Интенсивность международных конфликтов, крайним выражением которых была война, и устойчивость компромиссов, как показывает история, зависели от конкретной ситуации в мире, характеризовавшейся раскладом социальных и политических сил, динамикой экономических, военно-политических и иных факторов и, соответственно, определенным веером возможных направлений развития. Варианты такой системы были характерны для евроцентристской конфигурации сил, сложившихся со времен "Священного союза" (1815-1822 гг.), когда все основополагающие вопросы международной жизни решались "концертом" нескольких великих держав Европы, после испано-американской войны 1898 г. к "европейским грандам" присоединились США.

После второй мировой войны в результате превращения Советского Союза в военную супердержаву в эту систему были внесены существенные коррективы: твердилась двухполюсная структура международных отношений, в которой две супердержавы - СССР и США - занимали вершину пирамиды, за ними шли великие державы - постоянные члены Совета Безопасности ООН. Примерно на этом уровне находились экономические гиганты - Япония и ФРГ. В основании же пирамиды - слаборазвитые страны "Третьего мира".

Особенностью биполярной системы международных отношений было не только противостояние сгруппировавшихся вокруг супердержав военно-политических группировок - НАТО и Варшавского Договора, не только превращение их противоборства в феномен, получивший название "холодной войны", но и то, что конфликт между ними отражал борьбу двух общественно-политических систем: США и НАТО защищали "свободный мир" капитализма, СССР и ОВД объявили себя "оплотом мира, демократии и социализма".

Главными движущими мотивами поведения обеих супердержав в биполярном мире были взаимный страх и озабоченность своей безопасностью. Соответственно, в центре внимания и США, и СССР стояли проблемы наращивания вооруженной мощи, обусловившие сверхмилитаризацию обеих сторон. "Холодная война", создав своеобразную тупиковую ситуацию в отношениях между двумя супердержавами и стоявшими за ними военными блоками вместе с тем обеспечивала стабильность (Р.Арон писал в этой связи, что "мир невозможен, война невероятна"), хотя и конфронтационную.

Как отмечал Т.Фридман, обозреватель газеты "Нью-Йорк Таймс", Кремль служил "путеводной звездой внешней политики США. Политическим деятелем достаточно было посмотреть, куда отклоняется стрелка компаса (выяснить, на чьей стороне Москва), и тут же определить, чью сторону следует занять США"

В равной мере такая оценка относилась и к СССР. Войны и конфликты в любом регионе земного шара рассматривались как составная часть глобальной борьбы двух протагонистов, и выигрыш одного из них в каком-либо регионе планеты неизменно рассматривался как проигрыш другого.

Мир по существу был поделен между "Востоком" и "Западом", из географических понятий превратившихся в идеологические символы схватки "свободного мира" с "коммунизмом" (так дальневосточная Япония и новые индустриальные страны Юго-Восточной Азии стали идентифицироваться с "Западом", Куба заняла свое место в системе "Востока"), в центре Европы конфронтирующие стороны разместили могучие группировки, выступавшие как индикатор поддерживавшегося баланса, паритета стратегических сил. "Третий мир" рассматривался протагонистами как арена противоборства, в котором решались проблемы социальных систем, улучшения геополитических позиций, увеличения числа союзников, обеспечения природными ресурсами.

Распад Советского Союза спустя два года радикально изменили геополитическую карту современного мира. Завершилась "холодная война" и противоборство возглавляемых США и СССР военно-блоковых группировок перестало быть осью, вокруг которой более четырех десятилетий развертывались основные события мировой истории и политики.

На месте "социалистического содружества", которое несмотря на некоторые напряжения и трения, все же выступало на международной арене достаточно монолитным образованием, возникла группа суверенных, не связанных блоковой дисциплиной, государств Восточной Европы, новых независимых государств на территории СССР. Единой стала Германия. Япония и азиатские страны НИС "возвратились" в свой географический ареал, Азиатско-Тихоокеанский регион (АТР) приобрел новую конфигурацию и политическое прочтение. Пришла эра поиска этими странами новой собственной идентичности, новой роли и нового места в меняющемся мире.

Внутреннюю, глубинную сущность происходящих в мире перемен, их динамику определяет, как представляется, третья цивилизованная революция, постиндустриализм. В связи с этим возник исторический трэнд многочисленных модернизирующихся пространств, каждое из которых нацелено на овладение ценностями и достижениями постиндустриализма, но стартует к ним из собственного исторического времени, попутно переживая многие явления и процессы, которыми постиндустриальные страны "переболели" уже давно. Страны, оказавшиеся неспособными ответить на демократические и научно-технические "вызовы" постиндустриализма, стучавшего в их двери, вынуждены были начинать новые главы в своих историях.

В целом исчезновение биполярной системы международных отношений не привело к возникновению какой-то определенной и четко очерченной их модели. В настоящей ситуации, по-видимому, следовало бы говорить о существовании постоянно изменяющейся конфигурации геополитических сил, предопределяющей переходный характер системы международных отношений. В ней наличествуют элементы, отражающие стержневые, магистральные направления самоорганизации человечества как единого целого, и тенденции, питаемые барахтающейся в нищете и отсталости его большей части. Специалист по международным отношениям Н.Косолапов в этой связи совершенно справедливо отмечал, что "ногами человечество еще достаточно прочно удерживается в болоте дикости (хотя и пытается выбраться из него), но разум уже отчетливо понимает: войны - историческое, а, главное, культурное прошлое".

Переходность складывающейся в настоящее время системы международных отношений подчеркивается и различными мнениями, существующими на этот счет. Самой распространенной точкой зрения, отражающей то, каким образом провалилась биполярность мира, является убеждение, согласно которому США и возглавляемый ими "свободный мир" одержали "сокрушительную победу в холодной войне" над могущественным противником - СССР и "реальным социализмом".

Как нам представляется, сведение этого сложного процесса лишь к американской победе является упрощением, ведущим к искажению самого феномена. Американский политолог Р.Гартхоф, отмечал, что "холодная война была выиграна не предпринятым Р.Рейганом наращиванием вооружений, не вдвинутой им доктриной, как думают некоторые". Успех пришел к Западу, "когда новое поколение советских руководителей поняло, насколько плоха их внутренняя система и что их внешняя политика провалилась". Вывод о саморазрушении системы "реального социализма" в условиях "холодной войны", когда обе стороны, особенно Советский Союз шли не совсем " в ногу с историей" представляется более обоснованным и объективным, тем более, что с его позиции представляется возможным объяснить многие реалии постбиполярного мира.

Версия об американской победе живуча, она удобна и для обыденного сознания, и для конструирования геополитических моделей современного мира.

Для американцев такой ход рассуждений тем более близок, что возникновение однополюсного мира для них означает и реализацию национальной идеи "Pax Americana" в том или ином ее варианте. Тем не менее в США такая точка зрения имеет как своих адептов, так и оппонентов, в том числе и в правящих кругах страны.

Так, в сентябре 1990 года президент Дж.Буш провозгласил в качестве стратегической цели американской внешней политики создание "нового мирового порядка", проект которого в процессе сразу же был оценен как "модифицированный вариант идеи американского века". В дальнейшем Буш не уставал повторять, что "в быстро меняющемся мире лидерство Америки незаменимо". С другой стороны, вскоре после вступления на пост государственного секретаря США Л.Иглбергер в одном из своих выступлений констатировал: "Мы, американцы, должны понять, что не можем продолжать стоять у руля мировых событий, как это делали до недавнего времени, либо мобилизуя все ресурсы на решение какой-то проблемы, либо просто в силу уверенности, что мы являемся доминирующей нацией, по крайней мере в рамках Запада, и можем заказывать любую музыку". Знаменательно в этом отношении то, что нынешний президент Б.Клинтон никогда не характеризовал Россию как побежденную страну, предпочитая говорить о "мужестве людей", которые "жили в формально коммунистических странах Восточной Европы и бывшего Советского Союза и которые разрушили стены угнетения и встали против танков и тирании".

Очевидно, что и нынешняя Америка стоит перед необходимостью сформулировать новые цели в мире, адекватные складывающимся реальностям, заново определить интересы в области национальной безопасности, озаботиться модернизацией внутренних структур. Окончание "холодной войны" лишило оправдания многие политические и экономические институты, поставило в повестку дня их радикальную перестройку.

Америка сегодня сталкивается в большей степени с экономическими, нежели военными вызовами. В новых условиях особенно чувствительно ощущается угроза утраты лидерства в экономической и научно-технической областях, растущее отставание США во многих сферах самого современного производства и мировой торговли от Западной Европы и Японии. Ситуация радикально изменилась и в том смысле, что после исчезновения "общего врага" союзники Соединенных Штатов постепенно освобождаются от старых комплексов, предполагавших послушание или какие-то формы услуг, платы США за защиту от "коммунистической угрозы".

Жизненно важной становится задача преодоления негативного наследства "холодной войны" для внутреннего развития страны: чрезмерной милитаризации экономики и общественной жизни, раздутого военно-бюрократического аппарата, ущемления демократических традиций в условиях десятилетий конфронтации и борьбы с действительными или мифическими происками внешнего врага.

Короче, и возможности США, и объективное положение дел в мире не подтверждают концепцию однополюсного мира, руководимого "победоносными" Соединенными Штатами Америки. Анализ показывает, что единоличное определение положения вещей в мире не под силу США, да и не соответствует интересам самой страны. Профессор К.С.Гаджиев утверждает в этой связи, что "совершив чуть ли не ритуальный акт самоубийства, советская империя увлекла за собой в архив истории не только великую коммунистическую идею, но и вместе с ней и еще одну великую идею - Pax Americana".

Нередко встречается в прессе и современной научной литературе и точка зрения о трехцентричности системы нынешних международных отношений, пришедших на смену биполярности мира. По существу о треугольной конфигурации геополитических сил, о трех центрах силы канцлер ФРГ Г.Коль, когда утверждал: "Мы знаем, кто выиграет медали на экономической олимпиаде 2000 года, но мы не знаем, какие именно страны привезут домой золотые, серебряные и бронзовые медали".

Хотя США, Западная Европа и Япония действительно обладают решающим военно-политическим потенциалом современности, но их влияние на мировую политику не всеохватывающе. Об этом свидетельствует, в частности, стремление на каждом из ежегодных совещаний глав государств и правительств "семерки" расширить этот "элитарный клуб" приглашением новых партнеров. Так, несмотря на экономическую разновесность: в этих совещаниях уже третий год участвует, правда, в специфических формах, Россия. Но уже одно то, что в концепции треугольной конфигурации геополитических сил не "умещаются" такие гиганты современного мира, как Китай, Индия, Бразилия, целый ряд государств, лидирующих в крупных модернизирующихся регионах, делает ее нежизненной. 

Как очередной вариант попыток развитых стран сохранить за собой контроль и руководство международными отношениями следует считать и инициативы ряда американских ученых, выступивших с идеей воссоздания в постбиполярном мире "центральной коалиции" держав как "наиболее эффективной и наименее дорогостоящей системы международных отношений" по типу "европейского концерта" посленаполеоновских времен. Профессор Калифорнийского университета Р.Розенкранс, в частности, писал, что венская система 1815-1822 гг., успешное правление "центральной коалиции" держались на том, что великие державы "пришли к согласию о том, что предотвращение войны важнее любого приобретения для каждого из них". В этой идее странным образом соединились стереотипные, характерные для прошлых эпох, подходы к международным отношениям как системе иерархического порядка, ностальгия по "добрым старым временам", когда мировую политику творили великие державы, и верное наблюдение, что постбиполярный мир рождается полицентричным.

Современный полицентризм международных отношений принципиально и качественно отличается от исторического опыта XIX и большей части XX столетий, прежде всего потому, что в наше время международные отношения являют собой магистраль процесса становления действительно единой планетарной цивилизации, срастания человечества в единое целое. Процесс формирования реального содружества стран и народов на себе печать постоянно изменчивости, системной незавершенности, переходности. Это обстоятельство препятствует выработке какой-либо определенной формулы системы международных отношений. Для этого еще не пришло время, да и мало эмпирического материала для обобщений. Но вот что можно попытаться выделить новые, оригинальные, индивидуальные черты международной жизни, которые самопроявились достаточно убедительно.

Прежде всего, современный полицентризм меняет свою структуру на смену вертикальной взаимозависимости центров силы и страна периода биполярности приходят горизонтальные взаимосвязи модернизирующих пространств. Основные тенденции перехода к постиндустриализму не подтверждают популярную и в наши дни схему мирового развития, которую сформулировал в конце XIX века государственный секретарь США Дж.Хэй: "Средиземное море - океан прошлого, Атлантический океан - океан настоящего, Тихий океан - океан будущего".

Достаточно обратиться к дискуссии футурологов о "державе № 1" XXI века, чтобы придти к выводу о невозможности формирования в ближайшем и более отдаленном будущем какого-то одного сверхцентра. В частности, американский профессор К.Престовиц писал по этому поводу: "Американскому веку пришел конец. Самым крупным событием конца столетия является восхождение Японии в качестве великой супердержавы"¹. Японский политолог С.Сато, анализируя эту же проблему, в свою очередь, отмечал: "Двадцатый век был американским веком. Двадцать первый век тоже будет американским веком"². В свою очередь, крупнейший американский ученый-политолог С.П.Хантингтон, убежденный сторонник верховенства в современной и будущем мире США, тем не менее был вынужден констатировать, комментируя процветание Европейского сообщества: "Федерация демократических, богатых, социально разнообразных стран со смешанной экономикой может превратиться в могущественную силу на мировой арене. Если следующий век - не американский век, то больше всего вероятно, что он будет европейским веком. Ключ мирового лидерства, который перешел в направлении запада через Атлантический океан в начале XX века, может двинуться обратно в восточном направлении столетие спустя"³.

Высказываются мнения о том, что модернизация России способна "окрасить" XXI век в "цвета российского флага", что создание "общекитайского рынка" и сферы производства (КНР, Тайвань и Гонконг) способно наложить свой отпечаток на все мировое развитие и т.д. В подобной разноголосице мнений главное заключается не в определении, кто более или менее прав. Важна констатация по сути не иерархической, а горизонтальной полицентричности современного мира, где страны, народы, регионы взаимозависимы не в смысле подчинения друг другу, а в качестве партнеров, сотрудников, кооперантов.

Другая отличительная черта складывающейся современной системы международных отношений - их постепенная дегегемонизация. Гегемонизм во внешней политике вступает в противоречие с ценностями постиндустриализма и его демократическими идеалами равенства и свободы всех субъектов международного общения. Усиление обусловливаемой постиндустриализмом транснациональной взаимосвязи всех субъектов мировой политики ведет не к концентрации, а к диффузии мощи и власти и растущей неопределенности их радикальных источников. Диктат одной или группы стран по отношению к другим участникам международных отношений становится все менее эффективным средством политики. На смену гегемонизму и диктату идут иные формы и методы соразвития народов, интегрированные в модель единого мирового порядка (к настоящему времени созданы около 20 глобальных моделей, предлагающие различные варианты решения многих стоящих перед человечеством проблем).

В современных международных отношениях достаточно четко прослеживается тенденция замены права силы силой права. Без такой смены аспектов в деятельности основных субъектов мировой политики не может реализовываться концепция неконфронтационного развития. Современная практика международной жизни демонстрирует как примеры нового прочтения, нового проявления силы, так и рецидивы старой практики силовой политики.

Сила, в том числе военная сила, продолжает оставаться важнейшим фигурантом международных отношений, но в двигающемся к постиндустриализму мире значительная ее часть поставлена под контроль международного права, придает устойчивость мировому правопорядку, хотя определенная часть силовой энергии тем не менее расходуется в драматических выбросах дикости.

Как бы там ни было, но обозримая перспектива развития мира - не насильственный мир, а мировой правопорядок, способный создать надежную систему контроля над насилием, прежде всего в его вооруженных формах, ввести насилие в более цивилизованные, рациональные, социально нравственные формы, чтобы использовать их в общечеловеческих интересах.

По-новому в складывающейся системе международных отношений проявляется и проблема международной безопасности. Международная безопасность как состояние невойны в отношениях между государствами постепенно трансформируется во внутреннюю безопасность человечества. Если раньше государство, добившееся внутренней стабильности. Могло быть уверено, что сможет постоять за себя вовне, то ныне международная сфера способна сломать любое государство или, наоборот, стать фактором поддержания его внутренней безопасности.

Происходит размывание границы между внутренней и международной безопасностью отдельного государства, а проблема международной безопасности превращается в объект и предмет заботы всего человечества, разрешаясь в той или иной степени и на тот или иной срок в глобальной системе.

Со сходом с исторической арены биполярной системы международных отношений на первых порах создалась иллюзия, что все локальные и региональные конфликты прекратятся сами собой. В действительности же изменились лишь общие международные условия, в которых традиционные причины конфликтов пополнялись новыми мотивами, связанными с особенностями модернизационных процессов. Возникающие в этой связи конфликты можно типологизировать следующим образом:

а) конфликты между зарождающимися региональными центрами модернизации по вопросу о лидерстве (ирано-иракский конфликт, вторжение Ирака в Кувейт);

б) конфликты между развитыми постиндустриальными странами и новыми центрами модернизации "Юга", отвергающими перспективу быть их периферией (конфликт США с Ираком);

в) конфликты на рубежах взаимодействия различных культур, которые далеко не всегда совпадают с государственными границами (В Африке такой рубеж между арабизированным севером континента и собственно африканскими культурами проходит по территориям бывшей Испанской Сахары, Чада, Судана, Эфиопии, которые стали "горячими точками". В Азии он разделяет арабские страны и Израиль, проходит по территориям Афганистана, Пакистана, Индии, Тибета. В Европе - это трагедия Югославии, где проходили границы славянского, исламского миров, рубежи западноевропейской культуры (Словения, Хорватия).

В этой связи перед новой системой международных отношений встает целый ряд трудноразрешимых задач. Объективно невозможно осуществлять постоянные полицейские меры в множащихся очагах конфликтности (в той мере, в какой эти очаги находятся внутри отдельных государств такие меры вступают также в противоречие с принципами международного права, охраняющего государственный суверенитет). Трудно, если не невозможно, блокировать воздействие факторов, разрушающих традиционную государственность, равно как и крайне сложно предотвращать попадание в "горячие точки" современного оружия. Опасно и бездействие мирового сообщества в таких случаях, питаемого надеждой на то, что конфликты "выгорят" и прекратятся сами собой. Ясно, что здесь требуются нестандартные решения глобального масштаба, затрагивающие сами основы миропорядка, причем любая оттяжка таких решений чревата большими опасностями для всего человечества.

Развитые индустриальные страны Запада тоже начинают сталкиваться с очень серьезными проблемами культурологических вызовов. Массовые миграции из зон нестабильности, которые лишь незначительно сдерживаются жесткой иммиграционной политикой, способны взорвать этническую однородность Западной Европы, обострить и без того напряженные этнорасовые отношения в США.

Опыт последних десятилетий показывает, что если удельный вес мигрантов ниже "критической массы" (как правило, это 5-7% от численности автохтонного населения), второе-третье поколение эмигрантов в основном ассимилируется доминантной культурой. Если же доля мигрантов выше, то формируются достаточно стабильные очаги культур этнического меньшинства, носители которой выступают в борьбу за признание самобытности своих интересов.

В современной полицентричной системе международных отношений появляются и признаки изменения роли основного их субъекта - государств. Конечно, вряд ли стоит соглашаться с теми учеными-международниками, которые объявляют "державную" концепцию международных отношений безнадежно устаревшей.

Да, функциональная целостность и взаимозависимость мира, возникающего под воздействием глобальных интеграционных процессов, вступает во все большее противоречие с политической фрагментацией международной системы государств - наций, но это противоречие диалектично и не дает исчезнуть полифонии мира, источника его развития, в стерилизующем чреве "всемирного государства".

Абсолютный суверенитет государства способен отторгать общечеловеческие цели и интересы, но ведь есть опыт его трансформации в "просвещенный суверенитет", есть практика делегирования прав и прерогатив, есть образцы международного консенсуса по важнейшим вопросам.

Утверждение принципа равноправия и самоопределения народов, а затем принципа уважения прав человека как высшей социальной ценности внесли существенную коррекцию в "державную" концепцию современных международных отношений, но не следует забывать, что человек приобщается к универсальным ценностям через государство-нацию, и большей части человечества еще только предстоит проделать этот путь. 

Под "национальным интересом", на котором зиждется политический курс любого государства, понимают и наращивание силы для обеспечения "своей" безопасности, решая в свою пользу споров с соседями, получение доступа к природным ресурсам за пределами национальных границ, идеологические цели, националистические установки, интересы истеблишмента.

Гипертрофированные представления о "национальном интересе" способствуют усилению конфликтности в международных отношениях, но где и в чем состоит другой, столь же объективный путь определения национальной политики того или другого социума по отношению к другим ему подобным? Да, тенденция к дроблению государств по этническому принципу, эрозия в связи с этим принципа нерушимости границ способны ввергнуть всю систему международных отношений в хаос, но как противостоять этому объективному процессу?

Демократично ли отказывать способным к самостоятельной государственной жизни народам в праве пойти по столбовой дороге, выведшей многие нации к процветанию лишь на том основании, что это противоречит существующему миропорядку? С другой стороны, как вписать в этот вектор развития большинство страна Азии и Африки, являющих собой образцы конгломератов различных культур, рас и народностей (самый наглядный и хорошо известный пример - Индия)?

Цементирующим звеном существующего здесь типа государства является феодальный по происхождению принцип обожествления верховной власти, управляющей руками стабильной прослойки бюрократии, олицетворяющей собой государственность. Легко предположить, что постиндустриальная модернизация, ели она будет сопровождаться демократизацией по западному образцу, лишь разрушит здесь традиционные формы государственности и умножит число зон перманентной нестабильности в мире.

Становление современной полицентричной системы международных отношений - процесс сложный и противоречивый. Уже сейчас ясно, что миропорядок, к которому мы идем, по крайней мере на первых порах, не обязательно будет более стабильным и безопасным, чем в период биполярности. Но ведь и человечество делает только первые шаги в историческом пространстве, где может найти себе достойное место для самоидентификации, выбрать собственный путь развития каждый народ, каждая страна, каждый отдельный человек. Этот новый мир предполагает национально-государственный, расово-этнический, социально-экономический, социокультурный, религиозный, политический и все иные формы общественного плюрализма. Человечество только начало осваивать науку регулирования собственного развития. Ему еще предстоит создать и отладить необходимые для этого механизмы глобального управления.
 

¹  По существующим прогнозам, к 2000 г. Япония с ее 120-миллионным населением будет производить товаров и услуг лишь на 15% меньше, чем США. По инвестициям в современные наукоемкие отрасли производства Япония уже сейчас превосходит США почти в два раза, если считать на душу населения. Японские заграничные капиталы в скором времени превысят отметку в 1 трлн. Долл., что значительно превзойдет аналогичный показатель США.
²  Японский ученый в данном случае отдает предпочтение потенциалу США и сохраняющемуся значению военно-политической мощи США.
³  ЕС с населением 344,6 млн. чел. в 1900 г. произвело товаров и услуг на 5,53 трлн. долл., превзойдя США (5,47 трлн. долл.).