Новая, постиндустриальная фаза развития, в которую со все большим ускорением стягивается человеческая цивилизация, ставит все народы и страны перед проблемой пересмотра собственного видения современного мира, формирования индивидуально-национального взгляда на становление сознательно регулируемого миропорядка, определения своего места, своей "ниши" в разворачивающихся глобальных процессах смены основ жизнеустройства мирового социума. Россия в этом отношении находится в особо сложном положении.

Во-первых, страна переживает глубокий и всеохватывающий социально-экономический, политический и духовный кризис, связанный с исчерпанием ресурсов командно-административной общественной системы, с ее крахом и зарождением новой социальной реальности, ориентированной на демократию и рыночные отношения. Идет острая дискуссия вокруг вопросов о стратегии модернизации, средствах и методах ее осуществления, общество расколото социально и политически, не способно сформировать сколько-нибудь превалирующее общероссийское понимание национально-государственных интересов, в том числе и реализуемых на международной арене.

Во-вторых, не завершилось становление России как суверенного государства современного типа. Признание Российской Федерации после развала СССР его правопреемником на международной арене в известной мере "затуманило" несколько самоочевидных вещей:

• государственность новой России не может ни идентифицироваться, ни выводиться из советской государственности;
• внеся решающий вклад в ликвидацию Советского Союза, ее лидеры одновременно отвергли любые связующие моменты с исторической российской государственностью;
• борясь до обретения независимости в декабре 1991 г. против Центра, Россия во многом боролась и против самой себя, так как лишившись преимуществ и возможностей единого хозяйственного комплекса, до предела ослабив себя экономически, она продолжает быть спонсором, топливно-сырьевой базой, покровителем, арбитром бывших советских республик - теперь уже суверенных государств;
• вступив в противоборство с Центром с единых с национальными республиками позиций, не учтя своей по сравнению с ними специфики, Россия крайне усложнила обустройство собственной государственности.

Россия унаследовала от СССР 75% территории, 51 - населения, 60 - основных производственных фондов (в стоимостном выражении), 76 - предприятий, производящих средства производства. На ее долю приходится 90% добычи нефти, 73 - газа, 63 - производства электроэнергии, 80% экспорта сырой нефти и почти 100% - природного газа. Она производит менее половины валового национального продукта, произведенного в СССР в 1990 г.

Ответ на вопрос, куда идет Россия, а не та или иная политическая группировка, тот или другой набор реформ, еще впереди. Аналитики пока что предпочитают формулировать на этот счет альтернативные варианты. Однако это не значит, что сейчас не имеет смысла анализировать модернизационные перспективы страны, ибо ее сегодняшняя внутренняя "расхристанность" не отменяет национально-государственных интересов, базирующихся на постоянных геополитических факторах и реализующихся объективно в реально складывающейся мировой ситуации.

Если исходить из того, что Россия удержится на траектории демократического развития (а это соответствует ее национальным интересам, вписывается в основные векторы общемировых процессов), если учитывать, что Россия остается одним из центров мировой политики как постоянный член Совета Безопасности ООН, как одна из двух сильнейших ядерных держав, то можно выделить цели и ориентиры, учет которых необходим при определении стратегии ее развития и поведения в мировом сообществе народов.

Содержание и структура геополитических интересов реформируемой России, распределение внешнеполитических ориентиров страны хорошо видны на схеме концентрического, начиная с периметра ее границ, расположения российских интересов, позволяющей вместе с тем учитывать и диалектику их соотношения. Н.В.Загладин считает, что первую из подобных окружностей образуют государства СНГ (где можно выделить по крайней мере два самостоятельных сегмента - западный и юго-восточный). Вторую, тоже делящуюся на несколько секторов, составляют Восточная Европа, исламские страны, Китай и, возможно, Индия. Третью, в таком случае, представляют государства "евроатлантической цивилизации" и Япония. Четвертую - страны "Юга" (Латинской Америки, Африки, акватории Тихого океана).

В каждой из перечисленных окружностей у России свои специфические интересы, требующие специального рассмотрения. В отношениях со странами СНГ непосредственно решаются важнейшие проблемы внутреннего развития страны, ее демократизации, экономического реформирования, включая вопросы ее государственной целостности как федерации. Они, вместе с тем, не могут быть сведены только лишь и исключительно к межгосударственным в их традиционном понимании, ибо в данном случае в общеизвестные нормы международных отношений вторгаются и специфика, и богатый опыт многообразных связей между народами, столетиями развивавшихся в рамках единого государства.

Связи и сотрудничество России со странами второй окружности также выходят за рамки, обуславливаемые чисто политическими мотивами или же взаимосвязанностью, взаимозависимостью модернизирующихся пространств, волею истории расположившихся в более или менее близком историческом времени, ибо вместе со странами СНГ они образуют гигантскую дугу существующей или потенциальной нестабильности (на Северном Кавказе эта дуга проходит по территории России) у российских рубежей, что в определенных обстоятельствах способно угрожать жизненно важным интересам Российской Федерации.

Россия имеет интересы и вне прилегающих непосредственно к ней регионов, она постоянно присутствует на арене мировой политики в качестве одного из ее "грандов" и в связи с мировым размахом ее экономических связей, и постоянным ее вовлечением в глобальные отношения со странами внешнего периметра, и увязанностью своего развития с общемировыми процессами. Другое дело, что ни внутреннее состояние России, ни ее геополитическое окружение не благоприятствуют сейчас проведению самостоятельной глобальной политики, что на ближайшие годы наибольших усилий потребует реализация ее региональных интересов. Не меняет ситуации и фактор обладания Россией мощным ядерным потенциалом, так как в настоящее время этот потенциал как стимулятор международного влияния имеет лишь символическое значение и при коллизиях со странами "Севера" ли, "Юга" ли не способен стать решающим козырем. С другой стороны, Россия впервые за многие годы находится в положении, когда для нее не существует определенной сколько-нибудь значимой внешней военной угрозы.

Территориальные споры, существующие или эвентуальные, связаны со странами, которые заведомо не прибегнут к военной силе для их разрешения, если, разумеется, Россия не перестанет быть единым государством. Все это чрезвычайно выгодно для концентрации усилий страны на решении внутренних задач радикальных преобразований и проблем, постоянно возникающих во взаимоотношениях со странами СНГ.

В равной степени сомнительны нередко появляющиеся в отечественной печати опасения тех или иных политических деятелей или обозревателей, что США и другие державы "Севера" стремятся к вассализации России, ее расчленению на экономически зависимые от них небольшие государства-полуколонии, что именно в этом направлении действуют различного рода "агенты влияния" и т.п. Нет спора, что в плюралистическом политическом мире Запада есть силы, высказывающиеся за подобную перспективу, в лучшем случае - за жесткое дирижируемое развитие России, но они в настоящее время представляют собой маргинальные группы правящих элит западных государств. В целом же здесь доминирует осознание того факта, что Россия не может стать "хвостовым вагоном" ни одного, будь то евроатлантический или азиатско-тихоокеанский, постиндустриального экспресса, что превращение ее в экономическую периферию одного или нескольких высокоразвитых центров модернизации потребует таких вложений в российскую экономику, которые непосильны ни для США, ни для их партнеров.

Здесь необходимо также иметь в виду, что каждая из развитых стран Запада и Япония имеют свои периферийные зоны преимущественного влияния, которые требуют постоянных усилий в виде значительных инвестиций, поставок технологии и т.д. Кроме того, каждому непредвзятому наблюдателю ясно, что в силу экономической и политической нестабильности на всем постсоветском пространстве ведущие финансовые группы евроатлантического мира проявляют сдержанность и осторожность в инвестиционной политике в России. Ею занимаются, как правило, малые и средние компании-посредники, более склонные к риску, заинтересованные в основном в скупке по демпинговым ценам сырья, энергоносителей, оружия (для стран "Юга"), что можно характеризовать как использование благоприятной конъюнктуры, но никак не в качестве долгосрочной политики "закабаления".

Любопытно, что пищу для разговоров о "порабощении" России могла давать в 1991 - 1992 гг. не столько западная политика, сколько нескрываемая ориентация руководства российского МИДа на всемерное и приоритетное развитие межгосударственных отношений России с Западом. В сентябре 1991 г. Министр иностранных дел России А.Козырев писал, призывая "учиться жить цивилизованно у более продвинутых членов демократического клуба. С прямым участием их экспертов на всех этапах следовало бы готовить и реализовывать совместные программы реформ как в области экономики, так и в сфере безопасности и конверсии". Российское руководство в этот период в целом исходило в своей политике из убеждения, что наилучшим образцом для реформирования России является западный опыт, приведший к успеху их постиндустриальную модернизацию и поэтому главная проблема заключается в точном следовании их урокам. С этим связано и рождение идеи о США и других западных странах как о "естественных союзниках России".

Анализируя этот "перекос" в ориентации внешней политики Российской Федерации, Я.Пляйс отмечал недавно, что "в соответствии со своей индивидуалистской философией и либерально-демократическим укладом жизни Запад (и особенно западный частный бизнес) будет, естественно, стремиться извлечь из связей с нами максимально возможную прибыль. Поэтому на его филантропию и искренние партнерские отношения рассчитывать не приходится". Попытки официальных российских представителей "поднять планку" отношений с Западом нередко ставили его в неловкое положение и даже для дипломатии выглядели делом неестественным. В политическом плане страны Запада не могут пока с достаточной ясностью сформулировать свои цели в отношении России, поскольку неясны перспективы ее внутреннего развития. Для общественного мнения западного мира самым неблагоприятным был бы такой путь развития России, при котором в стране в той или иной форме произошло возрождение тоталитаризма (неважно, в социалистическом или великодержавном обличьи), ориентированного на борьбу с "внешним врагом", ищущего враждебных Западу партнеров, союзников в противостоянии "евроатлантической цивилизации". Также неблагоприятным видится ведущим западным политическим кругам и углубление этнических и межнациональных конфликтов в СНГ, экономического и социального хаоса на этом огромнейшем евразийском пространстве. Превращение СНГ в зону перманентной нестабильности не только исключает возможность использования ресурсов этой зоны в мировом разделении труда, для динамизации собственной экономики, но и создает, по их мнению, опасность втягивания в углубляющиеся здесь конфликты третьих стран, расползания зоны нестабильности, что может быть чревато катаклизмами глобального порядка.

Наиболее приемлемой для Запада, как это явствует из официальных позиций западных государств, является демократическая стабилизация в России и других странах СНГ, подразумевающая их превращение в партнеров. Младших, в чем-то зависимых или же равноправных, суверенных в определении своих действий - это уже другой вопрос, ответ на который лежит не в сфере политики Запада, а в решающей степени способно дать только само развитие России.

В принципе ее превращение в самостоятельный региональный центр модернизации со своей периферией, вхождение России в коалицию дееспособных, ответственных, инициативных государств, которые, действуя в соответствии с нормами международного права, строят новый демократический миропорядок, в наибольшей мере может соответствовать интересам США и их западных союзников, если они всерьез и полностью отказываются от военно-конфронтационного и силового прошлого и стереотипов политики, основанной на концепции "баланса сил". Б.Клинтон и в своей президентской избирательной кампании, и уже после инаугурации обосновывал перспективу отказа Америки от принципов, связанных с так называемой "реальной политикой". Однако, как с сожалением отмечал американский политолог Дж.Мроз, "политическое мышление Америки, по-прежнему, зиждется в основном на устаревших концепциях баланса сил, уравновешиваний и противопоставлений одних стран или групп государств другим, будь-то экономических гигантов ЕС и Японии, Индии и Китая или исполина "третьего мира" Бразилии".

Разрыв между намерениями, устремлениями западных государств и их конкретной политикой во всем, что касается России, весьма характерен и будет еще долго оставаться таковым. И здесь хочется сделать одно уточнение. Пользуясь собирательным термином "западные страны", все же нужно иметь в виду, что интересы Германии и Франции, Великобритании и Италии, их всех вместе взятых и США далеко не идентичны и отличаются друг от друга. Другое дело, что на данном этапе развития России, когда опасность усугубления хаоса на постсоветском пространстве, соскальзывания в сторону привычного тоталитаризма еще не преодолены окончательно, еще реальны варианты попятных движений того или иного рода, а перспективы действительного и близкого превращения России в стабильное демократическое государство так и остаются перспективами и не кажутся необратимыми, различия в подходах постиндустриальных держав к российским проблемам еще не дают о себе знать в полной мере. Это - вопрос близкого будущего, но еще не настоящего.

Более продвинута по сравнению с другими позиция Германии, наиболее близко принимающая к своему "политическому сердцу" проблемы и заботы России.

Для России ее превращение в самостоятельный центр модернизации представляется оптимальным. Она может использовать для этого благожелательное в целом на данном этапе отношение других центров мировой политики к курсу страны на экономическое развитие в сторону овладения ценностями и достижениями постиндустриализма, на последовательную демократизацию общественной жизни, на создание правового государства современного типа. Запад здесь попал в довольно-таки сложное, двойственное положение, описанное Я.Пляйсом следующим образом: "Ситуация, с одной стороны, побуждает и даже требует от него (Запада. - Авт.) помогать России разоружаться, менять общественную систему, становиться демократическим государством и т.д., потому что это снижает уровень угрозы, идущий от России, а с другой - ему, конечно, не хочется вместо советской военной сверхдержавы заполучить в скором времени могущественного экономического конкурента. Со всей наглядностью это проявилось на примере мирового рынка вооружений. Но вектор содействия России, судя по всему, сильнее, чем вектор противодействия ей, и это дает основание для осторожного оптимизма..."

В то же время целый ряд факторов затрудняет России результативно использовать имеющиеся, и немалые, ресурсы модернизации: достаточно высокий уровень индустриального развития, значительные природные и людские потенциалы, мощные, но пока что слабо задействованные интеллектуальные силы, обширную зону соразвития. Следует особо подчеркнуть, что решению модернизационных задач в России препятствуют не только и даже не столько объективные трудности, сколько факторы субъективного порядка. Они порождаются как старыми догмами мировоззренческого характера, инерцией классового или псевдо-классового мышления, великодержавных и националистических подходов, так и попытками слепо, бездумно, а потому безумно копировать зарубежный опыт демократизации и модернизации.

Перетягивание" политического каната между сторонниками этих двух крайних ориентаций не могло и не смогло "родить" стратегию реформирований страны, обеспечивающую столь необходимое для этого национальное согласие. Так, экономические преобразования России были начаты Правительством Е.Гайдара - Б.Ельцина с внедрения монетаристской школы (США), применявшейся в Америке, других развитых странах для стимулирования ускоренного развития передовых наукоемких отраслей хозяйства. Но при этом, похоже, не было учтено, что меры, способные улучшить функционирование рыночной экономики, столкнувшейся с нарушением нормального цикла расширенного воспроизводства, могут оказаться контрпродуктивными в условиях России.

Шоковая терапия" и ее социальные последствия отодвинули на "задворки" общественного сознания понимание самой сути постиндустриальной модернизации России, которая требовала концентрации усилий страны на следующих решающих направлениях:

• полном технологическом перевооружении экономики с одновременной ее структурной перестройкой в соответствии с требованиями нового типа производства;
• диверсификации форм собственности и организации их производительного сотрудничества на базе рыночных отношений;
• постепенном вытеснении государства из сферы производства по мере складывания механизмов экономической саморегуляции;
• демилитаризации всей жизни общества и государства, важнейшей частью которой, но только частью, является конверсия;
• сосредоточении усилий общества на всемерном развитии науки, народного просвещения и здравоохранения, постоянном повышении квалификации трудящихся, что позволяет формировать и развивать умение людей жить и работать в новом технологическом укладе пост индустриализма, пользоваться достижениями современного компьютерно-коммуникативного мира, участвовать в его развитии и совершенствовании.

В этом же ряду стоит и понимание, что демократия с ее неизменными атрибутами (развитым гражданским обществом, разделением экономической и политической власти, рыночной экономикой в качестве базы) не "строится", не появляется в соответствии с теми или иными законами, указами. Ими лишь можно убрать препоны на пути ее развития, создать для этого соответствующие условия. Отечественные публицисты, близкие или лояльные по отношению к "команде Гайдара", пытаются оправдывать "шокотерапию" уже не аргументами в пользу применимости таких методов в условиях России, а с позиции, что либерализацию экономики "с чего-то нужно было начинать". Нет смысла спорить с подобным подходом, его ущербность очевидна. В данном случае можно ограничиться выводом ученого, серьезно анализировавшего перспективы развития России, уже упоминавшегося Н.Н.Моисеева. "Сталкиваясь с людьми, всю жизнь посвятившими политике, - писал он, - я вижу такую направленность их мысли, которая исключает возможность спокойного обсуждения будущих возможностей страны, без ориентации на собственный, притом сиюминутный успех. Это свойство политиков современной волны, может быть, одно из самых страшных наследий коммунистической эры".

Геостратегия же современной России, выступающая в качестве симбиоза осознания объективных геополитических интересов и проблем страны и широкомасштабных последовательных мер по достижению стратегической цели - демократической постиндустриальной модернизации России, должна в обязательном порядке учитывать несколько фундаментальных моментов принципиально нового плана.

Во-первых, вся предшествующая история России показывает, что в "споре" государства и общества победу всегда одерживало первое, государственность выступала высшей ценностью, системообразующим началом, препятствующим возникновению и развитию гражданского общества. Постиндустриальная модернизация ставит вопрос о смене самой парадигмы государства, возвышения человека из объекта властвования в субъект власти, переходе к новой концепции федерализма с четким разграничением функций центральных и местных властей, предоставлением последней проводить собственную политику по обустройству и развитию регионов, вплоть до введения и распоряжения местными налогами. Вне реализации права народов и этнических групп на консолидацию и развитие в рамках широкой национально-культурной автономии, без ее сочетания с максимально возможной, но без ущерба целостности государства, самостоятельностью крупных "ландшафтных" регионов нельзя достигнуть необходимой степени управляемости делами всей федерации, невозможно построить "сильное государство" в современном, а не традиционном понимании этого термина.

Во-вторых, модернизация российской экономики требует учета зарубежного опыта, который показывает, что переход от индустриальной фазы развития (на которой "застрял" СССР) к постиндустриальной осуществлялся: а) с использованием финансовых ресурсов транснациональных банков, международных корпораций, обладавших мощными центрами разработки инновационных технологий, то есть утилизаций достижений научно-технической революции; б) с помощью государства как мощного инструмента содействия модернизации, имея в виду налоговый и инвестиционный режимы для транснационального капитала, направляемого в наиболее перспективные производственные сферы, вкладывая в них государственный капитал и технологии, разработанные в военно-промышленном комплексе, содействуя реализации программ подготовки и переподготовки кадров и работников для постиндустриальной экономики, обеспечивая средствами внешней политики новым и обновляющимся отраслям выход на мировые рынки, сочетая протекционистские меры с субсидированием экспорта.

Этот опыт показывает, что для России следование западной схеме модернизации сейчас нереально, даже если такое и возможно в принципе. Социально-экономические и политические условия в стране таковы, что массовое привлечение иностранного капитала просто исключено, в то же время российский бизнес лишь зарождается, причем не в главной сфере, не в производстве, а в области торговли и денежного обращения. Государство из-за жесточайшего кризиса и собственной слабости, а также в соответствии с официальной концепцией реформ, оказывает весьма ограниченное воздействие на весь процесс экономического реформирования страны.

Ряд российских и зарубежных экономистов убедительно свидетельствуют в этой связи, что чем дольше государство будет экономически пассивным, тем выше риск новых десятилетий упадка. В частности, член-корреспондент РАН Д.Львов, высказываясь за одновременное осуществление радикальной хозяйственной реформы и крупномасштабных преобразований в базисной структуре экономики, подчеркивал, что без сочетания "старых" и "новых" методов государственного управления экономическим реформированием не обойтись. Э.Кине из Франции, анализируя отечественный опыт разгосударствления национализированных предприятий и их включения в рынок, на первое место в этом процессе ставил планирование, основанное на диалоге с государственными предприятиями, что обеспечивало плановый переход к приватизации.

И мировой опыт, и практика экономических реформ в России доказывают, что вполне возможно, ускоряя движение к рынку, сочетать его со стратегическим, долгосрочным планированием и прогнозированием, регулированием со стороны государства не только на макроуровне, но и в производственной сфере, раз речь идет об экономике, почти на 90% представленной государственной собственностью. Государство, и только оно должно и может заниматься выделением комплекса отраслей, которые могут быть ведущими в ходе модернизации, созданием для них преференциальных условий развития. Только оно способно и может принять меры (в виде государственных субсидий, привлечения иностранного капитала) для развития инфраструктуры постиндустриализма и, как минимум, сохранения тех его предпосылок, которые существуют в виде интеллектуального и научного потенциалов. Только государство способно трансформировать "капитал симпатий" Запада к демократическим реформам в России в конструктивное участие мирового сообщества. Все это позволяет сформулировать вывод, что в России речь должна идти о существенной, принципиальной коррекции стратегии модернизации, если исходить из национальных интересов страны.

В-третьих, мировой модернизационный процесс, связанный с втягиванием человечества в постиндустриальный этап его развития, демонстрирует одну свою важную особенность. Она заключается в том, что решение тех или иных экономических проблем, в том числе и овладение новым, технотронным типом производства, отнюдь не автоматически ведет к реализации других общественно значимых модернизационных задач. Более того, претворение в жизнь стратегии продвижения к постиндустриализму в области экономики возможно лишь при условии существования так называемого "активного социума", выступающего одновременно субъектом, осуществляющим перемены, и объектом, на который непосредственно воздействуют социально-экономические преобразования. Именно поэтому глубокая демократизация общественных отношений должна являться не следствием свершившихся реформ, а идти "нога в ногу" с экономическими преобразованиями. Целенаправленная корреляция скорости одних и других обеспечивает, как правило, известную безболезненность реформ, крайне необходимую для стабильного развития. Учет этой специфики тем более необходим для модернизирующейся России, где отсутствует гражданское общество в его общепринятом понимании. Где государство выступает и еще долго будет выступать и инициатором, и координатором всего процесса перемен.

В-четвертых, и настоящее, и будущее модернизационного процесса в России самым тесным и непосредственным образом связаны с СНГ. Вне зависимости от того, видят ли в СНГ "ликвидком", т.е. инструмент дезинтеграции СССР, институт "цивилизованного развода", сомнительного с юридической точки зрения происхождения, или же формулу, символ "бестелесного", аморфного образования суверенных государств, рассматривают ли его в качестве способа уйти от исторической ответственности за содеянное, результат "боязни истории" творцов беловежских решений, считают ли СНГ отправной точкой к новому единству, теперь на независимой, суверенной основе народов бывшего Советского Союза, все непременно признают, что вместе с развалом СССР произошло насильственное расчленение уникального организма, воплощенного в едином хозяйственном комплексе, оборонительном пространстве, однородной политической культуре, интегральной духовной сфере и т.д. Они, эти многочисленные объективные связи, которые трудно разрушить, во всяком случае, в короткий срок, а не политическая воля или мудрость лидеров стран СНГ, удерживают "на плаву" содружество, политики которого до сих пор заняты проблемами завершения раздела имущества бывшего СССР, нагнетают страсти в межэтнических отношениях, будируют территориальные вопросы, ревниво охраняют абсолютизирущиеся суверенитет и самостоятельность.

Они, эти объективные экономические потребности и интересы, традиции межнационального общения переломили с лета 1992 г. тенденцию ускоряющегося "разбегания" бывших советских республик и проявились сперва в инициативах Президента Казахстана Н.Назарбаева, а затем и других руководителей суверенных государств осознанным стремлением к восстановлению хозяйственных и иных связей, в целом сотрудничества на уровне всего Содружества. СНГ постепенно начинает обретать перспективу, обрастать "плотью" совместных координационных органов и организаций, формировать собственное ядро из государств, уже на данном этапе готовых к налаживанию интеграционных связей и сотрудничества.

Вместе с тем при анализе перспектив развития СНГ не покидает ощущение, что будь Россия хотя бы чуточку удачливей в собственной модернизации, стань хоть немного успешнее ее экономическое реформирование, и динамика межгосударственного сближения ради решения однородных по существу проблем стала бы превалирующей. В данном случае нельзя не отдать должное реализму Р.Никсона, который писал в своей книге, что "если реформы в России будут успешными, то другие бывшие республики СССР пойдут за ней".

Размышляя о будущем России и СНГ, можно предположить пять возможных сценариев развития событий:

• полная дезинтеграция СНГ в результате политического решения лидеров суверенных государств Содружества. Россия в таком случае попала бы в изоляцию по значительной части периметра своих границ;
• развал СНГ в результате хаоса и социальных беспорядков на всей территории бывшего СССР, в том числе и в России;
• имперское перерождение или изменение режима в России, в результате которого СНГ станет жертвой попыток восстановления в той или иной форме Советского Союза. Это самоубийственный для России путь, вне зависимости от цветов ее государственного флага;
• сохранение и постепенное упрочение СНГ, но несколько в преобразованном виде, когда группа стран переходит к более высокой степени интеграции, другие же государства продолжают руководствоваться мотивами дистанцирования от России как гарантии от возрождения "диктата Москвы". В таком случае возникает "Содружество разных дистанций", но сохраняется единое модернизационное пространство на всей постсоветской территории.

Императивным для успеха диалога России с партнерами по СНГ выступает восприятие последних в качестве равноправных субъектов международного общения. Безусловно, уровень экономической взаимозависимости государств Содружества очень велик, Россия пока что еще имеет свои войска на территориях бывших союзных республик СССР. Суверенитет каждого из государств СНГ взаимоограничен, причем Россия объективно является первым из них. И, тем не менее, а, может, именно поэтому, пока что не ослабевает тенденция к дистанцированию от Российской Федерации вплоть до вызовов ее интересам, ослабления связей, поиска союзников и партнеров вне СНГ.

Не только непродуманные или неуклюжие шаги Правительства в отношениях с государствами СНГ, но и заявления лидеров различных общественных организаций о том, что границы России не совпадают с границами бывшего РСФСР, о желательности восстановления СССР (даже если они исходят из лагеря оппозиции) оказывают деструктивное воздействие на развитие СНГ. Можно понять сердцем и умом остроту проблем и эмоций, связанных с положением русских в ближнем зарубежье, оказавшихся там в положении неравноправного меньшинства. Но не менее должно быть понятным и то, что в нынешней ситуации заявления о тождестве России с Россией исторической, о необходимости всеми имеющимися в распоряжении Правительства средствами защищать русских, русскоязычных, оказавшихся за пределами ее границ, могут лишь ухудшить их положение и ситуацию в СНГ. Напротив, гибкость, готовность к диалогу, компромиссам, признанию реальностей скорее снимут остроту проблем в сфере межэтнических отношений, чем что-либо другое. Силовые методы неэффективны и тогда, когда суть вопроса заключается в националистических "вывихах" внутренней политики суверенных государств, связанных с эйфорией по поводу обретения государственности и суверенитета, отсутствием опыта в государственном строительстве, несформированностью новых политических элит.

В целом геостратегические позиции России в современном мире следует признать благоприятными для осуществления глубокой модернизации и фундамента, и всего общественного здания страны. Первые реальные шаги на этом пути свидетельствуют, что российская модернизация не может оставаться только "модернизацией сверху", что она не может превратиться в ту или иную форму "вестернизации" жизни народа. Более верной, с точки зрения стратегии развития, следует считать ориентацию на такие принципы реформирования, когда освоение высших достижений постиндустриализма ведет не к разрушению, а к трансформации национальной самобытности страны.

В Японии их синтез дал столь сильный толчок к прогрессу общества и его производительных сил, что это позволило ей во многом опередить страны "евроатлантической цивилизации".

Вместе с тем стратегия преображения современной России должна быть скоррелирована с прогрессом всего тяготеющего к ней евразийского модернизирующегося пространства, по всей видимости даже большего, чем территория бывшего СССР, ибо только в таком случае она может стать оптимальной по результатам и минимальной по издержкам.

С другой стороны, отражая объективные национально-государственные интересы страны, она должна учитывать и интересы мирового сообщества народов. Малопродуктивны попытки противопоставления России миру как якобы страны с "особой" исторической судьбой и предназначением, и восприятие России в качестве "медвежьего угла" атлантической цивилизации, страны, годной лишь на положение ее периферии. Россия нужна миру как цивилизационная самоценность, как лидер огромного евразийского пространства, обеспечивающий стабильные и плодотворные отношения между великими цивилизациями Запада и Востока.