Не секрет, что после Октября 1917 г. в рамках "красногвардейской атаки на капитал" (радикальной "экспроприации экспроприаторов") в нашей стране была искусственно создана "трехчленная" социально-классовая структура общества, которая включала "социалистический авангард" - рабочий класс, его союзника - колхозно-кооперативное крестьянство и прослойку - народную интеллигенцию. С началом "перестройки", и особенно после августа 1991 г., эта окостеневшая "трехчленка" вступила в эпоху интенсивного распада. Социальная структура общества пришла в движение и приобрела ярко выраженный транзитный характер. 

Начались неупорядоченные процессы социальных трансформаций и "мутаций", которые очень образно на своих страницах дала "НГ": "Вы обратили внимание, что у нас куда-то девался рабочий класс? И не то, чтобы погиб, пал в боях, а как-то рассосался, будто за шкаф завалился... Сегодня ухнули и другие: интеллигенция, партийная верхушка, хозяйственники, колхозники, расхитители социмущества. Заместо них появились "новая политическая элита", "директорский корпус", "фермеры", "новые русские". Убивцы, душегубы заделались киллерами; девки - моделями; шлюхи - путанами; менты и гэбешники стали "силовыми структурами"; завхозы и снабженцы - менеджерами; закройщики - "кутюрье". 

Этот интенсивный распад старых социальных образований и формирование новых принял у нас характер в основном нисходящей социальной мобильности и сопровождается всеобщей пауперизацией (обнищанием) и деклассированием преобладающего большинства граждан: они опускаются все ниже и ниже и фактически отбрасываются на грань биологического выживания.

По данным за 1996 г., высший класс собственников насчитывал в стране всего 3% населения, тогда как социальные низы составляли 70%. 27% отечественные социологии причисляли к среднему классу. Однако в связи с кризисом "17 августа" и крахом системы коммерческих банков, а также свертыванием деловой активности иностранного капитала эта цифра уже не соответствует действительности. Согласно социологическим обследованиям, только 40% тех, кто до кризиса относил себя к среднему классу, сохранили свой социальный статус. 

По оценкам правительства, прожиточный минимум в 1999 г. составлял 908 руб. (порядка 35 долл., или чуть более одного доллара в сутки). На этот год доходы на уровне этого показателя и ниже имели 34,1% населения России, или менее 50 млн. чел. На первый взгляд картина не такая уж "апокалипсическая". Но если учесть, что ООН относит к бедным тех граждан, кто получает менее 2 долл. в сутки, то речь в данном случае идет уже не о 50 млн. бедных, а по существу о 50 млн. нищих. Что же касается общего числа россиян, чей доход составляет менее 2 долл. в сутки, то таких в стране насчитывается порядка 100 млн. чел., или более 70%. 

Не случайно на вопрос: "Опасаетесь ли Вы потерять нажитое Вами или Вашей семьей из-за каких-то неблагоприятных изменений или потрясений в обществе?", поставленный в ходе проведенного Информационно-социологическим центром Российской академии государственной службы в апреле 1999 г. мониторинга "Государство и общество", респонденты поставили на первое место ответ: "Не опасаюсь, так как терять нечего". Ситуация, как видим, прямо-таки революционная: "нечего терять, кроме своих цепей". 

В то же время, оценивая эту кризисную ситуацию, необходимо иметь в виду, что, как и богатство, бедность то же дифференцированна. Одно дело бедность, как проявление социального иждивенчества, нежелания и неумения работать, другое - как следствие недостаточно развитых общественных условий и гарантий для производительного труда на себя тех, кто может и хочет работать. И подобно тому, как среди богатых есть верхние, средние и низшие слои, так и среди бедных есть те, кто находится внизу, что называется "на дне"; те, кто занимает срединные позиции; те, кто образует так называемые пограничные с богатыми (зажиточными) социальные пласты. 

Нельзя не учесть и дифференциации российского общества с точки зрения выживаемости отдельных его социальных слоев и групп. В том смысле, что одни из них в рамках логики рыночного реформирования и действия его объективных законов лишены перспективы и рано или поздно "канут в Лету", то есть социально отомрут, в том числе и из разряда ныне процветающих^*.

Тогда как другие, несмотря на бедственное положение, социально укрепятся и разовьются в средний класс, в то большинство экономически независимых и материально обеспеченных граждан, которые на социальном срезе составляют основу западной цивилизации и являются гарантом ее устойчивости и стабильности. 

Сказанное относится, прежде всего, к численно быстро растущему классу отечественных предпринимателей, чье появление на отечественной стратификационной лестнице являет собой основной обращенный в будущее результирующий социальный продукт современных реформ.
 

Cвоими корнями формирование этого класса уходит в "теневую экономику", которая в виде "патологии" развивалась в недрах "развитого социализма" периода застоя, будучи естественной реакцией на запрет частного предпринимательства. 

Уже в 70-е годы в стране возник не афишировавший себя класс собственников. Легально формирование бизнес-сословия в России датируется второй половиной 80-х годов, будучи напрямую связанным с выходом в свет законов "О кооперации" и "Об индивидуальной трудовой деятельности в СССР". В этот начальный этап капитализации России дело капитализма взяли в свои руки по преимуществу не связанные с теневой экономикой и номенклатурой "маргиналы". 

Речь идет о тех социальных слоях и группах советского общества, которые находились в периферийном положении по отношению к партийно-политической и хозяйственно-управленческой элите, а также существовавшим социокультурным структурам по какому-либо признаку (национальному, возрастному, социальному и т.д.), но при этом обладали капиталистическим мироощущением. 

Это были не ангажированные и не востребованные политико-экономической системой психологические аутсайдеры, деловой потенциал которых настоятельно требовал выхода. Поэтому не удивительно, что среди этих первых "легальных пионеров" частного предпринимательства в России оказалась исключительно высокой доля евреев и представителей других национальных меньшинств, не нашедших себя во взрослой жизни молодых ребят из комсомола, младших научных сотрудников НИИ и КБ, собиравших бумажки и выполнявших функции "мальчиков на побегушках", и др.

В лице этих категорий проявился тип классического предпринимателя, авантюрного и рискового по характеру, начинающего свое дело с нуля. Большинство из них не испытывали страха перед завтрашним днем, так как ничего ценного, за что следовало бы цепляться в "старой" жизни, у них не было. За то, "чем черт не шутит", появился, хотя изначально и призрачный, но шанс "завоевать мир".

В ходе проведенного в конце 1992 - начале 1993 г. исследования по теме "Социальный портрет мелкого и среднего предпринимательства в России" под руководством И.М.Бунина один из интервьюировавших предпринимателей, бывший первый секретарь комсомола крупного предприятия, высказался по этому поводу вполне определенно: "Мы рисковали только своими идеями, … не рисковали крупными суммами денег, не рисковали своим будущим, так как все были достаточно молодыми и могли начать все с начала".

По мере того как становилось все более очевидным, что легализация предпринимательства носит не характер очередной "оттепели" в цепи неоднократно предпринимавшихся попыток "динамизации" и "демократизации" социализма, а представляет собой стратегический курс, отражающий не столько либерализацию социализма, сколько замену социализма капитализмом, в стране начиная с 1989 г. стали интенсивно развиваться процессы капитализации партийно-политической и хозяйственно-управленческой номенклатуры. В бизнес "косяком" пошло "начальство", но не бросаясь в него как в омут, а создавая "гарантированность старта" и используя те безграничные возможности, которые давали ему его "начальствующий" статус, а также обширные социальные связи, корпоративная солидарность и т.д. 

После августа 1991 г. и начавшейся "ваучерной приватизации" эти процессы капитализации номенклатуры вступили в решающую стадию. Ключевую роль фактора-детерминанта здесь сыграло то обстоятельство, что экономическая и политическая власть в СССР являла собой тип сращенной (а не разделенной как на Западе) власти. И те, кто в рамках этой сращенной власти обладал собственностью только "де-факто" (имел право распоряжаться ею, не будучи формально ее владельцем), теперь (через механизм приватизации) стали владельцами этой собственности и "де-юре". 

Произошло соединение функций управляющего и функций собственника в одном лице. На место господствовавшего при социализме класса "управленцев-администраторов", пришел новый господствующий класс "управленцев-капиталистов".

Согласно исследованиям середины 90-х годов, лишь 10% номенклатуры стали пенсионерами, тогда как все остальные занялись бизнесом или напрямую, возглавив крупные и средние частные и полугосударственные компании и организации^**.

Или же через совмещение занятия бизнесом с государственной службой, которая для них перестала быть реальной экономической основой существования и представляла собой только удобную для протежирования и развития своего дела "политическую крышу". 

Происходит также интенсивный процесс капитализации директорского корпуса. В результате "ваучерной" модели приватизации они (директора) оказались во многих случаях не только их менеджерами-управляющими, но и реальными хозяевами, почти собственниками. Но собственниками, озабоченными не развитием конкурентноспособного производства и социальной защитой персонала, а преимущественно личным обогащением. Действуя по принципу: "чем управляешь, то и имеешь". 

Механизмы такого рода "менеджмента на собственный карман" хорошо известны. Это, как писал "АиФ" в статье "Кто "стрижет" доходы с госсобственности?", установление себе зарплаты, в десятки (а то и в сотни) раз превышающей ту, которая предусмотрена положением об условиях оплаты труда госпредприятий и тех, где у государства имеется контрольный пакет акций. И такие коррумпированные "технологии", как нецелевое использование кредитов, покупка и строительство за счет "фирмы" элитного жилья и др. 

В этом же ряду создание дочерних фирм, которые выкачивают из госпредприятий огромные средства. Это также сдача подведомственной госсобственности в аренду по ставкам, существенно ниже рыночных, когда разница идет в карман руководству и т.д. 

В результате такого рода менеджмента находящаяся в руках государства собственность (а это на конец 2000 г. 13 тыс. предприятий, 23 тыс. учреждений, 337 млн. кв. м нежилого фонда, 4 тыс. пакетов акций) работает не на казну, а сугубо на частные и корпоративные интересы.

Многие госпредприятия практически остановлены и почти ничего не дают в бюджет. Акционерные общества - чуть больше. Но дивиденды - 835 млн. руб. - перечислила только четвертая часть АО. Что касается аренды, то от нее поступило 1,6 млрд. руб. (если разделить на размер сдаваемой площади, получим…5 руб. в год на 1 кв. м).

Обобщенным итогом капитализации номенклатуры и "красного директората" в рамках процессов "ваучерной" приватизации стало богатство (собственность) не как производное от "трудов праведных", основанных на личной инициативе и индивидуальном риске, а исключительно как производное от функции власти. И его размер напрямую зависит от "табели о рангах", то есть от объема и характера этой власти. Как отмечает в этой связи С.А.Панарин, "чем более высокими властными полномочиями обладали те или иные группировки властвующей коммунистической элиты, тем большую долю национального богатства они "приватизировали" в качестве новых собственников". В общем получили все, но строго по чину.
 

Вместе с тем наряду с капитализацией "верхов" в первой половине 90-х годов наблюдается интенсивная капитализация "низов" (преимущественно служащих и ИТР, научных работников и работников системы высшего образования др.), основанная на экономическом принуждении, то есть необходимости элементарного физического выживания в условиях тотального развала всей прежней инфраструктуры жизнеобеспечения социума. Речь идет о появлении и росте массового слоя мелких предпринимателей, "предпринимателей поневоле". Основными социальными источниками этого слоя стали:

во-первых, безработные - не только те, кто официально зарегистрирован в этом качестве на бирже труда. Но и безработные, так сказать, в "потенции", то есть те, над которыми постоянно довлеет "дамоклов меч" увольнения и потери привычного статуса, а также крупный социальный массив тех, кто находится в длительных неоплачиваемых отпусках;

во-вторых, "новые бедные", то есть те категории населения, чей жизненный уровень упал настолько низко, что единственным, реальным выбором для его поддержания на сколько-нибудь приемлемом уровне оказывается либо смена специальности, либо предпринимательская деятельность в сфере малого бизнеса;

в-третьих, "жертвы конверсии", то есть демобилизующиеся военные, программа помощи которым построена таким образом, что подталкивает многих из них к тому, чтобы напрямую заняться предпринимательством. Хотя сами они без этого "побуждения", скорее всего, не обратились бы к проблемам бизнеса;

в-четвертых, энтузиасты, стремящиеся к реализации собственных идей или изобретений и надеющиеся достичь самореализации через создание собственных предприятий. И для них такая ориентация выше соображений материальной выгоды. Главное, что имеет значение, так это ценности свободы и право быть хозяином собственной судьбы. 

В отличие от "верхов" все эти категории начинают если не с нуля, то с очень скромного стартового капитала и рассчитывают в своей деятельности исключительно на собственные способности и усилия, равно как и на поддержку и помощь со стороны родственников и знакомых. В этом смысле они являются типичными представителями малого бизнеса в его западном понимании. И преимущественно из их среды, через "естественный отбор" сильнейших, в России начинает формироваться и расти такая бизнес-страта, как "неноменклатурные предприниматели", то есть те, которые практически на голом месте (не участвуя в приватизации, не получая бюджетных денег, не пользуясь властными ресурсами) создали реально действующие предприятия, дающие работу людям и продукцию обществу.

Как утверждает Рой Медведев, если предпринимательскому классу в России и суждено состояться, то "его ядро будут составлять такие люди, которые развили свой бизнес на свой страх и риск, на свои средства и полученные кредиты. Таких людей пока еще немного в высших слоях российского бизнес-класса. Они преобладают именно в малом и среднем бизнесе". 

И нынешняя эволюция предпринимательства в России, начавшаяся с августовского кризиса 1998 г., в полной мере подтверждает этот вывод.

По словам И.Лисиненко (фракция ОВР Госдумы), "за разрозненными фактами передела собственности, который с тех пор резко активизировался, стоит одна тенденция: предприниматели, создававшие "пирамиды" из кредитов и бюджетных средств, теряют позиции. Выживают и развиваются те, кто может предложить рынку что-то реальное".

Таким образом предприниматели, не связанные с правившей номенклатурой, и не являющиеся представителями криминальных структур, по-настоящему новый элемент в стране. Каждый из них не обладает пока заметным экономическим весом ("средний бизнес"), они не объединены политически и даже организационно. Однако этот слой отвечает за значительную долю ВВП, и только они могут рассматриваться как источник формирования новой экономической элиты. 
 

Говоря о развитии предпринимательства, следует выделить и "силовое предпринимательство". Начавшись формироваться в 1987-1988 гг. в результате превращения эпизодического вымогательства в регулярный рэкет и извлечения дохода с продаж охранных услуг мелким предпринимателям, этот тип предпринимательства вскоре основательно врос в российскую экономику, стал одним из решающих факторов ее повальной криминализации. Криминализации, которая приняла форму широкомасштабного "силового партнерства" со стороны организованной преступности (принудительная "охрана", выбивание долгов, устранение конкурентов, оказание давления на партнеров и т.д.).

По ряду экспертных оценок, преступные группировки контролируют до 60% государственных и до 50% частных предприятий различных форм собственности.

На фоне "слабости" государственно-властных структур и невыполнения ими обязательств по отношению к бизнесу этот вид "предпринимательства" оказался наиболее эффективным средством обеспечения жизнедеятельности предпринимателей.

Такого рода развитие "силового предпринимательства", как пишет специалист по элитам В.Волков, означает не что иное, как скрытую фрагментацию государства, то есть "появление конкурирующих и неподконтрольных государству источников насилия и инстанций налогообложения на территории находящейся под формальной юрисдикцией государства. И речь идет не только о многочисленных преступных группировках, но и о различных полуавтономных вооруженных формированиях, начиная со службы президентской охраны, ведомственных и региональных спецподразделений и кончая связанными с ними охранными предприятиями. Поэтому так называемая "борьба с организованной преступностью" не может изменить ситуацию. Вместо этого более продуктивно говорить о процессе реконструкции государства как постепенном восстановлении монополии насилия".

В то же время нельзя не видеть, что питательной средой для "силового предпринимательства" является не только "слабость" государства как "ночного сторожа" рынка, но и засилье в отечественном бизнесе противоправных технологий предпринимательской активности и делания денег любой ценой. И в тех отраслях и видах предпринимательства, где такого рода технологии являются преобладающими (ликероводочное производство, сырая нефть, цветные и драгметаллы) и приносят выводящиеся "в тень" баснословные прибыли, там силовое предпринимательство процветает. И наоборот. 
 

Отечественный социолог Е.Н. Стариков в качестве итога легализации и развития российского предпринимательства в конце 80-х - первой половине 90-х годов дифференцирует представляющие этот институт социальные страты на пять категорий:

o аппарат,

o компрадорская буржуазия,

o "бандократия",

o "красный директорат" ("базовики", "машиностроители", "оборонщики"),

o национальная буржуазия.

В то же время между этими двумя типами "буржуазии", равно как и между всеми другими вышеперечисленными "капиталистическими" социальными формированиями, нет "китайской стены". Все они тесно взаимосвязаны и взаимопроникаемы. И перемещение из одной страты в другую или же их причудливое переплетение, совмещение в одном лице признаков того и другого - явление довольно широко распространенное. Такого рода социальная мобильность - следствие переходного состояния реформируемого общества. И, как представляется, по мере восстановления государства как "особой организации силы", а также в силу самой экономической логики развития рынка, эта мобильность будет идти по направлению "из тени в свет", то есть к предпринимательству классического типа.

Сказанное в равной мере касается и "номенклатурной буржуазии". В рамках действия объективных законов рынка, а также при условии строгого соблюдения законов о государственной службе в части, запрещающей ее совмещение с предпринимательской и коммерческой деятельностью, эта "буржуазия" рано или поздно будет поставлена перед необходимостью преодоления этой своей (номенклатурной) формы и превращения в обыкновенную, отрезанную от "властной пуповины" буржуазию.

В анализе динамики развития отечественного предпринимательства очень важным является выяснение вопроса о численности этой категории населения. Однако в силу того, что в стране практически "не работают" традиционные критерии социальной стратификации (из-за переходного характера отечественного социума, размытости и неопределенности социальных границ, смешения статусных позиций, когда человек одновременно и "швец, и жнец, и на дуде игрец" и пр.), получить "вразумительный" ответ на этот вопрос не представляется возможным. Никто не знает не только, сколько у нас предпринимателей, но и толком того, кого следует к ним причислять. Не говоря уже о размерах богатства, сам факт которого (чаще всего по причине его нелегитимного происхождения) - "тайна за семью печатями". 

По оценкам, слой предприимчивых людей составляет в России 12-14 млн. чел. Нижняя граница их доходов составляет около 5 тыс. долл. в месяц. Что касается верхней границы, то она неизвестна. Однако, если верить американскому бизнес-журналу "Форбс", то на этой верхней границе речь идет не о тысячах, а о миллионах долларов. В опубликованном этим журналом списке 497 "настоящих" миллиардеров за 2001 г. - 7 наших соотечественников. Их личное состояние оценивается в диапазоне от 1,1 млрд. долл. (нижняя граница) до 3,7 млрд. (верхняя граница). 

При всей своей многоликости (с точки зрения социального происхождения, статусных позиций, размеров доходов и т.д.) сословие отечественных предпринимателей - это, вне всякого сомнения, один из немногих действительно новых классов, возникших в России на развалинах социалистической "трехчленки". И хотя в этом классе (в сравнении с западным "собратом") еще много чего такого, чего не должно бы быть, тем не менее именно ему (этому классу) отдает предпочтение общественное мнение все большего числа россиян.

Проведенный автором по заказу Комитета по телекоммуникациям и СМИ правительства Москвы весной текущего года экспертный опрос более 500 московских предпринимателей показал, что в отличие от первой половины 90-х годов, когда в их среде в основном преобладали "предприниматели поневоле", доминантным типом сегодняшнего предпринимателя выступают "добровольцы", то есть те, кто пришел в бизнес по свободному осознанному выбору, отказавшись от работы по найму, которая в принципе обеспечивала более или менее приличный заработок (68,70% от общего числа респондентов). С учетом этих данных можно говорить о том, что в конце первого - начале второго десятилетия радикально-либеральных реформ "вирусом" предпринимательства "заражается" все большее число россиян. И на уровне массового сознания занятие бизнесом воспринимается уже не столько со знаком "минус", сколько со знаком "плюс", то есть в качестве престижного рода профессиональной деятельности, которая не только позволяет жить "безбедно", но и реализовать свои способности и таланты, состояться как личность.

Следует добавить, что перспективы развития частного предпринимательства в России (помимо прочего) во многом будут определяться способностью предпринимателей воспринять на уровне внутреннего убеждения и руководства к действию одну, в принципе, азбучную истину: в любой предпринимательской деятельности личная выгода должна органически сочетаться с общественной пользой. С такими понятиями, как "общее благо", "патриотизм", "любовь к Родине". И бизнес в России только тогда состоится, когда если не каждый, то, по меньшей мере, многие из предпринимателей смогут с полным основанием сказать, что их "жизнь - это слава России", что она всецело посвящена служению народу и Отечеству. 

^*  Если взять "челноков", то их общая численность в России после августа 1998 г., по приблизительным подсчетам таможенников и налоговиков, сократилась почти в 8 раз.
^**  По данным ВЦИОМ, уже в 1993 г. состав бизнесэлиты на 72% был представлен бывшими высокопоставленными управленцами-хозяйственниками, а также крупными партийными функционерами и работниками госаппарата.