| Статьи |
Обозреватель - Observer
|
|
В.Галицкий,
доктор юридических наук, Действительный член Академии военных наук Кровавые события в
Нальчике побуждают нас, граждан России, вновь, и, более пристальнее, всмотреться
во все то, что происходит на Северном Кавказе. В последние десятилетия
наше государство и наш народ несут огромные убытки материального, финансового
и морального порядка: финансирование дотационных титульных республик; пособия
на безработицу; пособия по социальной защите разных слоев населения; борьба
с непрекращающимися бандитско-повстанческими, экстремистскими и террористическими
действиями; борьба с преступлениями против общественной безопасности (бандитизм,
преступные организации, действия незаконных вооруженных формирований и
т.п.).
Если взять Северный Кавказ, то здесь наибольшее влияние имеют такие факторы как: социально-экономические кризисы; резкое падение жизненного уровня значительной части населения; национальные религиозные традиции и глубина их влияния на большие и малые социальные группы; наличие сектантских, мюридских обществ и характер их влияния на население; деформация политических институтов и структур власти, их неспособность решать назревшие проблемы общественного развития; подавление властями оппозиции; преследование инакомыслия; стремление отдельных социальных групп ускорить решение своих задач; политические амбиции лидеров больших и малых социальных групп как исповедующих, так и не исповедующих ислам и т.д. Кроме того для Северного Кавказа характерно, то, что на психологию местных экстремистов и террористов, настоящих и будущих, определенное влияние оказывает национальная память о переселениях их народов, экономических кризисах, переменах конъюнктуры, народнохозяйственных депрессиях, девальвациях, об их переживаниях, как жертв или как свидетелей депортации, репатриации и т.п. Люди, жившие в этих условиях, просто утомились жить, утратили смысл жизни, впали в безысходный пессимизм, а отсюда эгоцентризм, отсюда – потребность в насильственных действиях, в иррациональных, беспричинных буйствах, отсюда – экзальтированный материализм, сопряженный с нигилизмом2. Для многих из них прошлое, настоящее и будущее превратились в безысходность. Нейтрализация перечисленных и других факторов будет способствовать повышению безопасности нашего государства на Северном Кавказе. Социальную базу исламского экстремизма составляют представители националистических, радикальных религиозных движений, а также недовольные существующей политической реальностью интеллигенция, молодежь, студенчество, военные (уволенные со службы и продолжающие служить), маргинальные слои. В политическом плане исламский экстремизм выступает против сложившихся социальных структур и политических институтов, пытаясь подорвать их стабильность, ослабить и низвергнуть ради достижения своих целей – как правило, силовыми методами. Для этого используются заразительные лозунги и призывы, откровенная демагогия; организуются и провоцируются беспорядки, акты гражданского неповиновения, террористические акции; иногда – приемы партизанской войны. Лидеры исламских экстремистов обычно отрицают компромиссы, переговоры, соглашения; они не идут на взаимные уступки, следуя принципу “все или ничего”. Именно это наблюдается в поведении чеченских, кабардинских, балкарских и др. исламских экстремистов (Буденовск, Кизляр – Первомайское, Дубровка, Беслан, Нальчик и т.д.). Наиболее наглядно механизм действия исламских экстремистов в политическом плане проявился в Чечне в 1991–1996 гг. Это, прежде всего: спекуляция национальными исламскими традициями чеченского общества, реанимация прошлых и настоящих “обид на русских”, обещание построить свое, чеченского государство на законах Шариата и Адата – вот далеко не полный перечень лозунговых и демагогических призывов и воздействий на дезорганизованное “перестройкой” население Чеченской Республики. Аналогичный механизм пытаются использовать и в Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкессии, Дагестане. В идеологическом плане исламский экстремизм отрицает всякое инакомыслие, стремясь как можно жестче утвердить свои политические, идеологические или религиозные взгляды, навязать их своим оппонентам практически любой ценой. Исламские экстремисты требуют от своих сторонников полного, практически слепого повиновения и беспрекословного исполнения любых приказов. Отстаивая свои взгляды, они апеллируют не к разуму, а к чувствам, верованиям и предрассудкам людей, к примитивному сознанию и инстинктам толпы. Крайняя степень идеологизации исламского экстремизма создает особый психологический тип экстремистов, часто склонных к самовозбуждению, потере контроля над своим поведением, готовых на нарушение любых норм, вплоть до самопожертвования. Подтверждением этого является тот факт, что ни один чеченский террорист добровольно не сдался российским силовым структурам, проводившим спецоперации в Буденовске, Кизляре – Первомайском, Дубровке, Беслане, Нальчике, и добровольно не перешел на их сторону. Основные группы причин, приведших к появлению религиозных (исламских) экстремистов, их активизации и хронического характера экстремистской и террористической деятельности их организаций и групп: 1. Неприятие определенными слоями исламского общества западной модели политической системы вообще и модели построения российского общества, в частности. 2. Создание государства Израиль на территории Палестины. Израиль же воспринимается как детище США, Англии и Франции. Эта причина, как процесс, стала побудительным мотивом для перенесения своих радикальных, экстремистских идей и планов на территорию Северного Кавказа, где, в силу сложившихся негативных политических и социально-экономических условий, вызванных горбачевской “перестройкой” и последующими антинародными реформами, сформировалась наиболее восприимчивая к ним среда. 3. Прямая и косвенная поддержка исламских экстремистских организаций со стороны США, Пакистана и Саудовской Аравии в интересах решения своих политических, экономических и глобалистских программ. Особенно такая поддержка имела место со стороны названных стран в период 1992–2002 гг. на Северном Кавказе. Она продолжается и в настоящее время, но в несколько меньших масштабах. 4. Значительное уменьшение роли ООН в вопросах обеспечения международного мира и безопасности и утверждением однополярной системы в международных отношениях (превалирование позиции США). 5. Двойные стандарты в принятии политических и финансово-экономических решений ведущими странами западного мира в отношении так называемых стран третьего мира при одновременной жестокой их эксплуатации (выкачивание сырьевых ресурсов по заниженным ценам, неадекватная оплата труда и т.п.), что привело к крайнему обнищанию (почти 90%) населения этих стран. 6. Отсутствие юридически правильно выверенных международно-правовых норм как в уголовно-правовой оценке экстремизма и терроризма, так и в применении санкций за преступления экстремистского и террористического характера в отношении отдельных лиц, социальных групп и целых государств. Особенностями современного исламского экстремизма являются: рост масштабности, сопутствующий наращиванию агрессивного потенциала и превращению экстремистских группировок во влиятельные общественно-политические структуры; усиление жестокости и безоглядности действий его сторонников; многообразие форм деятельности, использование новейших технических достижений, средств массового поражения (компоненты химического, бактериологического оружия, хищения радиоактивных материалов); стремление добиться необходимого ему общественного резонанса путем устрашения больших масс населения; расширение информационной, тактико-стратегической, финансовой, идеологической, психологической, ресурсной взаимосвязанности исламских экстремистских сообществ и групп в отдельных странах и в международном масштабе. Таким образом, исламский экстремизм является продолжением исламского радикализма, выступая в качестве его двойственного продолжения. По мере такого развития, все крайности, свойственные радикализму и экстремизму, накапливаются, достигая своего апофеоза в фанатизме. С психологической точки зрения фанатик постоянно находится во власти сверхценных и сверхзначимых для него идей, составляющих основу его мировоззрения. Исламский фанатик воспринимает мир через очень жесткую призму своих взглядов и убеждений, фактически не пропуская ничего, что не согласовывалось бы с этими жесткими взглядами и убеждениями. Психологически фанатизм часто опирается на идейный радикализм и экстремизм и обычно лежит в основе реального терроризма – насильственных действий, совершаемых во имя и ради распространения и защиты разделяемых им идей. Поэтому большинство исламских террористов – фанатики. Часто утверждение своих убеждений ценой собственной жизни представляет собой наиболее распространенный и чаще всего встречающийся вариант такого фанатизма. Фанатизм является социально-психологической основой современного исламского фундаментализма, экстремизма и терроризма3. Он – субъективная основа фундаментализма, который характеризуется не только самозащитой, но и откровенно агрессивной психологией, стремясь не просто к сохранению, а к мировой экспансии не только ислама как религии, но и всего исламского способа жизни. Наиболее известным современным проявлением исламского фундаментализма принято считать, прежде всего, такую его модную ветвь, как ваххабизм. Психология исламского фундаментализма опирается на отрицание прогресса и, в целом, всех ценностей современного мира. Современный ислам уже не придерживается такой позиции и это является основой для борьбы с исламским фундаментализмом. Он использует ваххабизм в своих интересах, но когда ваххабизм исчерпает свою роль, отведенную ему на современном этапе, то он его быстро ликвидирует. Это важно понять для организации борьбы с ваххабизмом в нашей стране. Идеология исламского фундаментализма вполне понятна и как бы вытекает из его психологии. Эта идеология не содержит в себе никаких позитивных ценностей, она вся основана на чисто традиционалистской приверженности к ценностям прошлого. Это стремление жить “как жили отцы и деды” – прежде всего стремление вернуть жизнь на рельсы истинного ислама, в том числе и вооруженным путем. Это готовность противостоять попыткам модернизации, в том числе и явно террористическими методами. Это наблюдалось достаточно четко в 20–40-е годы в Чечне, да и сейчас это есть, но только без отрицания современных благ, которые определяют “красивую жизнь” (мерседес, домашний кинотеатр, телевизор, мобильник и т.п.). Порождением исламского экстремизма, его результатом является терроризм. Это реальный экстремизм уже не в теоретических рассуждениях, а в непосредственном практическом действии, осуществляемом с редким фанатизмом во имя абсолютно радикальных идей и ценностей. С точки зрения самих террористов, чем масштабнее прозвучит та или иная их акция, чем большее количество людей в мире узнает о ней, тем масштабнее будут выглядеть те цели, к которым они стремятся. Поэтому подчас мы видим, что не только цель оправдывает средства, но и, наоборот: под совершаемые террористические акты часто “подтягиваются” якобы крупномасштабные цели. Результаты наших исследований подтверждают утверждение профессора Д.В.Ольшанского, что наиболее распространенными формами исламского экстремизма, в его крайних проявлениях, являются: политический, информационный, экономический и социальный (бытовой) терроризм3. Рассмотрим наиболее существенные для нашего государства названные формы исламского экстремизма. Политический исламский терроризм – это террористические действия разного рода, имеющие целью оказания влияния на политических лидеров, власть или проводимую ими политику; вынудить их принять те или иные политические действия или властные решения, выгодные экстремистам, террористам. В отдельных случаях политический исламский терроризм направлен на устранение неугодных политических лидеров, в том числе и ради изменения политического строя в целом. Устранения президента Чечни Кадырова А. (май 2004 г.) путем террористического акта, преследовало цель сделать более “послушным” следующего президента республики. Этим стремились показать, что каждый ставленник Москвы будет уничтожен. Информационный исламский терроризм – прямое воздействие на психику и сознание людей для формирования нужных мнений и суждений, определенным образом направляющих поведение людей. На практике, под информационным исламским терроризмом обычно подразумевают такое насильственное пропагандистское воздействие на психику, которое не оставляет человеку возможностей для критической оценки получаемой информации. Его результатом является ваххабизм (или то, что мы, русские, называем) на Северном Кавказе. Кроме того, исламские экстремисты и чеченские сепаратисты широко используют “слухи-пугала” – слухи о “зверствах федеральных войск в Чечне” (распускают эти слухи, как сами чеченцы, так и их сторонники) и т.п. Чеченские исламские экстремисты и сепаратисты всегда отводили важную роль информационно-психологическому воздействию на различные социальные группы, политических деятелей, правительства для управления поведением российского общества и, прежде всего, его политических руководителей, в выгодном для себя направлении: теракт в Буденовске – заключение “мирного” договора России с Чечней. Социальный (бытовой) исламский терроризм – это повседневное запугивание, с которым мы сталкиваемся на улице, в доме, в бытовом общении; это социальная ситуация, держащая всех в страхе и постоянном напряжении:
Самое эффективное в этом виде терроризма – физические методы воздействия на отдельное лицо или группу лиц (даже на целую этническую группу)*. Физическая разновидность социально-бытового терроризма – это реальное воздействие на жизнь и состояние здоровья людей, создание постоянной угрозы для них. Оно может осуществляться с использованием самых разнообразных средств – от ножа и обрезка трубы до применения взрывчатых веществ и массового биологического или радиационного оружия. Это такое (как правило, массовое) воздействие на людей с помощью физических методов, которое не носит конкретного политического, информационного, экономического или социально-бытового характера, а создает массовую угрозу физического уничтожения, которая ведет к широкому распространению страха среди населения или определенной этнической группы. Яркий пример этого вида терроризма – массовое выдавливание русских из территории бывших республик СССР и национальных республик РФ. Националистически и экстремистски настроенные чеченцы, ингуши, карачаевцы, черкесы и др. всегда этим пользовались. Политическое руководство России (местное и федеральное) не достаточно делает в этом направлении: не проводится активная профилактическая работа; не дается должная уголовно-правовая и административно-правовая оценка такого рода действий, а все спускается на тормозах, типа того: не будем разжигать межнациональную рознь, будем снисходительны к выходкам подростков и т.п. Как результат такой политики и бездействия – русских становится все меньше и меньше в национальных республиках Северного Кавказа. Так, например, на сегодняшний день в Чечне из свыше 400 тыс. русских на январь 1989 г. осталось менее 25 тыс. чел. и то по границе со Ставропольским краем. Все меньше и меньше становится русских в многонациональном Дагестане и в других титульных республиках Северного Кавказа. Особое место в борьбе с терроризмом занимает психология террориста. Для террориста террор – это: и способ жизни и мышления; и особая деятельность, включая ее мотивы, идеологические обоснования и оправдания себя и тех, кто использует террор как цель (иногда – самоцель); и средство достижения своих потребностей и интересов. Террорист считает себя вправе распоряжаться человеческими жизнями. Современный террорист осознанно занимает позицию сверхчеловека и пытается уподобиться Богу в своей власти над людьми, тем более что исламский террорист делает это во имя Аллаха. Этим террорист освобождается от личной ответственности за любые террористические действия (действие психологического механизма деиндивидуализации в результате снятия ответственности). Примерно так поступали и чеченские повстанцы в 20–40-е годы прошлого века: перед тем как начать вооруженное восстание против советской власти, они шли и получали разрешения у своего Имама или Шейха. Задача наших СМИ, правительственных и силовых структур: показать и доказать, что это не так и Аллах здесь не причем. Мы это практически не используем. Это наша слабость. Нельзя допускать героизацию террора и террористов. В чеченском обществе, как и в исламской среде на Северном Кавказе мы уже допустили эту героизацию. В чеченском обществе необходимо искоренять и бороться с исламским экстремизмом, который активизировал терроризм. Мы же боролись и боремся в Чечне с 1994 г. неизвестно с чем: то ли с бандитизмом, то ли с сепаратизмом, а в последнее время все это стали называть борьба с терроризмом. Хотя изначально в основе чеченского конфликта лежал сепаратизм и исламский экстремизм, а терроризм является их результатом. В последнее время мы вынуждены были ввести определенные и не всегда до конца продуманные ограничения на самозащиту членов чеченского общества. Забыв о том, что блокирование права на самозащиту ведет к агрессивности, особенно если оно носит длительный характер (вооруженный конфликт в Чечне длится более 10 лет). Затяжка в ликвидации сепаратизма в Чечне привела к агрессивности части среднего и молодого поколения чеченского общества. Мы должны понять, что молодой и среднего возраста чеченец на мир смотрит не так, как мы. В основе этого феномена лежит воззрение о том, что теоретически каждый человек должен иметь право на самоутверждение, а лишенный его – на самозащиту, чтобы восстановить чувство своей значимости, необходимое ему для нормального существования. Чеченцы сначала получили это право, а затем потеряли его и теперь они стремятся его восстановить. Этим пользуются идеологи исламского экстремизма, сепаратизма и терроризма, на этом они спекулируют. Особую надежду они возлагают на молодежь как наиболее быстро подпадающую под идейное, религиозное и иное пропагандистское воздействие в силу своей социальной и нравственной незащищенности в условиях кризисного состояния общества, жизненной неопытности, нравственной неустойчивости, асимметричности. Наверное, правы авторы “Российского военного сборника” (Вып. 21) в том, что “Террористическая угроза характеризуется, как правило, асимметричной расстановкой сил. В прежние времена терроризм и, конечно, стратегия партизанской войны были формами асимметричной войны, но почти всегда асимметрия выражала слабость революционеров или партизан. … В новейших формах транснационального терроризма этого нет. Асимметричная конфронтация больше не рассматривается как ступень к достижению желанной симметрии, перспектива достижения равенства сил с противником вообще не рассматривается. Новейшая стратегия имеет далеко идущие последствия; она показывает, сколь реалистично оценивают ситуацию те, кто планирует и осуществляет террористические кампании”2. Новейшие формы терроризма основываются, таким образом, на том, что рассматривают асимметрию не как временное состояние, а как своеобразный ключ к успеху. Этому оптимально соответствует организационная структура в виде непривязанных к определенной территории террористических сетей4. Новейшая террористическая “орда” (сеть), преследуя в слабейшей форме сильнейшие цели, также стремится нанести противнику неприемлемый ущерб, действует скрытно, мобильно, проявляется только в момент нападения, не оставляет времени для принятия оборонительных мер, и это дает ей возможность наносить урон во всех отношениях более сильному противнику4. В определенной степени это можно отнести к действиям террористов в Беслане (сентябрь 2004 г.) и в Нальчике (октябрь 2005 г.). Опасность таится не только в том, что “новые войны” разрушают государства и подрывают международный порядок, множат ряды фанатиков-террористов, повстанцев-партизан и иностранных наемников, как отмечает военный исследователь и офицер военной разведки США Ральф Питерс, а в том, что в атмосфере разрухи и гражданских войн выковывается многомиллионный (!) “класс новых воинов” – наследников средневековых “псов войны”, полувоенных воинов-головорезов, жестоких и хорошо вооруженных. Они умеют лишь убивать и потому заинтересованы в бесконечной войне. Для них мир является “наименее желанным состоянием дел”. Вне войны и беспорядка они не видят смысла своего существования2. В борьбе с этими “новыми воинами” важно знать и учитывать то, что боевик, совершив теракт, получает приличные деньги и едет на отдых их проматывать и т.д. Это не солдат регулярной армии, который сидит в окопе, без отпуска, на солдатском пайке и ждет пока его отпустят домой. У террориста другая психология и другое отношение к жизни, другая сфера обитания, тем более что она окрашивается соответствующим ореолом (религиозным социальным: общественно-политическая значимость – борец с неверными, поработителями-русскими, добытчиком средств существования для семьи, рода и т.д.), собственной исключительности, героики, защитника Ислама. Для достижения своих целей “воины-боевики” готовы пойти на любые подлости и бесчестные приемы, зная, что регулярные войска в силу довлеющих над ними морально-этических норм не могут ответить им тем же2 (как это было в Беслане в сентябре 2004 Они не собираются, открыто противостоять регулярным вооруженным силам или правоохранительным органам в честном бою, а “воюют только тогда, когда они знают и уверены в своем абсолютном превосходстве”2. Отсюда их выживаемость и безопасность значительно выше. Они уверены в себе, они верят, что шансов остаться в живых у них больше, что их защитят “правоборцы”, адвокаты (нет смертной казни), их не затаскают по судам и т.д. Этого нет у бойца регулярных и специальных войск. В настоящее время каждый из них (бойцов регулярных и специальных войск) знает, что при любых его действиях существует реальная угроза, что их могут затаскать по судам, где они должны доказывать, что применяли оружие “по правилам” и т.п. (пример тому “разборки” после событий на Дубровке и в Беслане). Адекватность наших действий должна пониматься не примитивно грубо – “зуб за зуб”, а как действия такими же способами, как и террористов – тайно и жестоко, как в отношении их, так и их пособников в широком смысле этого слова. Борьба должна вестись примерно так, как в Нальчике – на поражение. Каждый террорист должен знать, что из боя живым он не выйдет. В современных условиях большая опасность информационно-пропагандистской и иной деятельности исламских экстремистов и террористов заключается в том, что они стремятся широко использовать так называемый “молодежный экстремизм”. Результаты наших исследований** дают основание утверждать, что первопричиной молодежного экстремизма является потеря веры в СВОЕ нормальное настоящее и будущее существование, отсутствие жизненной перспективы в силу наличия реальной системной незащищенности от воздействия внешней социальной среды, а также осознанное и обостренное чувство обманутости, обделенности своих родителей и самих себя со стороны государства и общества. В конкретных жизненных ситуациях совокупность этих внутренних переживаний и чувств приводит к агрессивному поведению, особенно при наличии соответствующего внешнего стимулирования такой агрессивности и внешнего управления ее. Не следует забывать, что в этих конкретных жизненных ситуациях часто оказываются “добрые” наставники, оказывающие не только моральную поддержку, но и, хоть и не большую, но материальную и финансовую поддержку. Такая поддержка в условиях истинного или ложного ощущения безразличия к нему (особенно молодому человеку) со стороны общества и государства обычно является важным фактором для принятия решения стать в ряды религиозных или националистических экстремистов и даже террористов. Причинами описанного выше внутреннего состояния большинства молодежи народов Северного Кавказа является убеждение в том, что: общее народное достояние было расхищено (“приватизировано”) людьми в большей части никогда не занимавшихся общественно полезным трудом, выходцами из криминальной и коррумпированной среды; отсутствует реальная забота со стороны общества и государства об их трудоустройстве, в оказании помощи в получении профессии, имея которую они могли бы сами зарабатывать себе на жизнь и помогать своим родителям, стать независимыми; отсутствует реальная поддержка молодых семей; отсутствует реальная возможность не нарушая закон удовлетворять свои жизненно важные потребности (получение образования, проведение нормального досуга, занятие физической культурой и спортом и т.п.); многие из них считают, что только религия, ислам, способны защитить их от негативного воздействия внешней среды, а поэтому религию надо защищать, расширять ее географию, следовать религиозным наставникам и т.п. Перечисленные и другие причины приводят к появлению агрессивности, мстительности, внутреннему и внешнему неприятию, неповиновению требованиям законных властей, к “срыву зла” на других людях, в том числе и представителях власти, а также к совершению преступлений экстремистской или террористической направленности. Для молодежи Дагестана, Чечни, Ингушетии, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкессии, выросшей в условиях “перестройки”, межнациональных и межконфессиональных конфликтов (не следует забывать, что, кому в 1991 г. было 10 лет, сейчас им уже 24 года), это ощущается особенно остро, поскольку нестабильность общественной и личной жизни сопряжена с активизацией националистических, радикальных исламских сил, негативно воздействующих на их сознание, миропонимание и поведение по отношению к русским, российскому государству и его политике на Северном Кавказе. И все это происходит в условиях интенсивного (часто даже агрессивного) конфессионального и “гуманитарного” вмешательства иностранных неправительственных религиозных и “общественных” организаций. Известно, что для форм агрессий, развивающихся в массовых социальных явлениях (террор, геноцид, расовые, религиозные, идеологические столкновения), типичны сопровождающие их процессы заражения и взаимной индукции, стереотипизации представлений в создаваемом “образе врага”. Для определенной части чеченского общества русские уже стали врагами. Отсюда и новое явление в агрессивном поведении чеченских НВФ и их пособников: проявление специфической формы их действий, характеризующихся демонстрацией превосходства в силе или применением силы по отношению к России, русским. Следует отметить, что чеченские сепаратисты, исламские экстремисты, члены НВФ достаточно неплохо психологически защищены***. Эмпирическими гарантами феномена защищенности психологической для чеченских экстремистов, террористов является чувство принадлежности к группе, адекватная самооценка, реалистичный уровень притязаний, склонность к надситуативной активности, адекватная атрибуция ответственности, отсутствие повышенной тревожности, неврозов, страхов и т.п. Это обеспечивается достаточно широкой базой пособников, сочувствующих, а также поддержка их борьбы со стороны иностранных СМИ, разных исламских организаций и, прежде всего, поддержка со стороны их тейпов. Все это обеспечивает им “известность” в тейпе, близком социальном окружении. В психологии терроризма особой фигурой выступают свидетели действий террористов. Без их одобрения и поддержки невозможно не только массовое, но даже индивидуальное насилие. Чеченский сепаратизм, экстремизм и терроризм давно сошли бы на нет, если бы не было таких свидетелей, той “социально-психологической базы”, ради одобрения которых действуют террористы. Участвующие в актах насилия, нуждаются в том, чтобы их террористические действия были санкционированы какой-либо сочувствующей им общностью. Они нуждаются, чтобы их действия были признаны не просто правильными, но и героическими. Им требуется одобрение тех, во имя кого, по представлению самих террористов, они действуют (чеченцы во имя Аллаха и победы над русскими, отомстить за “зверства русских” и т.п.). Для этого пригодится и непосредственный свидетель – та же толпа, но лучше всего массовый свидетель. Вот почему чеченские и другие экстремисты, и террористы падки на внимание прессы. В связи с этим беспокоит проблема “моды на “борьбу с терроризмом”, когда все борются с терроризмом: регулярные армии, войска стратегического назначения, проводятся крупномасштабные учения с использованием разнородных сил, собираются международные форумы и т.д. и т.п. При этом тратятся миллионы долларов на эти учения, на эти форумы, но почти ничего не тратится на устранение причин и условий, порождающих экстремизм и терроризм. Взять хотя бы Северный Кавказ. За последние 10лет, сколько было принято указов, решений, постановлений и т.п., сколько было принято федеральных целевых программ по решению социально-экономических и иных жизненно важных проблем (увеличение, создание рабочих мест, борьбе с преступностью и т.п.). Однако все эти проблемы остаются фактически не решенными: клановость и коррумпированность местных и республиканских властей не ликвидирована; социальная и физическая незащищенность остается на низком уровне; межнациональные отношения продолжают усложняться и т. д. Наиболее важным вопросом для объективного понимания личности террориста является вопрос о том, ради чего и почему террорист занимается террором – вопрос о его внутренней мотивации. В террористы насильно не идут, они это делают по собственному желанию. Они заранее готовы к самопожертвованию во имя истинной или ложной цели, главное, что они считает эту цель, идею всегда верной. Профессор Ольшанский Д.В.3 выделяет семь мотивов террористической деятельности:
Для сотрудников правоохранительных органов и других ведомств, участвующих в борьбе с экстремизмом и терроризмом, важно знать, что жизнь террориста проходит в постоянных эмоциональных переживаниях. Он живет в эмоциях страха, опасаясь попасть в руки противников. Одновременно он живет в эмоциях гнева и презрения к своим противникам и воодушевления от предвосхищения того вреда, который собирается им нанести. Естественно такие противоречивые эмоции часто сталкиваются между собой, приводя к эмоциональным внутренним конфликтам. Безусловно, все это влияет и на тактику преступного поведения террориста. Для религиозного экстремизма на территории Северного Кавказа характерно применение методов так называемой “психологической войны”: угрозы, шантаж, насилие в отношении наиболее умеренных представителей традиционного ислама и членов их семей. Кроме того, на Северном Кавказе имеют место проявление таких острых форм, как террор и диверсии, которые по своим формам и методам их совершения стали разнообразнее и изощрённее. Для тактики этих форм характерны убийства сторонников новой власти, взрывы в общественных местах, совершение диверсионных актов на транспортных коммуникациях, фанатизм и изуверство при совершении террористических актов. Наиболее ярко это проявляется в Чечне, Дагестане, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкессии. Результаты исследований ряда авторов5 показывают, что на территории Карачаево-Черкесии (КЧР) насчитывается около 400 активных сторонников ваххабизма. Из них до 100 чел. прошли религиозное и военное обучение в бассаевских лагерях на территории Чеченской Республики и принимали участие в боевых действиях на стороне НВФ Чечни. По мнению Лайпанова Б.6 мусульмане Карачаево-Черкесии организационно разделены на три группы. Первая и наиболее многочисленная – представлена Духовным управлением мусульман Карачаево-Черкесии и Ставропольского края, поддерживается официальными властями республики. Далее следует организация “Аль-Исмаилия”, которая относит себя к центристам, но на практике не избежавшая экстремистских заявлений, и общество “Исламский Джамаат”, представляющее собою сравнительно небольшую группу радикальной религиозной карачаевской молодёжи, поддерживающей тесные связи с мусульманскими организациями России, в частности Дагестана и Чечни. По различным данным, на территории республики в настоящее время зарегистрировано от 150 до 200 мечетей и молельных домов. Деятельность радикальных религиозных организаций на территории КЧР, сопровождаемые экстремистской и сепаратистской идеологией, органами власти, как в Центре, так и в самой республике не может не рассматриваться, как серьёзная угроза внутренней безопасности РФ в Северо-Кавказском регионе. Об этом свидетельствует подписанный Президентом Карачаево-Черкесии Указ “О противодействии политическому и религиозному экстремизму на территории КЧР” и принятый Парламентом Карачаево-Черкесии закон “О противодействии псевдорелигиозным обрядам в среде мусульманских общин КЧР”7. В рамках реализации данного указа в республике была сформирована временная рабочая группа из числа представителей Прокуратуры, управления ФСБ, МВД и правительства КЧР, которая осуществила проверку деятельности исламского института им. Имама Абу-Ханифа, расположенного в г. Черкесске, а также религиозных мусульманских объединений и учебных заведений Малокарачаевского и Карачаевского районов. В результате проверки были выявлены факты несоответствия деятельности некоторых объединений требованиям Федерального закона “О свободе совести и религиозных объединениях”, и другим нормативным актам Российской Федерации. Принятыми мерами закрыты четыре места отправления религиозных обрядов ваххабитов в г. Карачаевске, где активно пропагандировались идеи религиозного экстремизма, а также прекращена деятельность медресе в г. Учкекен. Кроме того, в ходе проверки проводились мероприятия по выявлению в указанных религиозных объединениях сторонников ваххабизма, а также по оказанию на них профилактического воздействия. По пути образования “джамаатов” уже произошло становление и укрепление ваххабитских общин на территории Кабардино-Балкарии, деятельность которых в основном носит законспирированный характер. По не окончательным данным в Кабардино-Балкарии действует по различным данным до 20-ти “джамаатов”, в которые входят около 1,5 тыс. чел. Все указанные джамааты входят в Республиканскую “Шуру”. Агрессивность их политических намерений и их боевые возможности показали недавние события в Нальчике (13–17.10.2005 г.). Деятельность отдельных руководителей и лидеров радикальных религиозных группировок, содержащие в себе элементы экстремизма и сепаратизма на территории Кабардино-Балкарии носит межрегиональный, и даже международный характер. И это все на фоне того, что руководством Кабардино-Балкарской Республики в свое время проводились меры по поддержанию общественно-политической стабильности и защиты Конституционных прав и свобод граждан, принимались превентивные меры по противодействию терроризму и экстремизму, была сформирована соответствующая нормативная база. В частности, президентом Республики был подписан указ: “По противодействию терроризму, религиозному и политическому экстремизму в Кабардино-Балкарской республике”. На основе данного указа были разработаны конкретные мероприятия, предусматривавшие задействование сил и средств, как правоохранительных органов, так и властных структур всех уровней, Духовного управления мусульман республики, заинтересованных министерств и ведомств. Кроме того, в июне 2001 г. вступил в силу Закон КБР: “О запрете религиозной экстремистской деятельности и административной ответственности за правонарушения, связанные с осуществлением религиозной деятельности”. В результате проведённых проверок министерством юстиции Республики прекращена деятельность компьютерно-лингвистического центра “Минарет” и “Исламского центра”, были закрыты филиалы “Общества социальных реформ Кувейта” и “Международной исламской организации “Спасение” (МИОС), которые, как известно, действовали под эгидой спецслужб стран Ближнего и Среднего Востока. Однако события в Нальчике (13–17.10.2005 г.) показали тщетность предпринимаемых мер. Анализируя деятельность религиозно-экстремистских структур в Северо-Кавказском регионе, необходимо констатировать, что в настоящее время они представляют серьёзную угрозу интересам Российской Федерации т.к. обладают достаточно мощным потенциалом, нацеленным на игнорирование норм международного права, отрицают такие его ключевые положения, как государственный суверенитет, территориальная целостность, незыблемость границ, права человека и гражданина и т.д. Это еще одно доказательство того, что современный исламский экстремизм и терроризм – не самодостаточное, самородное и самопроизвольное явление. Это всего лишь следствие определенных обстоятельств, диктующих свою логику развития и действия. Террор в самом ближайшем будущем может стать практически единственной формой силового воздействия в отношениях между людьми и большими группами людей (например, странами), поскольку старые формы тотальной войны (фронтовая-окопная, ядерная, химическая или десантная) оказываются гораздо более дорогими и намного менее эффективными8. Как считает заместитель директора Института экономических стратегий А.И.Неклесса, новая мировая война – “хаососложная”, “сетевая”, “диффузная”, “точечная”, “акупунктурная”, “всерьез и надолго связанная с нешаблонными видами угроз”9. По его мнению, она определяется тем, что в мире начинается интеллектуальная, мировоззренческая борьба прежних институтов цивилизации и начало какой-то иной культуры, в которой активно используется такой особый политический инструмент, как “системный терроризм” (“новый терроризм”), и все более влиятельной становится экспансия сетевых организаций, базирующихся на существенно новых принципах: “Это гибкие, амбициозные корпорации, выступающие как вполне самостоятельные, динамичные субъекты, и производят они чрезвычайно эффективные действия. Сетевые организмы функционируют на основе паутины множества горизонтальных связей. … По понятным причинам корпорации – образования куда менее инертные, чем бюджетные структуры, к которым относятся и вооруженные силы, и спецслужбы, и общественные системы безопасности в целом. Но теперь им также приходится перенимать сетевые правила игры, сравнивать ключевые преимущества / пороки децентрализации и автономии с конкурентоспособностью привычных вертикальных командных линий. Цивилизации столкнулись с широким спектром агрессивных действий прямого и косвенного характера, против которых у нее нет адекватной защиты. Нынешние системы обеспечения общественной безопасности были созданы для борьбы с системами нападения государств или их коалиций, по крайней мере, с агрессией отчетливо выраженных институтов, с чем-то, что как минимум имеет географически локализуемую институциональную структуру. А против нового класса угроз, против типологически новых, “распыленных” по планете субъектов эти системы не работают, их мощь уходит в песок”9. Борьба с терроризмом, как социальным явлением, тяжела, высокозатратна и малоэффективна. Она носит не активный, а реактивный характер. Террористы имеют преимущество “первого хода”: совершают теракт, затем их ищут. Намного продуктивнее профилактически устранять причины терроризма. В плане профилактики наиболее очевидных внешних по отношению к психике человека причин особенно выделяются идеологические, религиозные, социальные, экономические, политические и геополитические корни. Роль спецслужб в упреждении актов террора, в профилактике терроризма достаточно велика. Но это требует высокого профессионализма в организации качественной оперативно-розыскной работы на этом важном направлении. В этом деле очень важно соблюдать принцип единоначалия и единоответственности. Одной из причин низкой эффективности борьбы с ислам- ским экстремизмом и терроризмом на Северном Кавказе является не соблюдение этих требований. Отсутствие четкого организационного построения правоохранительных органов и спецслужб, на которых возложены задачи этой борьбы, приводит к распылению целей, задач, ответственности и используемых сил и средств. Да, борьба с экстремизмом и терроризмом это комплексная задача, но отвечать за нее должен кто-то один, а не все сразу. Для повышения эффективности борьбы целесообразно более полно учитывать психологию исламского экстремизма и терроризма, которая заключается: 1. Для разложения исламских экстремистских, террористических организаций целесообразно использовать видных и авторитетных исламистов, местных мулл, хорошо знающих историю, теорию и практику ислама, содержание Корана, возможности мечетей, как центра общения мусульман. В национальных и международных СМИ необходимо шире вести диалог о проблемах современного ислама и исламского мира. Информационно-психологическое воздействие на исламские экстремистские, террористические организации должно вестись систематически и целенаправленно, показывая истинное лицо и содержание их лидеров и антиисламские результаты их деятельности. Опираясь на психологию исламского экстремизма и его лидеров, их борьбу между собой за лидерство, а также на существующие политические и социально-психологические противоречия между исламом прогрессивным и радикальным, фундаменталистским расширять раскол за счет поддержки его умеренных лидеров и критики экстремистски настроенных исламистов. 2. При переговорах с террористами (особенно когда они удерживают заложников) необходимо активнее опираться на психологию исламского экстремизма, психологию террора и самих террористов. Целесообразно привлекать авторитетных мулл, шейхов, имамов и профессиональных психологов, знающих психологию исламского экстремизма. 3. При профилактике исламского экстремизма и терроризма необходимо помнить, что экстремизм и его продукт – терроризм, являются порождением исламского радикализма и фундаментализма. Следовательно надо активизировать разъяснительную работу среди всех граждан России и, прежде всего, среди населения, исповедующего ислам, по проблемам современного ислама, показывать, что истинный ислам ничего общего не имеет с радикальным и фундаменталистским. В СМИ чаще показывать истинное лицо исламских экстремистов и террористов, разъясняя причины, по которым они стали на этот путь и их вдохновителей и организаторов. 4. При проведении оперативно-следственной работы с исламскими экстремистами и террористами необходимо учитывать их психологию (особенно при допросах). Знание их психологии поможет преодолеть барьер агрессивности, безразличия к своей судьбе и т.п. Допрашиваемого необходимо убедить в том, что его экстремистская или террористическая деятельность не соответствует установкам истинного ислама, расходится с требованиями Корана, а выгодна лишь отдельным лицам и организациям, спекулирующим на исламе, его вере и т.п. Рассмотренные соображения по психологии исламского экстремизма и ее учета в борьбе с экстремизмом и терроризмом, безусловно, далеко не полные и неокончательные. Но они могут способствовать повышению эффективности борьбы с экстремизмом и терроризмом, что, в свою очередь, позитивно скажется на упрочении безопасности нашего государства в Северо-Кавказском регионе. Примечания * Классическим
примером бытового терроризма явились события в Чечено-Ингушетии АССР
(ЧИ АССР) в 1957 г., когда в первой половине 1957 г., началось
возвращение чеченцев и ингушей из мест спецпоселения в вновь
созданную ЧИ АССР. Из-за непродуманности данного вопроса со стороны
советского партийного и административного руководства возвращение
стало носить неуправляемый и массовый характер. Это привело к тому,
что местное население ЧИ АССР (аварцы, даргинцы, осетины, русские, украинцы,
тавлины и др. народы), которыми заселили территорию бывшей ЧИ АССР во второй
половине 1944 г., было вынуждено покидать территорию ЧИ АССР.
|
|
|