Народная мудрость утверждает: "Худой мир лучше доброй ссоры". Ныне живущие россияне, можно уверенно сказать, полностью разделяют это суждение своих предков. Слишком дорого обходятся ссоры, в которых начинает говорить оружие, куда лучше сидеть за столом переговоров. Особенно сейчас, когда перед Россией стоит задача войти в мировое цивилизованное сообщество. Для этого есть один путь, одно единственное средство - дипломатия. Ведь она отрицает вооруженное насилие и предлагает взамен целый арсенал мирных политических методов решения сложнейших межгосударственных конфликтов. Поэтому как никогда важно знать историю дипломатии своей Отчизны, умело пользоваться накопленным опытом.

Сложной и противоречивой была судьба русского государства с момента его зарождения. Если в западной части Европы довольно рано возникли образования национальных государств, сплачивавшихся монархическими династиями, то Русь окружали находившиеся на более низкой стадии развития кочевые племена, грозившие непрестанными набегами, разрушавшими еще не окрепшее государственное ядро.

Монголо-татарское иго, обрушившееся на население российских земель в середине XIII века, надолго задержало их экономическое и культурное развитие. Таковы были последствия непрестанного террора, разорения, взимания поборов и дани, уничтожения созданных народом культурных ценностей. Покалечена была сама душа народа.

Все это не могло не сказаться на формировании российской дипломатии. Российская дипломатия научилась быть осторожной, терпеливой, стараться не спешить, не торопиться с выбором как друзей, так и противников, постоянно сохранять бдительность, осознание того, что нужно не раз отмерить, прежде чем резать. Западные авторы приписывают такие качества российской дипломатии ее "восточному" наследству. Однако в действительности они порождены необходимостью противостоять чужеземным пришельцам.

Пережитое предопределило направленность основных векторов российской внешней политики и дипломатии - на Запад, Восток и Юг. На Запад - в целях восстановления связей с центрами европейской цивилизации. К тому же изначальные гнезда славян тяготели не к периферии, а к центру Европы.

В советской историографии было принято охаивать геополитику, отдавать ее на откуп "буржуазным" теоретикам. К сожалению, тем самым эта науки обеднялась, сужался круг мотивов и причин, участвовавших в формировании национального лица россиян. Между тем реальность международной жизни вновь и вновь убеждает в том, что география, как физическая, так и политическая, определяет многое в становлении и эволюции государств.

Восточный и южный векторы российской внешней политики и дипломатии были предопределены геополитикой. Действительно, как должно было поступать государство, на границах которого находились народности, не имеющие собственной государственности, готовые в любой момент к набегам и вторжениям? Ответ может быть только один: такое государство было вынуждено искать рубеж, чтобы держать надежную оборону, или же передвигать свою границу, пока она не подойдет к другому, достаточно организованному государству.

Чтобы убедиться в неотвратимости такого развития, достаточно обратиться к истории, например, Римской империи, которая была вынуждена занять Дакию, дабы поставить там заслон набегам с Востока. Продвижение России на Восток и на Юг никак не может быть принято в качестве классической империалистической экспансии. Она была формой собирания земель, в известной мере вынужденной, оборонительной.

Подчеркиваем, мы не стараемся найти во что бы то ни стало оправдание российской экспансии на Восток и Юг, а стремимся трезво определить и оценить движущие мотивы такого хода событий. Кто осмелится, к примеру, осуждать Австралию и австралийцев только на том основании, что они вышли из британской пенитенциарной системы. Ведь Австралия была для Англии тем, чем являлась для России Сибирь - местом ссылки.

Впрочем, надеемся, что когда-то будет написана не продиктованная политическими взглядами, а объективная история "покорения Сибири". Не для оправдания российских князей, а затем и царей, скажем, что на Восток и Юг устремлялись не только они. Шли туда и "беглые", спасавшиеся от произвола власть предержащих. Из этих вольных людей складывалось, например, казачестве. Казачьи поселения - материальная, предметная история образования и Государства российского, и Российской империи.

Но и это еще не дает полной, окончательной картины формирования России. Помимо движения от центра было движение к центру. Изначальные российские очаги обладали способностью притягивать к себе. Внешнее давление кочевых племен и народностей, исходившее с Востока и Юга, вынуждало малые народы на периферии русских земель искать защиту и покровительство. Не будь России, мир не досчитался бы некоторых древних народов, подвергавшихся гонениям и истреблению.

Здесь также сказала свое слово геополитика. Исторические судьбы ряда народов, соседствовавших с Россией, оказались настолько тесно переплетенными, что эта общность и стала тем цементом, который сплотил Россию в могучее многонациональное государство. Да, приращивание территорий осуществлялось и путем завоеваний, вопреки воле проживавших на таких территориях народов. Но и в таких случаях дело не сводилось к сугубо односторонним мотивам, выношенным Россией, и только ею одной. После эпохи переселения народов наступил период колониальных захватов, когда некоторые западноевропейские государства подчиняли своему контролю народы и территории на российской периферии, прежде всего на юге и юго-востоке. Российское государство было вынуждено ввязаться в соревнование с ними ради собственных интересов.

"Письма", "прошения", "листы" и другие обращения правителей, духовенства и иных представителей различных народов - как имевших, так и не имевших устоявшейся собственной государственности - к Правительству России с просьбами о покровительстве, помощи или принятии в подданство - по природе своей дипломатические документы и акты. Уже одно это говорит о том, насколько тесно российская дипломатия была связана с судьбами самой России как многонационального и вместе с тем единого государства.

Российская знать не была свободна от шовинизма, но простой народ не признавал подобных настроений. Бедой российской дипломатии было то, что знать не ценила и не понимала такие качества россиян, не осознавала, что за призывом выступить "под стягом России" скрывается большее, чем поддержка власти и самодержавия, - скрывается защита и интересов, духовности, государственности народов и народностей, проживающих на огромной территории, что не мешает им ощущать общность своих судеб. Прикрытием такого отхода знати от подлинно национально-государственных интересов России служил известный девиз: "За веру, царя и отечество". Не случайно в этом девизе отечество отодвигалось на задний план, а самодержавие предлагалось поддерживать без раздумья на веру.

Самодержец солдафон Николай I вверг Россию в Крымскую войну из-за своих личных амбиций, объявив Турцию "больным человеком". На долю российской дипломатии выпала тяжелая задача вызволять из беды интересы россиян и вновь поднимать пошатнувшийся международный престиж России.

Меньше чем через полвека придворная камарилья Николая II втянула Россию вопреки ее национальным интересам в войну с Японией. И вновь российской дипломатии пришлось принимать на свои плечи задачу спасения чести и достоинства Отчизны.

Военная партия, которой заправляли великие князья, толкнула Россию в первую мировую войну. Эта война поставила страну на грань катастрофы.

Февральская 1917 года революция расшатала, а Октябрьская вовсе смела самодержавие. Силы, пришедшие к власти после Февральской революции, оставили неизменной российскую внешнюю политику и дипломатию. Первый министр иностранных дел Временного правительства П.Н.Милюков хвастался, что он был единственным из министров, кто не перетряс личный состав министерства. Если и были изменения в политике, то в сторону ее более явного империалистического характера и подчеркивания верности союзникам. Лозунг "война до победного конца" обернулся против Милюкова, которому пришлось освободить министерское кресло, а затем ненависть к войне была в полную меру использована теми силами, которые стояли за Октябрьской революцией.

Казалось, что Октябрь открыл возможности для россиян получить внешнюю политику и дипломатию, отвечающие их национальным интересам. Основные положения такой политики прозвучали в ленинском Декрете о мире, объявлявшем империалистическую войну преступлением против человечества. И все же судьба новой революционной дипломатии складывалась нелегко. По инициативе Я.М.Свердлова первым народным комиссаром иностранных дел был назначен Л.Д.Троцкий. Даже из его собственных мемуаров напрашивается вывод: Троцкий не придавал большого значения этому посту и в беседе с одним из товарищей бросил фразу, что он опубликует секретные соглашения России, выпустит несколько революционных прокламаций и "закроет эту лавочку". Действительно, Троцкий просидел в дипломатическом кресле не более полугода.

В советской историографии было принято возвышать роль, сыгранную балтийским моряком Н.Г.Маркиным в налаживании работы Наркоминдела и, в частности, в организации публикации секретных договоров России. Волевой, энергичный организатор, Маркин сделал действительно очень много, обеспечив публикацию около 130 секретных документов об империалистическом заговоре, вылившемся в первую мировую войну. Однако никакая импровизация не может заменить профессионализм в таком тонком и ответственном деле, как дипломатия.

Советской дипломатии повезло в том плане, что ее первым подлинным творцом стал Г.В.Чичерин - человек высокой культуры, обладавший опытом дипломатической работы. Он служил в Министерстве иностранных дел России еще до революции, участвовал в подготовке материалов, отметивших в 1902 году столетний юбилей министерства. Многие из рода Чичериных отличились на российской дипломатической службе.

Октябрьская революция выбросила на свалку истории девиз старой дипломатии "За веру, царя и отечество" и предложила новые основы для зарождавшейся советской дипломатии. Страна Советов решила строить свою внешнюю политику прежде всего на революционном принципе пролетарского интернационализма. Несколько позже появилась и другая основа - принцип мирного сосуществования.

В принципе интернационализма нет ничего худого, если он понимается как осознанная, ответственная, соответствующая правилам межгосударственного общения норма взаимодействия между народами.

Беда начинается в том случае, когда понятие интернационализма идеологизируется и ему придают резко выраженный классовый характер. К сожалению, в советской практике "пролетарский интернационализм" превратился в эвфемизм "мировой революции", понимался как своего рода карт-бланш для того, чтобы вмешиваться в дела других народов на стороне "братьев по классу" во имя "мировой революции". Говоря словами Александра Блока: "Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем". Революционная или классовая борьба выплескивалась на международную арену, любая форма вмешательства, включая вооруженное, объявлялась допустимой, даже законной. Следовательно, в подобном случае ставилось под удар международное право, создававшееся цивилизацией длительное время.

Мираж мировой революции долго манил организаторов и вдохновителей Октябрьской революции. Так, в июле 1919 года В.И.Ленин уверял, что следующий июль "мы встретим победой международной Советской республики". И лишь в 1921 году зазвучал мотив, что в капиталистических странах после заключения мира, как бы плох он ни был, вызвать революцию не удалось. Приходилось признать спад революционной волны и заговорить о "временной стабилизации капитализма". Именно в это время на передний план в советской дипломатии выдвигается принцип мирного сосуществования, и вместе с ним начинается процесс возвышения этой дипломатии.

Отправным пунктом такого процесса явилась Генуэзская конференция 1922 года. На этой конференции Г.В.Чичерин огласил с международной трибуны принцип мирного сосуществования наряду с готовностью Советской России к экономическому сотрудничеству и выдвинул в общих чертах программу всеобщего разоружения. Сопоставление документов наводит на мысль, что эта программа углубляла предложения России, высказанные еще на первой Гаагской мирной конференции. Так или иначе, ее развитие в конце 20-х и в первой половине 30-х годов способствовало повышению международного престижа советского государства. Впрочем, иначе и быть не могло, ибо сокращение вооружений, снижение уровня военной опасности отвечает национально-государственным интересам не только россиян, но и всех других народов.

Другим крупным успехом Чичерина было заключение в Рапалло договора с Германией - договора, основанного на том же принципе мирного сосуществование. Тонкость хода советской дипломатии заключалась в данном случае в том, что Германия как побежденная страна была заинтересована во внешней поддержке. В поддержке была заинтересована и Советская Россия, нуждавшаяся в кредитах для подъема разрушенного войной хозяйства. Рапалльский "прорыв", прямо отвечавший национально-государственным интересам страны, вывел советскую дипломатию на международный простор. Так называемая "полоса признания" Советского Союза была немыслима без Рапалло.

Эти успехи давались Чичерину нелегко. Ему не раз приходилось доказывать иностранным дипломатам, что между советским правительством и Коминтерном нет ничего общего: Коминтерн, дескать, общественная организация. Однако возросший к концу 20-х годов интерес Сталина к Коминтерну осложнял положение Наркоминдела и его руководителя. Развернув борьбу за личную власть, прикрывавшуюся борьбой с троцкизмом и другими "уклонами", Сталин довольно быстро осознал, что она не может быть для него успешной без признания за ним титула "вождя мирового пролетариата". Понял он и другое: чтобы побороть внутреннего врага, надо обвинить его в связях с врагом внешним. В итоге партийная по своей сути борьба была вынесена на международную арену. Ведь обвиненная во всех смертных грехах против СССР социал-демократия была тем гнездом, из которого вышел большевизм. Сталин превратил в пропаганде социал-демократию в социал-фашизм и тем самым сознательно оттолкнул от Советского Союза значительный отряд трудящихся, находившихся под влиянием социал-демократии. Мера просчета Сталина стала очевидной после второй мировой войны, когда социал-демократические и близкие к ним режимы взяли верх в Западной Европе.

Тем не менее в первой половине 30-х годов советская дипломатия продолжала успешно работать и развиваться, в первую очередь благодаря деятельности М.М.Литвинова. При вступлении в должность наркома он отдал долг партийной дисциплине, заявив, что замена им Чичерина не означает смены последовательной и принципиальной советской внешней политики. Смена, вернее переориентация, все же произошла: с Германии на Великобританию и Францию. Успешность дипломатической деятельности Литвинова была обеспечена тем, что он последовательно развивал курс на ограничение вооружений и создание системы международной безопасности, отвечавший интересам россиян. Ему принадлежит крылатая фраза:

"Мир неделим", которую можно считать квинтэссенцией принципа мирного сосуществования.

Было бы нечестно задним числом, без учета реальных условий того времени, оспаривать разумность подписания в 1939 году Договора о ненападении с фашистской Германией. Было бы аморально, если не преступно, отказываться от возможности отвести войну от своего народа. Но как можно объяснить, не говоря уже оправдать, договор о "дружбе", подписанный 28 сентября 1939 г.? В нем говорилось и о границе, а на обыденном языке - о разделе жертвы фашистской агрессии, Польши, и зон влияния между фашистской Германией и социалистическим Советским Союзом. Империалистические вожделения Сталина опорочили советскую дипломатию, которая к этому времени получила нового "хозяина", В.М.Молотова и подверглась основательной "чистке".

Как ни парадоксально, но от этой каиновой печати советскую дипломатию спасло присоединение к документу, выработанному вроде бы заядлыми врагами советского строя - президентом США Ф.Д.Рузвельтом и премьер-министром Великобритании У.Черчиллем. Мы имеем в виду Атлантическую хартию, которая воспроизвела, естественно в несколько измененной форме, лозунг Декрета о мире - о мире без аннексий и контрибуций.

Итоги второй мировой войны подняли на пьедестал советскую внешнюю политику и ее дипломатию. Но этот пьедестал скорее напоминает курган, под которым погребены кости миллионов россиян, отдавших свою жизнь не за Сталина, а за Отчизну, за Россию как единое многонациональное государство, скрепленное вековыми традициями.

Использовала ли в полную меру тот кредит, который обеспечила советской дипломатии беззаветная храбрость солдат-россиян, советская внешняя политика? Ответ никак не может быть однозначным. До Берлина дошли советские солдаты, память о которых еще хранит статуя в Трептов-парке. Их действительно встречали как освободителей от "коричневой чумы". Это позволяло надеяться на то, что послевоенная советская внешняя политика оставит яркий след в истории.

Успехи бесспорно были, и, что вновь показательно, они были там, где советская дипломатия опиралась на принцип мирного сосуществования. За послевоенные годы этот принцип наполнился конкретным содержанием за счет расширения различных форм взаимовыгодного сотрудничества во все большем числе областей, его перерастания в партнерство. Такой процесс мог быть более быстрым, более основательным, не будь "холодной войны", разделившей мир на два противостоящих блока. Однако все то, что было сделано советской дипломатией для утверждения принципа мирного сосуществования в качестве универсального и всеобщего принципа международных отношений, имеет историческое значение. Оно во многом изменило саму структуру отношений между государствами, способствовало становлению новых моральных и нравственных норм в мировой политике. Можно было бы назвать немало рубежей, поднимавших со ступени на ступень политику мирного сосуществования. Напомним лишь один: в конце мая 1972 года СССР и США взаимно признали, что у них нет иного выбора, кроме строительства отношений на основе мирного сосуществования.

Успех сопровождал деятельность советской дипломатии в области, которую трудно отделить от задачи мирного сосуществования, - в области переговоров о разоружении государств. Были у советской дипломатии поспешные, непродуманные шаги и в этой области, приводившие к неудачам и провалам. Такое имело место, и не раз, в те времена, когда во внешнюю политику вмешивался Н.Хрущев с его экспансивностью и скоропалительностью, когда СССР прекращал свое участие в тех или иных органах ООН по переговорам о разоружении. Это, понятно, не поднимало престиж советской дипломатии и работало на руку противникам соглашения. Но в целом советской дипломатии удавалось держать инициативу в своих руках, и зачастую ее предложения ложились в основу достигавшихся соглашений. Переговоры по разоружению относятся к многосторонней дипломатии, и в них, как правило, участвуют многие государства. В такой дипломатии соглашение - результат коллективной работы. Но мы не преувеличим, если скажем, что доля СССР в этих результатах более чем весомая. Не случайно первый послевоенный договор, направленный на ограничение гонки вооружений, подписан в Москве: московский Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в трех средах. Первые соглашения об ограничении стратегических вооружений были также подписаны в Москве.

Несколько иная картина в тех областях, где советская дипломатия действовала на почве принципа пролетарского интернационализма, одно время поднявшегося до высот "социалистического интернационализма". Когда этот принцип применялся в цивилизованных рамках, выражался в сочувствии и моральной поддержке прежде всего национально-освободительных движений, советская дипломатия пользовалась заслуженным уважением освобождавшихся народов. Так, важным активом советской дипломатии является известная Декларация о предоставлении независимости колониальным странам и народам, принятая ООН в I960 году и отметившая окончательный крах колониальных империй.

Вместе с тем советскую дипломатию ожидали серьезные провалы, когда советские руководители перешагивали допустимый рубеж интернационализма и стремились поддержать "братьев по классу", а в действительности - единомышленников по доктрине. Такие акции вывели в 1953 году советские танки на улицы Берлина, в 1956 году - на улицы Будапешта, в 1968 году - на улицы Праги. В этом же ряду находится и Афганистан.

Если попытаться подвести баланс, то становится очевидно: российская, временно советская, дипломатия была успешной, когда она думала об интересах страны и россиян, а не царей и партнаместников.

Сейчас идет формирование российской дипломатии, свободной от доктринерских оков. Процесс этот непростой. Ведь период, когда послушный Политбюро А.Громыко сажал на место послов обанкротившихся партийных секретарей, показал, что, несмотря ни на что, Россия смогла выковать свой корпус грамотных, думающих дипломатов, и они остались костяком, вокруг которого сплачиваются здоровые российские внешнеполитические силы.

Можно было бы написать немало критических нотаций, выразить недовольство теми или иными акциями российского МИДа. Это так просто в условиях гласности и вседозволенности. События первых чисел октября 1993 года высветили в этом отношении многое. Они показали дипломатическую неграмотность Руцкого и Хасбулатова, пытавшихся вытребовать в Белый дом иностранных послов ради защиты своей жизни и карьеры.

Из этого следует один крайне важный урок: России нужно быть максимально требовательной к себе и к тем, кто берется защищать ее интересы. Прошлое дипломатической истории показывает, что российская дипломатия прочно стоит на ногах, когда она отстаивает подлинные национально-государственные интересы страны. Когда же ее толкают на продвижение доктринерских планов, ее ждет провал, тяжело обходящийся многострадальным россиянам. Не нужно отыскивать какие-либо искусственные принципы внешней политики и дипломатии России. Нужно одно - внимательно относиться к опыту прошлого и думать прежде всего об интересах страны. Обеспечение всеобщего мира, добрососедство, готовность к взаимовыгодному честному сотрудничеству со всеми, уважение всех народов и неукоснительное соблюдение прав человека - таковы составные части неизменных национально-государственных интересов России.