Исследователи считают, что "наиболее значимые элементы культуры человечества, несомненно, передаются с помощью слова"¹. При этом имеет значение способ передачи традиции. В дописьменных обществах неосознанно происходит отождествление настоящего с прошлым, то и другое рассматривается как единое целое. Это относится и к так называемым примитивным народам, и к социальным группам так называемого "традиционного" типа в современных обществах.

В дописьменных обществах, в которых передача общественного наследия происходит через прямой контакт, передаваемая информация ассоциируются с конкретными лицами и событиями, а запоминается и сохраняется лишь то, что является объектом переживания данной группы и имеет значение в нынешней ситуации.

Дописьменные общества - это народы без истории, потому что у них непрерывно идет процесс осовременивания передаваемой традиции - сохраняется часто в переработанном виде то, что актуально в данный момент: "…Представители каждого поколения, овладевая своей лексикой, своей генеалогией, своими мифами, не осознают того, что многие слова, имена, предания утрачены, значение иных изменилось или же их место заняли другие"¹.

В письменных обществах общественное сознание более структуированно, то есть миф и прошлое в большей степени отделены от настоящего.

Опосредованность передачи через письменный текст создает "необходимость его постоянной интерпретации и делает возможным различное его понимание"². Множественность передач создает ситуации, в которых они противоречат друг другу: нужно между ними выбирать, а их достоверность уже не очевидна, ибо не подкрепляется авторитетом рассказчика и уже не находится под прямым влиянием конкретной ситуации. Картина прошлого перестает быть целостной и однозначной, поэтому не может браться за образец.

С помощью письменной фиксации прошлого и его толкований содержание культурной традиции постепенно усложняется, а национальное сознание становится многослойным, "состоящим из слоев верований и позиций, которые относятся к разным стадиям исторического времени"³. Такое положение способствовало появлению скептицизма в отношении исторического наследия как такового и создавало условия для инновационных решений. Безусловно, что и в письменных обществах устная форма передачи наследия сохраняет в известных пределах свое значение.

Распространение письменности в русских землях является важным этапом в развитии русского национального сознания и связано с активной внешней политикой Киевской Руси по отношению к Византии. Можно констатировать, что в XI в. в русских княжествах уже существовала своя письменная литература.

Конечно, это были переводы с греческого языка на древнеболгарский. Последний и стал тем первоначальным каноническим обрядовым языком для русской церкви.

Древнеболгарский в то время еще мало отличался от русского и был вполне понятен. Тем более, что переписчики и переводчики нередко позволяли себе делать свою редакцию текстов. Переводная и болгарская литература использовалась как для богослужения, так и для религиозно-назидательного чтения. В ней присутствовали и выдержки из произведений античных писателей и философов, попутно сообщались сведения о других странах и народах.

В то же время перевод книг не только давал ценную информацию, расширявшую кругозор русского сознания, но и способствовал структурному и семантическому развитию языка. А значит, - и развитию национального сознания. В процессе перевода необходимо было передавать на родном языке сложные по содержанию и построению тексты.

Известный российский исследователь русской семиотики Ю.М.Лотман постоянно отмечает в свои работах, что чем больше сопоставлений и пересечений текстов, то есть языковых понятий тех или иных народов, тем более уточняется, расширяется смысловая многомерность и объемность сознания³.

Исторически понятие "государственный интерес", тождественное понятию "национальный интерес", выкристаллизовывается в политическом сознании России в XVII в.

В то время в результате бесконечной и изнуряющей борьбы империй за гегемонию на европейском континенте, когда одни территории постоянно переходили из состава одного государства в состав другого, приходит осознание отрицательных последствий подобного соперничества, что приводит к провозглашению принципа "политического равновесия" в международных отношениях и национального принципа в определении границ государства.

Принцип политического равновесия предполагал поддержание сложившего исторического соотношения сил в Европе и недопущения новых переделов территорий по праву династического наследования.

Второй принцип сформулировал французский король Генрих IV. "Я соглашусь с тем, - говорил король, - что страна, население которой говорит по-испански, должна оставаться во владениях Испании, а страна, где население говорит по-немецки, должна принадлежать Германии, но те земли, в которых население говорит по-французски, должны принадлежать мне"⁴.

Безусловно, что в реальной внешней политике европейские державы далеко не всегда следовали указанным принципам. Но важно отметить, что развивающиеся экономические связи территорий, обладающих исторически культурно-языковой однородностью, начинают определять тенденцию к приоритету национального интереса во внешней политике. То есть, жизненных потребностей исторически сложившихся культурно-территориальных общностей.

Европейская политическая лексика приходит и в Россию. В XVII в.

Москва боролась с польско-литовским государством - Речью Посполитой и Швецией, некоторыми другими европейскими государствами за свою самобытность и равноправие в международной политике. Активный и непосредственный контакт с миром Запада дает возможность лучше понять себя как определенную общность, целостность.

При этом следует учитывать, что это происходит после "великой смуты" начала XVII в., когда мучительный процесс национальной консолидации приводит к осознания общих интересов населения и политических элит северо-восточных русских земель. Именно в этот период можно зафиксировать в русском языке такие понятия, как "всея земля России", то есть отражения верховенства общего над частным, удельным.

В условиях политической смуты в литературе - грамотах, посланиях и приговорах - начинает прорабатываться идея "всея земли" и утверждается мысль о том, что "хранитель" целости и независимости Московского государства являются не бояре и цари, а непосредственно народ.

Идеи церковных и политико-публицистических сочинений не были размышлениями монастырских и придворных летописцев и книжников. Они прямо или опосредованно передавали возросшее чувство земли, территориальной общности интересов как реакции на объединение русских княжеств под началом Москвы и развития в этом пространстве экономических, политических и культурных коммуникаций.

Польская интервенция, смена династий и последующие политические неурядицы начала XVII в. явились мобилизующим фактором национального сознания: активизируется процесс консолидации перед лицом внешней опасности.

Процесс формирования и становления России и российского национального самосознания происходит в системе отношений с другими народами, странами и государствами, что находит свое отражение и в появлении лингвистических новаций.

Непосредственно слова "нация" и "интерес" приходят из Польши⁵, очевидно, после присоединения к России ее восточных территорий в середине XVII в.

В результате произошло не только "воссоединение братских народов", но и обширный вброс в культурное поле России новых слов, выражений и понятий, характерных для европейского романо-германского мира.

Известно, что российская аристократия - например, Б.И.Морозов, В.В.Галицын, А.С.Матвеев, А.Л.Ордын-Нащокин - покупала и имела в своих библиотеках значительное число литературы на польском и латинском языках.

В царской библиотеке также имелись книги на этих языках.

В Москве в 60-е годы XVIII в. существовал магазин, в котором продавались книги, изданные в Польше и Украине. Украинцы и белорусы создавали школы, программы которых стали образцом для подражания или по ним непосредственно обучали детей русской аристократии. Учителя у дворянских недорослей часто были из Белоруссии и Украины.

Таким образом, присоединение "ополяченных" или в какой-то степени европеизированных украинских и белорусских земель к России положило начало ее активной интеграции в мир европейской культуры, что одновременно способствовало расширению мировоззренческого кругозора политической элиты.

В этой связи закономерным является появление в русском политическом языке слов "нация", "национальный интерес", "государственный интерес", "политика государства".

В этом надо видеть не простое заимствование иностранных слов или подражание европейским дипломатам и политикам, а компенсацию отсутствия собственных в родном языке на данный момент национального развития. Появление языковых инноваций лингвисты объясняют социальной динамикой с определенными подвижками в общественном сознании.

В условиях России XVII в. потребность в иностранных словах отражает подсознательное стремление политических элит подняться над обыденностью повседневной речи, а главное - над иерархической и противоречивой многозначностью семантики местных диалектов русского языка.

Так, например, то самое знаковое для советского официоза и нынешних левых и борцов с олигархами слово "народ" в ряде областей России употреблялось в прошлом и в значении "стадо коров"⁶.

Итак, во второй половине XVII в. происходит активизация национального самосознания, когда над многообразием местных идентичностей формируется универсальная система ценностей и ориентиров или общероссийская коммуникация.

Окончательно в России слова "нация" и "интерес" закрепляются в политическом дискурсе только во времена Петра Первого.

Они соответственно употреблялись первоначально в значении соответственно: "народ" и "иметь важное значение". Но употребление этих иностранных слов в русской речи было связано не (по крайней мере, не только) с петровской политикой вестернизации. Это отражает рост внешнеполитической активности России в европейских международных делах.

"Это было время, когда российское великодержавие поднималось на новую ступень, а сам характер политики страны стал постепенно меняться, приспосабливаясь к новому положению великой страны, когда сформировались главные направления международной активности русского государства, когда в новых социально-экономических условиях были заложены основы идеологии и традиций, которыми станут руководствоваться правящие круги в XIX и начале XX столетия"⁷.

Развитие связей с Европой в XVIII в. имело особое значение для трансформации русского национального самосознания. В начале XIX в. как некий результат развития этих связей в российском обществе определенно обозначилась тенденция к изучению своих национальных особенностей - очередная попытка самопознания через другую культуру.

В этой связи интересны художественные произведения Н.М.Карамзина, которые были написаны под влиянием французского Просвещения.

Известный литературный критик XIX в. В.Г.Белинский, анализируя художественное творчество Н.М.Карамзина, отмечал, что он "научился у французов мыслить и чувствовать, как следует образованному человеку"8. Именно он "познакомил русское общество с чувствами, образом мыслей … образованнейшего" для своего времени общества в мире⁸. По мнению В.Г.Белинского, Карамзин оживил русскую литературу в том смысле, что после него она стала не только формой (или упражнениями с текстами), но и коммуникацией, то есть проводником мыслей и чувств российского общества. Творчество Карамзина "дало русской публике истинно журнальное чтение, …образцы умения следить за современными политическими событиями и передавать их увлекательно"⁸.

Вступление на российский престол Александра I открывает время существенных преобразований в области образования.

Был основан был целый ряд учебных заведений с целью подготовки образованных и квалифицированных государственных служащих.

Все новшества в образовательной системе вводились под знаком создания собственной российской Школы, призванной также воспитывать и обучать подрастающее поколение в духе национальных традиций.

Общественные круги уже давно выступали против засилья иностранных преподавателей в учебных заведениях России и настаивали на национальном воспитании.

Так, в трудах известного публициста А. Шишкова излагалась особая программа, нацеленная на изучение именно русского языка и русской литературы. "Без знания языка своего, - писал А.Шишков, - мы будем точно таким образом подражать им (иностранцам - Авт.), как человеку подражают попугаи"⁹.

Возглавил реформу образования ближайший сподвижник и личный помощник Императора М.М.Сперанский. Этот политический деятель непосредственно участвовал в создании знаменитого Царскосельского лицея.

В 1811 г. состоялось открытие Лицея, на котором профессор Куницын, говоря о значимости знаний "для гражданина, необходимого для государственного человека и полезного для воина", наставлял будущих государственных чиновников следующим образом: победа определяется ныне не количеством неприятельских трупов, но следствием оной; не тот почитается ныне победителем, кто занял поле сражения.., но кто приобрел выгоды, заставившие поднять оружие. Успех в войне приготовляется ныне во время мира.

Царскосельский лицей подготовил не только так и не ставшего дипломатом А.С.Пушкина, но и А.М.Горчакова, ставшего им. Именно в лицее будущий министр иностранных дел Российской Империи познакомился с русской литературой и историей. В его письмах за 1813 г. встречаются заметки на сочинения Кантимира, Ломоносова, Батюшкова, Жуковского и, отметим особо, - Карамзина¹¹.

Хорошее национальное гуманитарное образование было присуще не только Царскосельскому лицею, но другим учебным заведениям России ХIХ в.

Это может быть объяснением того, что из их стен выходили не только чиновники и дипломаты, но и поэты, писатели, художники и композиторы. Отметим и то, что многие поэты и писатели одновременно находились или были какое-то время на государственной службе, чиновники имели склонность выражать свои мысли и чувства посредством неплохого художественного слова.

В качестве примера можно привести также Училище правоведения - привилегированного столичного учебного заведения, готовившего чиновников для службы по министерству юстиции на ответственные административные должности. В этом учебном заведении, помимо профильных специальных дисциплин, преподавали и общегуманитарные, что способствовало развитию более широкого мировоззрения выпускников.

Выпускники этого учебного заведения становились не только юристами, чиновниками и дипломатами, но и поэтами и композиторами, художниками и искусствоведами. Так, из него вышли поэты Ал.Жемчужников и А.Апухтин, публицист К.Арсеньев, композитор П.И. Чайковский и другие.

Такое сочетание нам представляется интересным в аспекте изучения влияния подсознательного на формирование внешнеполитического курса России.

Так, анализируя литературные произведения выпускников учебных заведений, можно через их образное восприятие современной им действительности зафиксировать генезис национального самосознания. И узнать о том, что не могли сказать официальные документы.

Художественные тексты, явившиеся ли результатом творческой деятельности по совместительству с государственной службой или после ее завершения, свидетельство того, через какую систему символов чиновники воспринимали "мир практической реальности". Если эти тексты были стихотворными, это тем более значимо для исследования, ибо двойственность бытия всегда особенно остро ощущалась именно поэтами¹¹.

В ряду учебных дисциплин в лицее и других учебных заведениях особое внимание уделялось преподаванию русской грамматики, литературы и российской истории.

Причем, лицеисты к этому относились не формально. Они активно наблюдали за дискуссией литературных течений "шишковистов" и "карамзинцев", отстаивавших каждое, как могло бы показаться на первый взгляд, лишь свое видение развития русского языка и литературы.

Так, в своих работах "Разговоры о словестности между А и Б" и "Рассуждение о старом и новом слоге русского языка" А.С.Шишков - писатель и государственный деятель - настаивал на возвращении к своим корням: древний славянский язык есть корень и начало русского языка, который сам собою изобилен был и богат. Именно эти книги и читали лицеисты первого выпуска А.М.Горчаков и А.С.Пушкин¹².

Споры двух литературных кружков, которые так будоражили умы лицеистов, являлись свидетельством различных подходов в утверждении национальной самобытности перед засильем "иностранщины" и движения национального самосознания.

Такое столкновение мнений или, выражаясь словами Ю.М.Лотмана, "положение на "перекрестке" противоположностей" является "основой механизма сознания, порождающего новое". В этом плане нельзя однозначно оценивать указанные литературные течения одно без отрыва от другого. Они-то в конечном итоге и привели к возникновению двух уже философско-концептуальных направлений в российском обществе - славянофилов и западников.

"Консерватор" Шишков был также необходим, как и "прогрессист" Карамзин. Шишков являлся хранителем национальной памяти. Только со временем можно было понять, какие потери понес русский язык.

Вымывание "архаизмов" неизбежно ведет к отрыву от национальных корней, упрощению языка, сокращению семантических рядов и т.д., что отрицательно сказывается не только на самом языке, но и на национальном сознании. Оно уменьшает свою информационную емкость, становится примитивным, теряет сопротивляемость к иностранным заимствованиям и легче подчиняется философии чужого языка, чужого сознания.

С другой стороны, Карамзин своей реформаторской деятельностью лишь отвечал на требования времени, ибо язык - не только застывшая система знаков, но и средство коммуникации.

Оппонент Шишкова выступал против архаизмов, по выражению В.Г.Белинского, - "тяжелой славянщины". Он открывал новые семантические оттенки в старых книжно-славянских словах и создавал новые слова ("общественность", "общеполезный", "человечный" и др.).

Карамзина, да и не только его, "обвиняли в галлицизмах выражений", но новые идеи проникшие в Россию, по выражению Белинского, требовали и нового языка . Не говоря уже о том, что иностранные заимствования неизбежны для любого языка.

Это есть не только проявление постоянно присутствующей агрессии внешней среды, разрушающей ту или иную систему. Появление иностранных слов в родной речи - это и выход на новые уровни мировосприятия. Иначе говоря, - "увеличение емкости отражения" и разнообразия внутренних информационных связей как ответа на внешние вызовы.

Одновременно - показатель того, что на данном этапе исчерпаны собственные резервы родного языка, его возможности предложить такие коммуникационные универсалии, которые были бы приняты всем обществом. Кроме того, иностранные слова и знание иностранных языков устанавливают новые, дополнительные связи с внешним миром.

Во времена Карамзина русский язык еще не отвечал потребностям времени. Поэтому не случайно большой карьерист А.М. Горчаков в одном из своих писем из Царскосельского лицея пишет следующее: французский язык "теперь в обществе необходим, … он, конечно, по злоупотреблению сделался волшебную палочкою, по мановению которой каждый швейцар с почтением отворяет двери.., что без него показаться нельзя.., что он сделался вернейшим признаком хорошего воспитания"¹³.

Можно засвидетельствовать факт коммуникативной значимости французского языка в элитных кругах общества.

В этом плане для нас интересно творчество Карамзина как определенный этап развития национального самосознания (переосмысления собственного Я), попыток думать по-новому сначала по-французски, а потом - по-русски.

"Чтобы стать значимым, то есть "новым", "свое" как бы перемещается на положение "чужого", переживает "второе знакомство" с нами и вновь становится "своим"¹¹.

Галлицизмы можно найти и у Пушкина.

В его творчестве также прослеживается ориентация на западную культуру. Она выражается в частых ссылках на западноевропейских писателей и поэтов. Прежде всего Гейне и Байрона. Их творчество для Пушкина - та минимальная планка, которую он или должен достичь, или превысить в своем творческом процессе самореализации как русского поэта.

И здесь проявляется типичная для российских столичных элит психология догоняющего - стремление быть не хуже европейца.

В какой-то степени мы это можем увидеть в известных героях Пушкина Онегине и Ленском, стремящихся быть европейцами.

Пушкину, как и самой русской литературе, удалось преодолеть комплекс догоняющего. В бесконечном поиске гармонии заимствованной формы и национального содержания удалось создать вполне самодостаточную художественную культуру.

Но в данном тексте речь идет не о литературе, а об отражении в ней национального сознания. Поэтому то, что было по силам художественному гению, безусловно, сложнее было осуществить обществу в целом.

Все попытки модернизации национального сознания в XIX в. разбивались о "скалы" традиционного.
 

¹  Goody J., Watt I. The Consequences of Literatury. In: Comparative Studies in Society and History. Vol. V. 1963 (IV). № 3.
²  Шацкий Е. Утопия и традиция. М., 1990.
³  Лотман Ю.М. Мозг-текст-культура-искусственный интеллект // Семиотика и информатика. М., 1978. Вып. 17.
⁴  Цит. по: История дипломатии. М., Т. 1. 1959.
⁵  Смирнов Н. Западное влияние на русский язык в Петровскую эпоху. СПБ, 1910.
⁶  Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1986. Т. 3.
⁷  История внешней политики России. XVIII (от Северной войны до войн России против Наполеона). М., 1998.
⁸  Белинский В.Г. Сочинения Александра Пушкина. М., 1969.
⁹  Шишков А. Рассуждение о старом и новом слоге российского языка. СПБ., 1810.
¹⁰  Бушуев С.К. А.М. Горчаков. М., 1944.
¹¹  Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). СПБ, 1994.
¹²  Горчаков А.М. Из истории русской дипломатии. Т. 1. М., 1944.
¹³  Красный архив. 1936. № 6.