Распад системы, которая сама себя величала "реальным социализмом", является, бесспорно, одним из наиболее значимых событий современной истории. Оно не только существенно затрагивает судьбы людей в странах, где эта система царила, но и в различной степени оказывает воздействие на общемировые процессы. Если оставить в стороне споры о том, что было бы, если бы этого распада не произошло, мог он не произойти или нет, принципиальным представляется один вопрос: какие проблемы распад советской системы разрешил и какие, напротив, только вскрыл, обозначил, будучи сам по себе не в состоянии их устранить.

Думается, что практика последних двух-трех лет дает на этот вопрос однозначный ответ. Разрешилась лишь часть проблем на путях отрицания, то есть выявилось, что нежизнеспособно, что современное общество отторгает. Основным же последствием распада советской системы оказывается открытие новой фазы развития с новыми проблемами, не находящими своего решения. И это относится не только к политическому пространству бывшего "реального социализма", не только к Востоку, но и к Западу и остальному миру.

Такой главный итог политического развития в СССР после 1989 г. является, очевидно, результатом неумышленным и со стороны Горбачева, и со стороны его тогдашних партнеров в мировой политике. Нынешнее состояние международных отношений наглядно подтверждает правдивость тезиса, сформулированного недавно почившим К.Дейм; "Эволюция любой системы в значительной мере зависит от действий ее субъектов, но также и от того, что происходит в системе высшего порядка. В итоге сознательные действия значительного числа субъектов могут дать такой конечный результат, который никем из них не преследовался".

Думается, именно вышесказанным и объясняется бесспорный факт, что реальные процессы в СССР привели к результатам прямо противоположным тем, на которые была нацелена политика "перестройки" Горбачева и во внутренней, и в международной сферах. Вместо "достижения" уровня развитых западных экономик, их динамики роста и научно-технического прогресса, вместо улучшения благосостояния и укрепления социальных гарантий советских людей, вместо коренной демократизации политического строя наступил развал, крах экономической, социальной и политической систем бывшего СССР. С позиций одного из ключевых субъектов в решении мировых проблем "государства-наследники" СССР скатились до роли второстепенных, третьестепенных, нестабильных и не слишком надежных стран.

Находятся, разумеется, люди, объясняющие все "предательством" Горбачева, его "отречением" от единственно верной идеологии и политики. Как правило, это те же люди, что в течении десятилетий до краха советское системы во имя чистоты идеологии и политики камуфлировали давно развивавшийся кризис строя и противились, зачастую насильственными методами, своевременным попыткам провести назревшие реформы. Другие нередко усматривают серьезные ошибки в самой политике "перестроят". Ошибки, несомненно, были. Однако теперь уже любое утверждение, что, избежав ошибок, пойдя по пути более продуманных реформ, можно было добиться качественных изменении советского строя, не допустив его распада, останется лишь недоказуемой гипотезой. Я сам до 1989 г. считал подобное развитие процессов возможным, но теперь, на основании реального опыта последующего периода, скорее склоняюсь к точке зрения, что время реформ давно было упущено. Если бы политика "перестройки" стала продолжением реформаторских попыток Хрущева в першая, когда решающую общественную роль еще играли поколения с жизненным опытом 30-х годов, военных и первых послевоенных лет, может быть советское общество проявило бы готовность предоставить достаточно времени и проявить больше доверия для осуществления постепенных преобразований. Тогда и отставание советской экономики от развитых западных стран хотя и было значительным, речь все же шла о различных уровнях одного я того же индустриального этапа развития. Ведь и западные страны в тот период еще не перешагнули через постиндустриальный порог, Через сорок лет после войны, когда попытку реформ предпринимает Горбачев, определяющую роль уже играют поколения, сформированные в принципиально иной атмосфере, под влиянием системы, которая, внутренне разлагаясь, свой кризис камуфлирует. Сознание, что советский строи отстает от Запада во всех отношениях и по техническому уровню, и по уровню благосостояния, становится всеохватывающим, чрезмерно велика дискредитация политического руководства и, напротив, минимально желание верить и ждать перемен к лучшему "сверху".

Но смысл данной статьи не в размышлениях о гипотетических вариантах развития прошлого, а о последствиях реально произошедших событий. Крах советской системы, несомненно, принес освобождение общества из тисков тоталитарной политической власти. Но система тоталитарного контроля общества была неразрывно сросшейся с системой управления обществом, которая не может не действовать в том или ином виде в любом современном государстве. Разрушение советского строя поэтому само по себе привело к ситуации, когда старые механизмы (институциональные и общественные, нормативные и традиционно принятые, материальные и идейные) распались, не породив эффективно функционирующей новой системы.

Более того, общество, освобожденное в результате краха советского строя, остается во многих отношениях продуктом этого строя. Экономические связи и деятельность, социальная дифференциация и вытекающие из нее социальные интересы и потребности, информационные потоки и коммуникации, существенные элементы общественного сознания - все это формировалось отжившим строем. Это общество отличалось от любого другого, это было "общество советского типа". Разумеется, здесь не имеется в виду общество, соответствующее идеологическо-пропагандистским клише о "новом советском человеке". В реальности общество советского типа формировалось не только этим строем, но и историческим прошлым и социальными реалиями во всей их противоречивости, включая и "антисоветские" составляющие этих реалий. Это было (и остается) своеобразное общество, отличающееся и от западноевропейского, и от американского современного общества. И в таком своеобразном качестве оно предстает из руин старого строя.

Какие пути открываются перед ним? В качестве ответа чаще всего выдвигаются четыре возможные альтернативы. Две из них радикально противоположны: это предположение о возможности реставрации дореволюционной России и противостоящее мнение о вероятности и желательности сохранить как можно больше из обломков советской системы и при благоприятных условиях ее возродить. Два других представления исходят из необходимости создания качественно новой системы, не имеющей в собственной истории аналогов. Они, правда, расходятся во взглядах на то, какой быть этой системе. Сторонники одной альтернативы рекомендуют, по существу, заимствовать "западные образцы", т.е. модель развитых западных стран. Другие исходят из необходимости искать модель, отвечающую реально существующим исходным условиям, сложившимся после распада старых структур. Ни по какому "образцу" такой новой системы не создать, ибо ничего подобного просто не существует. Новую систему должно создать само освобожденное общество, а для этого ее главные социальные субъекты должны получить реальную возможность автономных действий, право выбора из разных альтернатив.

Этот "третий ПУТЬ" не имеет четкого содержательного наполнения, это не попытка сконструировать рецепт из смеси идеологических элементов коммунистической и либерально-демократической идеологии. Политическое содержание здесь за ранее не предопределено, оно может быть лишь итогом поиска автономных социальных субъектов (от крупных социальных групп, таких как классы или этнические, национальные общности, коллективных субъектов вплоть до отдельных граждан). В этом плане я согласен с точкой зрения известного теоретика либерализма Р.Дарендорфа, заявляющего: "Если мы хотим, чтобы революция 1989 г. имела какой-то позитивный эффект, мы должны проститься с представлениями, что речь идет так сказать о переходе от одной системы к другой. Мы переживаем не переход от коммунизма к капитализму, а переход к более открытому миру, где вопросы, которые мы себе задаем, можно по-новому воспринимать и решать... Очень хотелось бы надеяться, что мы не подменяем представление об универсальности коммунизма представлением об универсальности жесткой схемы капитализма".

Нельзя с уверенностью говорить, что для какого-то из приведенных мною вариантов развития после крушения советского строя однозначно отрезан путь. Но также ни одной из альтернатив не гарантирован практический успех В этом смысле сам по себе развал советской системы не означает ни реставрации капитализма, ни приближения советского общества к западным моделям, ни поражения противоположных концепций, включая социалистическую. Какой из вариантов развития возобладает, будет зависеть от конкретных условий - от силы социальных носителей определенных альтернатив, от внутренней и внешней обстановки, которые могут быть для одних вариантов благоприятными, а для других - нет.

Мне представляется, таким образом, что с крушением советский системы сложилась ситуация, когда в течение длительного периода - не менее 10-15 лет - в конфликтах различных сил будет решаться вопрос, что же придет на смену реальному "социализму" на следующем этапе (продолжительностью порядка 50 лет). Эти процессы в разных странах будут проходить по-разному. Так, например, альтернатива максимального заимствования западной модели будет, естественно, иметь больше шансов на успех в центрально-европейских странах, чем в России или бывших союзных республиках, находящихся сейчас в зоне исламского влияния. В целом альтернативы реставрации прошлого - дореволюционного или советского - менее реализуемы, нежели варианты, предполагающие создание принципиально новой системы. И тем не менее, в течение длительного периода все эти концепции будут присутствовать и сталкиваться между собой в лице реальных политико-идеологических сил.

С этой точки зрения крах советской системы не закрывает перспективы и для социалистических концепций. Эти концепции, правда, в любом политическом облачении в течение определенного периода будут иметь особенно неблагоприятные перспективы, поскольку в странах реального социализма" само понятие социализма серьезно дискредитировано. В пределах этой статьи у меня нет возможности излагать свое понимание социализма, не тождественное замкнутой в себе "акт и капиталистической формации", которую можно "построить в отдельно взятой стране" средствами политической власти. Однако в той мере, в какой социализм, как одна из тенденций развития современной индустриальной цивилизации, не тождественен рухнувшему советскому строю, крах этой системы можно даже считать неким освобождением и социалистической тенденции. Это - освобождение от бремени его дискредитации советской тоталитарной системой, из-за которой продолжительное время социализм для широких народных масс на Западе представал в виде отталкивающего пугала.

Наибольшую проблему и опасность на пути дальнейшего развития общества советского типа я усматриваю в том, что его распад создает пока что преимущественно неблагоприятные и даже антагонистические в отношении демократии экономические, социальные и политические условия. Демократические механизм принятия политических решений - когда различные интересы, потребности, позиции и взгляды различных социальных групп (и отдельных граждан) могут свободно выражаться, сталкиваться, соперничать, когда даже позиция большинства не означает длительного исключения из политической жизни взглядов и интересов меньшинства, когда принятие политических решений означает на деле лишь (временный) выбор из нескольких вариантов, и в зависимости от хода дальнейшего развития он может демократическими средствами быть изменен - такой механизм может сложиться только при определенных условиях. Идеальная модель такого механизма не создана пока нигде. Приближение же к ней политических систем некоторых засадных стран стало возможным исключительно в результате длительных процессов эволюции, значительной экономической и социальной стабильности.

Крах советского строя создал и пока на обозримый период оставляет неизменной прямо противоположную ситуацию: вместо экономического процветания налицо кризис, нефункциональные механизмы, стремление как можно быстрее кардинально менять существующий порядок вещей. Многие предшествующие годы общество знало отнюдь не демократические, а абсолютно авторитарные методы правления, политическую власть тоталитарного характера. В историческом наследии стран "реального социализма" практически отсутствуют (за малыми исключениями) сколь-нибудь значимые периоды демократического правления.

Некоторым из кратко мною описанных альтернатив развития демократия "не нужна" и даже может быть серьезной помехой. Это относится и к концепциям прямой реставрации прошлого, и к некоторым вариантам, исходящим из необходимости идти по новым путям. Если взять, например, концепцию построения "полностью суверенного национального государств (с националистической, как следствие, идеологией), при ее реализации неизбежны ограниченная терпимость и распространение авторитарных методов власти. При определенных условиях стремление ускоренно заимствовать и внедрить "западные модели" может войти в противоречие с необходимостью дать одновременно простор для выражения взглядов и реализации политического влияния социального большинства общества- Ведь это большинство может быть далеко не в восторге от, например, экономической политики шоковой терапии, а ее проводники будут, скорее, стремиться исключить из сферы принятия решений социальные слои, несущие на себе тяготы такой экономической политики.

Исходя из всех вышеупомянутых соображений, можно утверждать, что крушение советского строя, освободив общества от господства тоталитарной политической власти, не привело, однако, к созданию благоприятных условий для воцарения на ее месте политической демократии. Для этого потребуются долговременные многотрудные усилия, преодоление сопротивления значительных антидемократических сил. 

Для всего мирового порядка, сформировавшегося за последние пятьдесят лет, крушение советской системы и распад СССР вылились, в основном, в прямо противоположное тому, к чему была изначально устремлена новая внешняя политика Горбачева. Концепция, обобщенно определяемая как "новое политическое мышление", никак не преследовала цель осложнить, а то и привести к неуправляемости между народные процессы, напротив, она стремилась к укреплению этой управляемости.

"Новое политическое мышление" было нацелено на устранение военной силы как определяющего фактора международных отношении, на то, чтобы конфликт Запад - Восток перевести в плоскость сотрудничества, не рассматривать через его призму все международные проблемы, а во взаимодействии Востока и Запада рационально решать так называемые глобальные проблемы (опасность ядерной катастрофы, противоречия с "третьим миром" и экологические проблемы современной цивилизации). Надо оказать, что концепция новой советской внешней политики, ее главная направленность были позитивно восприняты и на Западе.

Короче говоря, речь шла об отходе от биполярной конфликтной модели, покоившейся на разделе сфер влияния" в Европе и мире между Востоком и Западом. Прежняя модель исторически появилась на свет как следствие второй мировой войны я обычно ассоциировалась с конференцией Сталин - Рузвельт - Черчилль в феврале 1945 г., а потому и получила название "Ялтинской модели". После встречи Буша и Горбачева на Мальте в конце 1989 г. начали говорить о "замене Ялты Мальтой" в том смысле, что СССР отказался от насильственного подавления в своей "сфере влияния" попыток самостоятельного выбора пути развития, что процесс разоружения резко уменьшит напряженность между Востоком и Западом и что США готовы при таких условиях пойти на широкое сотрудничество, предоставление экономической и политической поддержки Востоку и совместное решение "глобальных проблем".

Такое, возможно, слишком гармоничное видение международного развития исходило из предпосылки, что оба партнера обладают реальными возможностями (а значит и силой) реализовать данную концепцию на практике. То была концепция постепенного реформирования существующего миропорядка, не предполагавшая, что на деле одна из договаривающихся сторон выйдет из игры, рухнет, прекратит свое существование в качестве мировой супердержавы. Но именно это и стало постепенно происходить в период с 1989 по осень 1991г.

Такой поворот событий во внутренней политике не был заранее спланированным, произошел вопреки желанию. Анализировать подробно его причины в рамках данной статьи нет возможности. Но обобщенно можно констатировать, что фактор военной силы играл в положении СССР как сверхдержавы роль значительно большую, чем предполагали творцы "нового мышления" (зачастую эта роль была определяющей). 

Как только СССР на деле перестал насильственно удерживать вместе страны Варшавского Договора и СЭВ, тут же полностью исчезло его влияние на всем пространстве Центральной и Восточной Европы. В довершение, стремление к отделению союзных республик наряду с другими конфликтами и борьбой за власть привело к быстрому распаду самого СССР. Так в одночасье с мировой арены сошла "вторая супердержава": военные арсеналы сохранились, но рассыпалась политическая власть, способная ими управлять и применять их как единое целое. Прекратив свое существование в качестве военной сверхдержавы, СССР утратил способность участвовать в решении проблем мирового порядка и перестал в этой роли восприниматься на Западе и мире в целом.

Устройство мира "по Ялте" зримо и быстро перестало существовать. Но на смену ему пришло не устройство "по Мальте", а сложились всесторонне открытые, чрезвычайно противоречивые и На длительный период недостаточно устойчивые международные отношения. Можно сказать, что разделение Европы и мира через призму блоков было преодолено, но по асимметричной схеме посредством устранения одного из блоков из игры. Сохранившийся (западный) блок, однако, не стал полным и бессменным хозяином международной обстановки, как бы это ни казалось на первый взгляд. Скорее можно сказать, что ход развития международных событии вышел из под контроля (по крайней мере, из-под действенного контроля) какого бы то ни было центра власти, стал менее предсказуемым.

Вполне естественно, что в наибольшей мере хаотические последствия данного развития событий проявляются в странах бывшего советского блока и непосредственно в бывшем СССР. В пределах данной статьи сложно более подробно останавливаться на этих импульсивных, нестабильных и зачастую невероятно запутанных процессах. Мне бы больше хотелось обратить внимание на иной аспект проблемы, который часто недооценивается, а то и просто игнорируется - неожиданные дезинтеграционные, слабо поддающиеся контролю процессы и тенденции в других регионах мира, вне бывшего советского блока.

Нельзя недооценивать то реальное воздействие на интеграционные процессы на Западе, в том числе в Западной Европе, которое оказывало разделение мира на блоки, и чувство опасности, вызывавшееся потенциальным противником, т.е. советским блоком. Какие бы ни создавались организационные механизмы интеграции Западной Европы, будь то экономическое сообщество, или военный союз НАТО, или политическое объединение в рамках ЕС в духе Маастрихтских договоренностей, практически ни один не предполагал включение в них государств советской сферы влияния. А такие формы политического я иного взаимодействия, каким являлась Хельсинкская конференция по безопасности и сотрудничеству в Европе и весь последующий процесс СБСБ, негласно предполагали, что проблемы военной безопасности решаются посредством существовавших блоков НАТО и Варшавского Договора. Именно поэтому сегодня, когда СБСЕ должно бы эффективно решать подобные проблемы в Югославии, его институциональные механизмы и реальные возможности оказываются недейственными. 

Характерно, между прочим, что, если раньше, в прежней системе политических координат за "установление порядка" в Югославии "отвечал" бы, прежде всего. Советский Союз, сегодня мнение России в этой связи не играет существенной роли.

С прежних времен, когда в Европе была в силе "Ялтинская модель", сохраняется иллюзия, что достаточно только какой-нибудь из стран бывшего советского блока "встать на сторону Запада" (в смысле экономической, политической и военной ориентации), как Запад тут же с распростертыми объятиями примет такого "блудного сына" и окажет ему во всем быструю, действенную, а то и бескорыстную помощь. На деле же, несмотря на общую удовлетворенность западных стран фактом устранения советской гегемонии в Европе, все, что освободившаяся часть Европы ожидает и требует от Запада, представляет для него серьезные осложнения, дополнительные нагрузки и препятствия на пути собственных интеграционных процессов.

Первое такое осложнение, наглядно демонстрирующее всю противоречивость проблемы, породило объединение Германии. Если судить с позиций "Ялтинской модели", то напрашиваются оценки вроде "неоценимой победы Запада". Но с учетом распада СССР на деле все выглядит иначе - налицо, прежде всего, огромная, сложно разрешимая проблема. Германия теперь на ряд лет "занята сама собой" и вместо привычного подъема и благоприятной конъюнктуры рынка переживает серьезные экономические трудности, в некоторых сферах она находится под угрозой кризиса. В то же время Германия превратилась практически вне всякой конкуренции в гегемона Европейского сообщества. 

Притом под гнетом собственных забот она нередко склонна к эгоистическим действиям, что не может нравиться ее партнерам (пример - изменения обменных курсов марки и реакция более слабых валют стран ЕЭС). С политической точки зрения неожиданное, но, тем не менее, с серьезными последствиями, возвращение Германии (в смысле объединения) к "ситуации довоенного периода" принесло и рецидивы расизма и неонацизма. Факт, что с падением советской системы и разрушением "Ялтинской модели" наследие второй мировой войны перестало играть роль существенного фактора в европейских делах, несет с собой неожиданные (хотя и пока не в полной мере проявившиеся) последствия.

При этом издержки объединения Германии являются далеко не единственным не прогнозировавшимся осложнением интеграционных процессов в Европе. Если бы ЕЭС, например, в течение ближайших 10-15 лет реально пошло на включение в свой состав таких стран, как Польша, Чехия, Словакия, это означало бы взвалить на себя такой непосильный груз, который бы поставил под угрозу интересы самих нынешних членов ЕЭС, особенно более слабых (Испании, Португалии, Греции). Претензии стран бывшего советского блока на их подключение к европейским интеграционным процессам представляют собой в общем и целом неблагоприятный, отрицательный фактор для этой интеграции.

Политическая нестабильность, что парит в бывших странах "реального социализма" негативно влияет на достигнутый уровень стабильности Западной Европы. В этом смысле и разразившуюся гражданскую войну в Югославии следует причислить к последствиям краха "реального социализма". Распад же Югославии чреват втягиванием в вихрь событий посредством Македонской проблемы Греции и Турции (то есть, собственно, самого НАТО). В целом волна центрально-восточноевропейского национализма, выплескивающая новые, более мелкие национальные государства, подхлестывает националистические и сепаратистские настроения в ряде западных стран, например Бельгии, Испании.

Можно, конечно, говорить о том, что именно по данной совокупности причин Запад начнет проявлять более острую заинтересованность в мирном, демократическом, бескризисном развитии в странах бывшей сферы советского влияния. Это все так. Вопрос лишь в том, соизмеримы ли потребности и претензии на помощь со стороны Востока с реальной степенью заинтересованности Запада и его реальными (в том числе экономическими) возможностями - ведь события развиваются отнюдь не на фоне экономической конъюнктуры и беспроблемного процветания экономики Запада (пример Германии нагляден и предостерегают).

По моему разумению, нередко выражающаяся надежда на решение ситуации посредством какого-то нового варианта плана Маршалла иллюзорна. Прежде всего, нужно иметь в виду, что в "экономической стабилизации" сегодня нуждается гораздо большее пространство, которое включает в себя и Россию. Притом план Маршалла имел свой конкретный исторический контекст, неразрывно связанный с "Ялтинской моделью": он был нацелен на обеспечение американского влияния в экономически разрушенной Европе, прежде всего в Германии, в противовес влиянию советскому. На это США израсходова ли в то аренд 2% своего национального дохода. Сколько бы понадобилось сегодня и какова была бы цель? Преобладание Запада в Европе и без того на обозримое будущее гарантировано распадом "реального социализма". Может ли кризис и нестабильность на Востоке, не интегрированном в "европейское пространство", стать реальной угрозой для достигнутого уровня западной интеграции - это все еще остается открытым вопросом. Возможно, именно движение в сторону такой интеграции на деле представляет для Запада большую опасность, чем сохранение изоляции Востока. Сегодня сложно предсказать, пойдет ли ход мыслей правящих кругов Запада в данном направлении и с каким конкретным итогом.

С любого угла зрения определенным представляется следующее: то, что по "логике Ялты" - большая победа, с сегодняшних позиций - тяжелейший груз для Западной Европы. С падением советской системы реальностью стало существование только одной Европы, а восточно- и центральное в европейские страны выступают лишь в роли ее нестабильной, отягощенной проблемами части. Они, таким образом, становятся предметом непосредственных забот более стабильной и обеспеченной Западной Европы, которая уже не может действовать только сама по себе, игнорируя происходящее в восточной части единого континента. В этом и заключаются все осложнения, препятствия, нежеланная реальность.

Подобным же образом начал развиваться процесс стирания деления мира на первый, второй и третий. С "выпадением" второго (советского) компонента, "третий мир" перестает быть каким-то особым третьим субъектом миропорядка, а предстает всего лишь отсталой (с точки зрения индустриального развития), бедной и нестабильной частью мира, который наглядно выступает как единое целое. На самом деле именно таким мир был всегда, и лишь в системе миропорядка, сконструированного на основе противостояния Запад - Восток (или "капитализм - социализм" в терминах идеологического словаря), это выглядело иначе - "развивающийся мир" (в основном бывшие колонии" оказывался "третьим". Он являлся объектом соперничества за степень влияния - западного или советского. Зачастую воспринимался как некие второстепенные подмостки главной драмы, разыгрывавшейся в конфликте между Западом и Востоком.

Существенная перемена после краха советского строя заключена в том, что значительная (пожалуй, преобладающая) часть бывшего "мира социализма" в новом разделении единого мира на бедных и богатых окажется в стане бедных, индустриально отсталых стран. Так, великая победа "первого" мира с позиций "Ялтинского мышления" оборачивается большим вопросительным знаком, в определенном смысле потерей, негативным итогом - сотни миллионов людей, за которых "отвечал" "мир социализма" вдруг пополняют ряды тех, кто всегда в роли "третьего мира" предъявлял претензии к миру "первому".

Эта проблема имеет свои экономические, социальные, политические и цивилизационные параметры. Противоречия между цивилизационными течениями с распадом СССР получают дополнительный импульс: Кавказ и бывшая советская Средняя Азия образовали новое пространство для наступления ислама, а турецкий премьер-министр вдруг заговорил о "шансе тысячелетий". Совершенно особое значение имеет факт, что система в принципе советского типа сохраняется в Китае. Мнения, что это не надолго, не учитывают той исторической реальности, что модернизация во всех азиатских странах (в известной мере и в Японии в условиях американской оккупации) проходила не в политических рамках парламентской демократии западноевропейского образца, а при диктаторских режимах.

Серьезные, очень опасные для стабильности общего миропорядка проблемы, которые ранее в идеологически-политической оптике "трех миров" частью деформировались, а частью задвигались на задний план, постепенно выходят на план первый и требуют практических решений. В новой ситуации после распада биполярной модели мира значительная часть этих проблем не поддается эффективному контролю и воздействию. Мир стал более сложным, ибо он более свободен. Высвобождены, однако, и такие силы, которые с точки зрения рационального развития мирового порядка предпочтительнее было бы удерживать под контролем.

Единственное, что сегодня можно сказать со всей определенностью, это лишь то, что никто не в состоянии ответственно предсказать, как будет выглядеть новый "постбиполярный мировой порядок". Вместо восклицательных знаков былой пропаганды Востока и Запада реальные процессы расставили в основном вопросительные знаки.