Независимо от типа политической организации современных обществ, партии всегда выступали неизменным игроком на сцене власти. Демократические и даже тоталитарные формы организации власти всегда создавали свой собственный рисунок партийных отношений, выстраивая характерную для себя архитектуру этих политических объединений. Непременной своеобычностью отличались и национальные политики, демонстрируя уникальные комбинации межпартийной конкуренции, избирательные альянсы или же особенные черты партстроительства. Не является исключением и российское общество, где последние полтора с небольшим десятилетия "явили свету" поразительную динамику взаимоотношений партий с населением и властью, а порой уж и совсем парадоксальные черты организации этих политических структур.

После крушения монополии партии коммунистов в конце 80-х у подавляющей части общества развилась своеобразная аллергия относительно партийных институтов. И хотя в то время уже появились ростки новых "оппозиционных" партий в лице ЛДПР, правящий класс, да и контрэлитарные группы не спешили воспользоваться этим инструментом завоевания власти.

Однако прошло совсем немного времени и партии оказались вновь востребованными для представительства интересов нарождавшегося гражданского общества. Демократические ожидания спровоцировали волну общественно-политических движений, позиционировавших себя в политическом пространстве при помощи партийных институтов. Восстанавливали свои организационные структуры и коммунисты.

Начало завершающего десятилетия в ХХ в. в России внешне стало напоминать далеко не аналогичные политические процессы послевоенной Японии или же 70-х годов в Аргентине, где действовали сотни и сотни партий. В конечном счете к середине 90-х в стране выстроился вполне структурированный партийно-политический спектр, ставший своеобразным маркером представительства как гражданских интересов, так и позиций правящих кругов.

Правящая группировка с первыми признаками укрепления собственного положения стала искать особые способы использования партийного движения в собственных целях. Инициатива Ельцина по созданию "право-левого" блока Черномырдина - Рыбкина была, пожалуй, самой показательной попыткой перехода от тактики опоры на проправительственные партии к открытой инициации собственных партийных институтов. Правда, в той гуще партийных и протопартийных объединений, где к тому же существенную роль играла коммунистическая оппозиция, Ельцину не удалось выстроить устойчивую комбинацию "центристских" противовесов политической стихии общества. Да и, признаться, настроения внутри правящего класса по отношению к этому проекту были далеко не едиными. И, в частности, такая разнородность настроений объяснялась сохранением у еще значительной части элиты весьма тесных контактов с общественными аудиториями. Время, однако, показало, что административные интервенции на партийном рынке были не столько тактическими уловками отдельных политических фигур, сколько стратегическим проектом всего правящего класса.

Прошедшее время наглядно показало и другое: успешное осуществление подобных проектов должно опираться на более масштабные институциональные основания, не ограничиваясь лишь попыткой трансформации ситуации в поле партийной политики. Тем более, что именно область партийных взаимоотношений стала едва ли ни ключевой для инициации и расширения границ политического рынка. Иначе говоря, правящие круги должны были бы не просто подготовиться к партийным инновациям на политическом рынке или, другими словами, выстроить организационную структуру власти, где бы такие действия стали возможными. Необходимо было еще вмонтировать в создаваемую структуру всю партийную систему таким образом, чтобы организация власти могла продуцировать положительные для элиты системные эффекты. 

Задача, надо признаться, была тем более грандиозной, что партийные институты при всех намерениях властей неизменно сохраняли общественно-политические источники, которые не всегда было возможно целенаправленно и уж тем более гарантированно контролировать. И тем не менее нынешний режим показал, что такая задача ему по плечу: за кратчайший исторический срок команде действующего президента удалось и трансформировать институциональное строение российской власти, и радикальным образом вмешаться в межпартийные отношения, и научиться надежно управлять настроениями общественности.

Такого рода "успехи" стали возможными лишь на основе определенных социально-политических процессов, важнейшим среди которых, явился окончательно оформившийся внутрикорпоративный раскол правящего класса, обозначивший усиление межгруппового противостояния элиты в сфере политики. 

Если крупными мазками обрисовать весь процесс политического конструирования нового дизайна российской власти, то в качестве его наиболее важных звеньев следовало бы отметить:

- вытеснение на политическую периферию федеральных представительных органов, в том числе и полную деполитизацию Совета Федерации (или другими словами, превращение представительных органов власти в придаток структур исполнительной власти);

- установление практически полного контроля государства за федеральными СМИ на медиа-рынке;

- укрепление унитарной вертикали власти в отношениях с регионами (в виде унификации республиканского законодательства, большего сбалансирования отношений центра с региональными элитами);

- восстановление функций "большого КГБ" в рамках ФСБ;

- создание управляемой партийной системы;

- расширение жесткой правоприменительной практики по отношению к политическим конкурентам;

- политическое расслоение бизнеса и создание структур управления гражданскими объединениями.

Что касается пертурбаций в сфере партийных отношений, то, думается, что в конечном счете главное причиной такой трансформации системы власти стала потребность режима в устранении факторов неопределенности, связанных с электоральным процессом. Именно последний создавал дополнительные риски, позволяя оппозиции выдвигать альтернативные проекты, не вписывающиеся в логику действий самой власти. Как следствие - провоцирование оппозиционного дискурса могло подорвать с таким трудом созданное внешне благополучное единство общества, стабильность, баланс отношений Центра с регионами. Немаловажной причиной установления механизмов управления российской демократией стало и желание отрегулировать механизм элитарного рекрутинга, убрать ряд оппонирующих фигур и группировок с федерального рынка.

Конечно, нельзя не видеть, что в общеполитическом плане проявились определенные позитивные последствия такого реформирования. В частности, безусловным положительным эффектом стало то, что сам Президент в интервью на ТВ 28-29 ноября 2003 г. назвал созданием "баланса политических сил", исключившего "борьбу кланов" в парламенте и госстуруктурах. Повышение управляемости политическим процессом в целом привело и к принятию ряда позитивных экономических законов. Снизилась и активность радикальных партий. И все же нельзя не констатировать, что в целом выше обозначенные трансформации привели к дальнейшему снижению реальной конкурентности и усилению управляемости политическим процессом, ослаблению политических позиций бизнеса и гражданских структур, сужению спектра манифестируемых политикой интересов. 

Это касается собственно партийной сферы, то надо отметить, что институциональная "перезагрузка" политической системы - или, другими словами, восстановление советской матрицы власти - породила целый спектр различного рода неоднозначных трендов в области партийного строительства и межпартийных отношений. С одной стороны, оказались, если и не до конца уничтоженными, то радикально минимизированными стимулы для развития партийной системы в целом. Хотя, нельзя не видеть, что сегодня российское общество дает возможность существовать как традиционным (массовым, идеологическим) партиям, так и новым организациям партийного типа (картельным и другим). Однако, думается, что это только внешняя сторона действительности и подлинные новации российского партогенеза проявляются совсем в иных аспектах.

Отметим, в частности, что начавшаяся партийная реформа привела к монопольному положению на электоральном рынке не столько партий как таковых, сколько партий федерального уровня и, как показала практика, особенно партий, поддерживаемых государством. Этому способствовала жесткая правоприменительная практика по отношению к конкурентам, отсечение общественных объединений от участия в выборах и ряд других мер (например, ослабление контрольных функций губернаторов в отношении своих законодательных собраний), повышение заградительных барьеров для мелких и региональных партий). Ну, а срастание кадрового состава партий власти и государства внешне стало напоминать казалось бы хорошо забытые традиции большевиков, оккупировавших государственный аппарат. 

Весьма знаменательным событием для отечественного партогенеза стало образование "Единой России", которая наподобие индонезийской партии "Голкар", под административно-финансовым прикрытием властей, в одночасье (безо всяких программных манифестаций, организационных структур и прочих формальностей) - как та в свое время для Сухарто - превратилась в массовую опору для президента. Казалось бы ничего особенного не произошло, ведь российский истеблишмент создавал свои новые партии к каждым выборам. Однако, данный факт не может быть интерпретирован привычным образом.

Да, создание, появление такого рода структур как обычно усиливало контроль государства за партийным рынком; за счет насильственного сплочения и навязанного консенсуса под флагом центризма консолидаризировалась часть элитарного слоя; включался в политическую жизнь и массовый аппарат, вмещающий всех тех "нужных" людей, кого не "переварила" исполнительная власть, а механизмы кооптации и ротации оказывались вполне достаточными для тонкого регулирования и политического, и кадрового состава правящих кругов. Казалось бы, все как прежде.

Появление этой политической организации никак не встраивается в границы прежних тенденций. Чтобы подтвердить это, уточним некоторые параметры тех институтов, которые "играют" на стороне власти.

Среди них можно выделить, как минимуму три разновидности партийных объединений: проправительственные, партии власти, правящие и доминантные партии.

Так, проправительственные (пропрезидентские) партии могут быть описаны как институты, играющие роль политической опоры власти, но сохраняющие при этом политический статус посредников (в отношениях с обществом), которые транслируют интересы определенных групп населения и формализуют их поведенческие практики в рамках политического курса правительства. В конечном счете, такие партии работают на усиление стабилизации режима и поддерживают его независимо от степени лояльности и даже идеологической окраски своей партийной линии. 

В то же время "партии власти" характеризуют те организационные структуры, которые в целях сохранения политической поддержки правительства (президента) - помимо мобилизации граждан собственными средствами - активно используют помощь со стороны государства поступающую в виде разнообразных финансовых, административных и прочих ресурсов. Формально они могут обладать как "кадровым" (профессиональным), так и общественно-политическим происхождением и связывать свое позиционирование с разнообразными формами презентации интересов различных групп населения. Одновременно "партии власти" могут существовать в различных сегментах политического спектра. Однако, играя роль активного проводника политики правящего режима, они сочетают эту деятельность с высокой степенью зависимости от предоставляемых им государственных ресурсов. Такие институты обладают явно привилегированным положением на политическом рынке как в плане межпартийной конкуренции, так и в отношении продвижения своих членов в высшие политические круги. 

В свою очередь, правящие партии характеризуют статус соответствующей организации, получившей возможность определять курс государственной политики. Доминантные партии представляют собой те правящие партии, которые на протяжении длительного времени демонстрируют лидирующее положение ведущей политической силы на партийном рынке и в государстве (об этом свидетельствует опыт послевоенной Японии). Однако эта структура, даже соединяя свои возможности с ресурсами государства, будет сохранять функциональные очертания партийной организации. 

Феномен же "Единой России" совершенно иной. Хотя у этой "партии" присутствуют внешне вполне респектабельные формы партийной организации, обозначающие претензию на манифестацию гражданских интересов, наличие разнообразных "внутрипартийных" структур, а также ряд иных параметров, можно утверждать, что это институт представляет собой не партию, а непосредственную форму (кадрового, ресурсного и что особенно важно - функционального) позиционирования исполнительной власти на партийном рынке. Это - "административная партия". 

С формально-содержательной стороны административная партия (несмотря на претензию быть "массовой" партией) представляет собой институциональный симбиоз кадровых и картельных организаций (или партий-холдингов, представляющих собой группу менеджеров, продвигающих политический проект при помощи маркетинговых технологий, идеологического менеджмента и других способов их политического позиционирования). И в этом продвинутом облике она имеют явные, но все же технологические преимущества перед конкурентами. Однако главные политические преимущества даны ей по факту происхождения. 

Например, по источникам образования она может быть охарактеризована как абсолютно бюрократическая структура. Не случайно высшими руководителями партии являются прямые представители высших эшелонов федеральной и исполнительной региональной власти. Так, если ранее "партии власти" сохраняли известную - и кадровую, и институциональную - дистанцированность от государственных структур, то в настоящее время функции "партийной верхушки" в такого рода организации стали выполнять прямые представители различных органов исполнительной власти. Применительно к нынешним отечественным "центристам" хорошо видно, что источники их происхождения - недра не всех, а только исполнительных структур власти, причем ее высших эшелонов. Такая инициация "партийных" образований ставит предельно жесткие границы для их деятельности, исключая любую политическую самодеятельность. Первые менеджеры этой организации как раз и пострадали за свои излишние инициативы, которые по своей интеллектуальной "закваске" в весьма невыгодном свете выставляли и самих закоперщиков, и политических кураторов. Уже первоначальный период существования этой структуры показал практическую нерешаемость стоящей перед нею задачи: стремление сымитировать видимость оппозиционности власти (для установления более тесных контактов с населением) с сохранением (хотя бы внешней) самостоятельности и автономности. 

Бюджетные ресурсы ведомств и организаций "партийных руководителей" не столько поставлены "на службу" интересам "Единой России", сколько представляют собой легализованные формы перекачки бюджетных средств для управления властью теми политическими процессами, которые формально связаны с ее деятельностью. Эта организация стала корпоративным исполнителем государственного бюджета, точнее - его непоказанных статей, закамуфлированных под иные показатели. Такой стиль материального обеспечения политической деятельности, отличающийся постоянством пополнения партийной казны, устойчивостью этих финансовых потоков перед различными внутриполитическими кризисами, а также масштабами выделенных на политику средств, лишний раз подчеркивает генетическую неразрывность этого "партийного" института с деятельностью институтов исполнительной власти.

Исключительно формальная вычлененность "партийных" институтов из структур исполнительной власти демонстрирует и особый механизм их внутренней консолидации. Как показывает практика, таким центром внутреннего притяжения является для них не "идея", не "программа" и даже не харизматический политик или ключевая фигура власти, которая способна персонализировать чувства внутренней солидарности членов такого рода "партии". Этими свойствами обладает сам формально институализированный центр исполнительной власти, который независимо от своего конкретного носителя (президента, премьер-министра и т.д.) программирует помыслы и чаяния "рядовых центристов". Иначе говоря, конкретные политики могут и уйти, а породившая "партию" властная инстанция так и останется, сохранив формы финансовой и административной подпитки. Именно ей и отдаются все симпатии "партийцев", ей и поклоняются, на нее равняются, вместе с ней колеблются, ей и служат. Именно власть одновременно и поддерживает деятельность своей "партийной" корпорации, позволяя ей занимать лидирующие политические позиции, и препятствует ее естественной эволюции в нормальную партию (т.е. способную занимать самостоятельные позиции), обеспечивая при этом ресурсное обеспечение всего процесса ее функционирования.

Нельзя не отметить и присущую таким организациям специфику кадрового структурирования.

Наряду с "партийным" руководством (которое, как уже говорилось, представляют люди из исполнительных структур) здесь могут быть выделены так называемые "имиджевые фигуры", которые призваны символизировать связь с населением и его интересами. Как правило, это представители научной или художественной интеллигенции, обладающие если не авторитетом, то хотя бы известностью. Их товарные медиаформы и служат средством продвижения многих "партийных" проектов. 

В кадровую структуру входят также эксперты и специалисты, обеспечивающие техническое сопровождение деятельности "партий" на медиарынке, во время выборов и т.д. Выделять в данном случае традиционные для партий группы "рядовых членов", "сочувствующих" и даже "спонсоров" не имеет смысла, поскольку их деятельность не является для данных политических корпораций системообразующей. Даже "спонсоры" здесь особые - те, кто вынужден платить дань государству в форме "добровольных" пожертвований и взносов. Такое "спонсорство" - это форма социальной самозащиты части бизнеса, в которой нет места политическим предпочтениям.

Создаваемые властью преференции такого рода структуре, не просто избавляют ее от конкуренции (даже не излишней, а в целом), но и способствуют возникновению дополнительных, а по сути, главных для нее функций. Как показывает практика, эта административная партия стремится не столько манифестировать интересы граждан, сколько регулировать межпартийные отношения, воздействуя на связи других организаций друг с другом и с обществом в целом. Цель административных центристов не в трансляции гражданских потребностей, а в их перепозиционировании в направлении сближения с интересами власти. Иными словами, через "Единую Россию" власть конструирует гражданские запросы в соответствии со своими приоритетами, преференциями правительственного курса. Используя свои возможности на медиарынке, власть выдвигает предложения, от которых нельзя отказаться (и отклониться), формируя соответствующий спрос на свои услуги и создавая таким образом необходимый для себя политический рынок. Параллельно "Единой России" назначена и перестройка правил игры на всем пространстве межпартийных отношений и партийной представительства. Факты электоральных поражений правых и левых на последних парламентских выборах наглядно показали, что старым и новым партийным образованиям предоставляется возможность действовать лишь в определенном политическом коридоре.

Эта вновь образованная корпоративная структура может быть охарактеризована как прямой клон исполнительных органов, представляющих себя на политическом рынке, но в партийной форме. Такого рода образование по сути представляет собой ни что иное, как прямого агента государства, строящего свою деятельность исключительно на медиа-административных, а не на политических ресурсах. Это "партия" - не политический сателлит государства, а "кусочек" самого государства, продолжение его политического "тела", адаптирующегося в другом сегменте политического пространства.

То, что мы видим в лице официальной "центристской партии", если и представляет собой партию власти, то партию уж слишком исключительную, которую невозможно идентифицировать как образование, выполняющее традиционные для партий функции. Все ее функции, цели, задачи, способы применения ресурсов имеют один источник - задачу социального самосохранения бюрократии, корпоративной консолидации этого слоя, приватизировавшего государственную власть. Это приводной ремень правящего слоя. Это сама власть, точнее ее административный сегмент, адаптированный для присутствия в механизмах гражданского представительства. 

Применительно к "Единой России" точнее говорить не о партии, а о корпоративно-административном образовании, выполняющем не столько партийные функции, сколько функции электорального контроля и выстраивания межпартийных отношения в интересах власти. 

Производность административной партии от государства, ее близость к власти, а не к обществу сразу прочертило некую границу, отделявшую это образование от других партий и общественно-политических движений. Реальное же превалирование этой партии над своими конкурентами превратило государство в механизм наделения этой корпоративной структуры правом представительства гражданских интересов. С ее помощью государство стало активно прессинговать - а, по сути, вытеснять с политического рынка мелкие, региональные и иные общественно-политические партии, не способные присоединиться к этому основному политическому потоку. Таким образом партийная система еще дальше удалилась от непосредственного воздействия гражданских структур, став в социальном смысле "безбазовой". 

Показательно, что в свое время М.Острогорский боялся, что по мере нарастания политической мощи партии начнут перехватывать функции у государства. Теперь же получается, что государство начинает вытеснять партии с их законного места, создавая в этих целях собственные институты и структуры. Тем самым российская власть пытается начать масштабную игру на очищение того участка поля политики, на котором традиционно были представлены гражданские интересы. Причем в дальнейшем не исключено, что тактически этот административный монстр расколется на какое-то количество структур, чтобы создать видимость многопартийности. 

Подчеркнем еще раз, что термин "партия" может применяться к таким образованиям сугубо формально, обозначая скорее пространство их легальной деятельности, границы взаимодействия с вторичными ассоциациями, предпочтительность контрагентов и выстраиваемых здесь коммуникаций. По сути же очевидно, что это не более чем особые объединения государственной бюрократии, представляющей структуры исполнительной власти, и пытающиеся создать себе корпоративные преимущества в отношениях с крупным бизнесом и другими элитарными группировками.

Партийно-институциональное опережение своих конкурентов со стороны бизнеса дает бюрократии преимущество и в закреплении своей корпоративной консолидации, и в защите своего позиционирования от претендентов.

В этом плане весьма показательным примером являются недавние прокурорские наскоки на ЮКОС, то есть ту бизнес-структуру, которая открыто высказала свои претензии на властные позиции. Причем особую ярость бюрократии вызвала даже не сама попытка поддержать ряд оппозиционных власти (а, следовательно, чуждых бюрократической корпорации) партий (где политическое пространство сужено и потому мало результативно), а стремление побороться за парламент, то есть использовать иные институциональные возможности для своего политического позиционирования.

Хорошо известно, что "партийный" контроль над парламентом является условием властного позиционирования официального центризма. Так что попытка взять "не по чину" пресекается весьма жестко и последовательно. Характерно при этом, что ответ бюрократии был направлен не только на подавление оппонента в хорошо знакомой стилистике "споров хозяйствующих субъектов", но и добавлен попытками внутренней сегментации крупного бизнеса как противостоящей корпоративной структуры. И такая тактика в общем-то оправдана, ибо в данном случае соперник более серьезный, нежели, к примеру, медиаоппоненты. 

Конечно, власть не повторяет пока наиболее одиозные традиции прошлого, не превращая, к примеру, "Единую Россию" в подобие КПСС, в "ядро" политической системы. Однако сцепка существующих сегодня доминирующих "центристских" партий и власти по существу является формой доминирующего выражения интересов бюрократии, контролирующей структуры исполнительной власти.

В целом - на примере "ЕР" становится все виднее, что основные партийно-политические институты общества постепенно начинают переключаться (причем где-то этот процесс уже завершен) на представительство не гражданских, а корпоративных интересов. Причем, чем более ресурсообеспеченным выглядит такая корпорация, тем более весомый политический результат она и имеет. В этом русле все формальные институты государства превращаются в каналы корпоративного представительства и минимизации влияния гражданских структур. 

В такой среде гражданские инициативы не столько выражаются, сколько реконструируются, а чаще всего замещаются системой корпоративных представлений. Можно было бы сделать вывод о том, что механизмы корпоративного представительства формируют и особый тип "корпоративного гражданства" или - такой порядок, где гражданские прерогативы и права человека непосредственно зависят от его принадлежности к тому или иному корпоративному сословию.

Все эти механизмы корпоративного представительства (в которых квазипартийным образованиям отводится весьма существенная роль) стали основанием построения "разрешительной" или "управляемой" демократии в российском обществе. Межэлитарный баланс, бюрократизированная стабильность, просчитываемость политических реакций наиболее крупных игроков, возможность усиления позиционирования режима в рамках внутриполитического пространства - все это видимые результаты такого типа правления.

Но не очевидны ли (среди ряда положительных) и другие, совсем уже не позитивные последствия постоянно сдерживаемой активности граждан; осуществления имитационных политических стратегий, создающих преимущества исключительно элитарным группировкам; пренебрежения стандартами участия, которые хорошо известны по политической практике демократических стран?