-О начале августа пятьдесят девятого года приехал я в Рязань. В кармане лежало письмо из Рязанской области: "Герою Социалистического Труда Клавдии Мазяйкиной из колхоза "Приокский"... приписали 14т молока - по тысяче килограммов на корову, чтобы она вышла победительницей в соревновании с "матерью рязанских доярок" Прасковьей Ковровой".

Рязань гремела в ту пору на всю страну. Рязанцы обязались за год выполнить три с лишним плана по мясу, и не было дня, чтобы газеты и радио не сообщали об их успехах. Один план уже выдали "на-гора", а к началу сентября готовили рапорт о втором. И вдруг сигнал - приписки!

...В Рязани я показал читательское письмо заместителю редактора газеты "Приокская правда". Он прочитал и не сказал ни слова. А в полночь с постели меня поднял телефонный звонок. Звонил помощник первого секретаря обкома партии:

- Юлий Николаевич, что же вы не заходите к товарищу Ларионову?

- А когда зайти?

- Да хоть сейчас.

- Давайте все-таки завтра...

В десять часов утра в кабинете первого секретаря я застал всех членов бюро обкома.

- Начнем, товарищи, - сказал Ларионов. - Слово для сообщения имеет специальный корреспондент газеты "Советская Россия". Я поднялся.

- Мне поручено проверить письмо, Алексей Николаевич, вы знаете о его содержании, поэтому пересказывать не буду.

Ларионов резко вскинул большую бритую голову.

- Рыжкин, что можешь сказать по данному поводу? Встал первый секретарь Рыбновского райкома, но Ларионов рта ему открыть не дал:

- Ты уезжаешь учиться в Высшую партийную школу, но строгий выговор с занесением в личное дело мы запишем. Кто "за"? Единогласно.

- А ты, железнодорожная душа, - повернулся он в сторону председателя Рыбновского исполкома районного Совета, - я давно до тебя добирался. Снять с работы, исключить из партии. Кто "за"? Единогласно.

Когда я остался наедине с Ларионовым, он спросил: "Вы удовлетворены принятыми решениями?"

Что я мог сказать?

- В колхоз бы надо съездить, с людьми поговорить.

- Моя машина у подъезда. С вами поедет заведующая сельхозотделом обкома товарищ Хесина.

От Рязани до "Ириокского" - рукой подать. Всю короткую дорогу меня тревожила мысль: не круто ли поступили с руководителями района. И почему председатель райисполкома - "железнодорожная душа"? Впоследствии выяснил, что он инженер-железнодорожник, а в то время было строжайшее указание, ни под каким соусом не назначать руководителями сельских районов людей, не окончивших сельскохозяйственный вуз.

Приехали. Колхоз бурлил. Ночью, оказывается, состоялось собрание, на котором председатель правления был освобожден от должности. По селу пошел слух:

если кто приедет на черной "Волге" и в черной шляпе, то с Мазяйкиной будут снимать Звезду Героя.

А тут и вправду у правления остановилась черная "Волга" - из нее вышел я... в черной шляпе. Детвора облепила крыльцо и деревья, лезла в окна.

Клавдия Мазяйкина пришла в шерстяном нарядном платье с орденом Ленина и Золотой Звездой. Ее било как в лихорадке. На улице - мертвая тишина.

Начался тяжелый разговор. Оказалось, в письме написана правда. Мазяйкиной действительно приписали 14т молока. Однако она об этом не знала и денег за "липу" ей не начисляли. В отчетных же документах указали, что молоко выпоили телятам.

Беседа затянулась, хотя наград с доярки, конечно же, никто не снимал. Мазяйкина достала конверт и подала мне.

- Раньше, когда кормов не хватало, меня просили в Министерство сельского хозяйства послать письмо. А сейчас можно передать Алексею Николаевичу. Я спрятал конверт в карман.

- Товарищ корреспондент, зайдите ко мне домой, - сказала доярка, - посмотрите, как я живу.

Мазяйкина жила с дочерью - муж погиб на фронте. Зарабатывала хорошо, в доме полный достаток, городская мебель. Хозяйка кинулась ставить самовар. Пока мы пили чай с вареньем, Клавдия рассказывала о своей жизни.

Потом вышли на крыльцо. Народ толпится, может, будут все-таки снимать награды? Но сенсации не произошло.

Наутро Ларионов спросил: "Как поездка?" - "Успешно". - "Завтракал?" - "Стакан чаю выпил". - "Пошли".

Привел меня в небольшую комнату, где на столе стояла закуска, дымился борщ, была открыта бутылка коньяка. Налил мне большую рюмку, себе поменьше.

- Ты молодой, - усмехнулся он, - а мне и этой хватит. - Поднял рюмку и, глядя мне в глаза, сказал: "Я прошу не как член ЦК, не как первый секретарь обкома партии, не как депутат Верховного Совета СССР, а как рядовой гражданин - не рассказывай обо всем этом в газете".

В это время раздался звонок правительственного телефона. Ларионов снял трубку. Слышимость была хорошая, будто не из Москвы звонили, а из соседней комнаты. Протяжный голос спросил:

- Как идут дела?

- Вчера рапортовали о сдаче государству 16 000 т хлеба.

- На целине один совхоз продает по 60 ООО!

- Так мы же, Петр Николаевич, мясо стране даем, - не сдавался Ларионов, - один план выполнили, второй дадим к сентябрю.

- Это хорошо.

- У меня вот сидит корреспондент "Советской России", - сказал Ларионов и подал мне трубку.

По голосу я узнал секретаря ЦК КПСС Петра Николаевича Поспелова. Когда он редактировал "Правду", не раз приходилось встречаться.

- Слушаю, - сказал я и назвал свою фамилию.

- Подготовьте статью Ларионова для газеты.

Работать над такой статьей не хотелось, поэтому я начал хитрить: "Петр Николаевич, у меня другое задание от редакции".

- Понимаю, - ответил Поспелов и положил трубку.

Минут через пять позвонил главный редактор "Советской России" и велел готовить выступление первого секретаря обкома партии в номер.

Приказ хоть и газетный, но приказ. Вечером я передал статью в редакцию, а утром увидел ее в газете на первой полосе.

Вернулся в Москву. Редактор по отделу сельского хозяйства, выслушав мой рассказ, решительно поднялся со стула: " Пойдем к главному". Договорились, что я через сутки сдаю статью.

А глубокой ночью, когда работа над статьей была в самом разгаре, в квартиру позвонили. На пороге стоял шофер первого заместителя главного редактора: "Летишь в Краснодар. Самолет через два часа". И подал мне командировку, деньги и билет:

"Сергей Борисович сказал, чтобы ты не заходил ни в один райком, ни в горком партии".

- Так зачем же ехать-то? - недоуменно спросил я.

Шофер пожал плечами.

Кинул в чемодан белье, бритвенный прибор, а в девять часов утра уже был в Краснодаре. Пошел на квартиру к собственному корреспонденту "Советской России" Якову Ивановичу Кривенку.

- Что будешь делать в крае двадцать пять дней? - удивился он.

- Навещать приятелей.

Переночевав у Кривенка, двинулся на машине в сторону Новороссийска. Через две недели, нарушив приказ начальства, зашел к знакомому секретарю горкома партии. Он сообщил, что звонил Кривенок. Мне надлежало срочно связаться с главным редактором "Советской России". В трубку услышал грозный вопрос: "Где подвал из Рязани?" Хотя корреспонденция была готова наполовину, я ответил:

"В кармане".

- Срочно передавай телеграфом.

- Да у меня и денег не хватит.

- Возьми под отчет в горкоме партии.

Когда в материале осталось поставить точку, из Москвы позвонил первый зам и я услышал такое... После проборки он велел передать трубку секретарю горкома партии. Я сидел рядом и услышал: "Отвези ты нашего посланца туда, куда Макар телят не гонял".

А произошло за это время вот что. Когда рязанцы завершили очередной план, в область выехала представительная комиссия ЦК КПСС. Изучив возможности колхозов и совхозов, она пришла к выводу, что выполнить намеченное животноводству не под силу. В редакции об этом услышали и вспомнили о моей поездке по поводу приписок.

Но, оказалось, Хрущев был другого мнения. Он уже бросил знаменитый клич:

в два-три года догнать и перегнать США по производству сельскохозяйственных продуктов на душу населения. Вот почему меня и услали в командировку, не дав никакого задания, вот почему отменили передачу уже готовой статьи. Вскоре все центральные газеты обошел снимок: Н.Хрущев и А.Ларионов в окружении рязанских животноводов.

В декабре рязанцы доложили о выполнении третьего годового плана. Как потом выяснилось, благодаря все тем же припискам и тому, что скупали скот в соседних областях.

В тот "праздничный" для рязанцев год к ним зачастили за опытом делегации с разных концов страны. Ехали люди с Дальнего Востока и Украины, из Средней Азии, Белоруссии, Молдавии, Закавказья. Что, казалось, общего между названными регионами и Рязанской областью? Здесь раздольные заливные луга по р. Оке, а, скажем, в Туркмении - пустыни и полупустыни. Как животноводы республики могут использовать опыт рязанцев?

При мне из Грузии прибыла представительная делегация, возглавляемая заведующим сельхозотделом ЦК партии. Гости привезли с собой цистерну... сухого вина. Их направили в Шацкий район области. Экскурсанты оккупировали ресторан в райцентре и пировали до тех пор, пока не опустела цистерна. Местные руководители, дабы не ударить в грязь лицом, потчевали гостей продукцией местного водочного завода. Представители Грузии не побывали ни в одном хозяйстве района, но додумались послать на родину телеграмму: "Возвращаемся богатым опытом".

В 1960 г. "на знамени рязанцев" появилась новая цифра: "200 тыс. т". Столько мяса руководители области обязались произвести за год. В очередной приезд я спросил Ларионова, а есть для этого резервы? Ответил он зло: "А почему меня каждый об этом спрашивает?"

Достижения тружеников полей и ферм Рязанской области страна отметила помпезно. Более трех тысяч орденов и медалей было вручено селянам. Ларионов - Герой Социалистического Труда. В "Советской России" появился разворот: "Рязанская ласточка расправила крылья".

После того, как в газете появился разворот, редколлегия загорелась идеей посвятить рязанцам все четыре полосы. Напечатать их планировали в день, когда животноводам будут вручать награды. Это должно было произойти в первой декаде января I960 г.

Сразу после Нового года я выехал в Рязань готовить новый материал. Работал с утра до позднего вечера. Передал в редакцию не одну авторскую статью, десятки информации, написал большой очерк о председателе колхоза. Прошла первая, вторая декада января, минул февраль - о вручении наград ни слуху ни духу.

Живу в Рязани, чтобы не пропустить торжественный момент. Только девятого марта свершилось это событие. В Театре им. С.Есенина собрались труженики полей и ферм. На сцене - члены обкома и исполкома областного Совета, "мать рязанских доярок" Прасковья Коврова. Алексей Николаевич Ларионов от имени Президиума Верховного Совета СССР вручил ордена и медали передовикам и... удалился из театра. Праздник прошел скромно.

Наутро кинулся я к газетному киоску - в "Советской России" напечатана десятистрочная информация, посвященная этому событию. После почти двухмесячного "сидения" в Рязани я вернулся домой.

Дошли слухи, что Алексей Николаевич Ларионов сильно заболел, лежит в Кремлевской больнице. Вроде бы решили заменить его на посту первого секретаря обкома партии.

Пленум назначили на десять часов утра. Ларионов, как выяснилось, накануне вернулся в Рязань. И собрал в 12 часов ночи пленум, где поставил вопрос... об исключении его из партии. Тогда же он попросил прощения у секретарей райкомов, председателей райисполкомов, которых вынудил заниматься приписками.

Хрущев тогда находился в Америке. Во всех центральных газетах была сверстана его речь. И вдруг - сообщение: "Ларионов застрелился!.." Некролог заверстали не на второй, как обычно, а на четвертой полосе. Газета готова, а на подписание в свет нет разрешения. Часу в третьем утра телетайп отбил новый, согласованный с Хрущевым, некролог, где говорилось, что Алексей Николаевич Ларионов страдал многими болезнями и неожиданно скончался.

Рассказывали, что он принял повышенную дозу снотворного...