметно ослабела. Аналогичный процесс происходит ныне в США, где североамериканская нация перестает быть "плавильным котлом" для новых иммигрантов.

В Европе ныне существует немало этносов, которые были как бы "заслонены" более крупными и не создали - или позднее ее утратили - собственной государственности. В целом в странах Европейского Сообщества насчитывается около 50 млн. чел., говорящих на языках, которые не являются в ЕС государственными. Они образуют многочисленные национальные меньшинства. Это баски и каталонцы в Испании, корсиканцы во Франции, сорбы в Германии и т.д.

Вместе с тем во второй половине XX века в Западной Европе сложились устойчивые иммигрантские общины, насчитывающие ныне 13-15 млн. чел. Эти цифры настолько значительны, что можно говорить о серьезном изменении этнического состава западноевропейского населения. Пока что такие общины слишком молоды, чтобы в полный голос заявлять о своих правах, но направление эволюции очевидно. Они превращаются в реальную силу, умеющую сформулировать свои интересы и их отстаивать. В ряде случаев напряженность отношений между иммигрантами и коренным населением достигает такой остроты, что отодвигает далеко в сторону проблемы старых этнических меньшинств. В последнее время это ярко проявилось, например, в Германии.

Можно ли предполагать, что эти иммигрантские общины в конце концов "растворятся" в коренном населении? Пока что для подобного оптимистического прогноза нет серьезных оснований. Опыт США, где такие общины много крупнее и существуют дольше, чем в Западной Европе, подтверждает, что в их среде скорее крепнет стремление к утверждению своей этнической особенности, чем воля к слиянию с доминирующей в стране нацией. При таких обстоятельствах вполне уместно предположение, что на Западе складываются предпосылки для повторения той модели национально-этнических движений, что уже "опробована" в Восточной Европе и других регионах земного шара. Чем это чревато, понятно. В национальном вопросе не только Запад, но и Россия и другие республики бывшего СССР оказались перед лицом задач, решения которых пока не видят. Но от них никуда не уйти. Чем глубже и раньше ими заняться, тем больше шансов избежать разрушительных последствий.

__________