Трудно оставаться безразличным к рубежам времени. Даже смена года издавна считается праздником. А ведь впереди у "цивилизованного" мира замаячила смена не только десятилетия, столетия, но и тысячелетия. Понимая, насколько условен принятый сейчас отсчет времени, тем не менее многие люди не только на бытовом но и на официальном уровне пытаются заглянуть в будущее а наиболее деятельные - создать его по своему разумению. Для этого надо хотя бы приблизительно осознать, чего хочется сформировать на это систему взглядов или концепцию. И затем действовать в соответствии с ней.

Отсутствие ясности в этих вопросах у российского руководства, многолетние разговоры военачальников о военной реформе и сетования Верховного главнокомандующего на то, что военная реформа в России никак не идет, вынуждают анализировать не столько собственные, сколько чужие концепции, "примеривая" их на собственную страну. А тон военным приготовлениям к XXI в. уже много лет задает одна страна - США.

На первый взгляд наблюдается общность оценок ВПО для России и США. Угроза ядерной войны для обоих государств резко снизилась, крупномасштабной неядерной - также, одновременно возросла угроза локальных конфликтов, затрагивающих "национальные интересы". Но при внимательном рассмотрении видна разница. В выступлениях военно-политического руководства США по стратегическим задачам и вооружениям регулярно звучат опасения, связанные с наличием в мире единственного государства, которое в состоянии уничтожить США; с российской стороны такие опасения не заявляются. А по оперативно-тактическим задачам и вооружениям разница в том, что "интересы США" простираются практически на весь земной шар, а интересы России в последнее время, судя по фактической внешней политике, ограничены ее ближайшим окружением и внутригосударственными проблемами. Так обстоит дело с политическими оценками ВПО и угроз.

А что с военными концепциями? Их количество и содержание нельзя считать строго определенными. Они непрерывно развиваются, уточняются. Изучать их приходится "на ходу". Из заявленных в последние годы наибольший интерес военных специалистов вызвали следующие американские концепции:

1) нелетального оружия;

2) нераспространения оружия массового поражения (ОМП) и высокоэффективного обычного оружия;

3) информационной войны;

4) неядерного сдерживания.

Концепция оружия нелетального воздействия (ОНЛВ) официально провозглашена в 1990 г. командованием боевой подготовки армии США в связи с тем, что "часто возникают ситуации, в которых США не могут добиться своих целей, поскольку в результате будут убитые, нанесен вред окружающей среде, разрушены памятники культуры и в целом существует большой риск сделать врагами США тех людей, которые до этого ими не являлись. ОНЛВ дает в руки ВС США действенный инструмент вмешательства в конфликт, которое было бы нежелательно с использованием обычного оружия". Подается это под флагом решения только тактических задач. Но попытка ограничить размер конфликта, не привести его к войне, тем более партизанской, - это решение уже не тактической, а стратегической задачи, определяющей характер войны, а не операции. Кроме того, в составе средств ОНЛВ рассматриваются такие, которые при их применении, например, против мобильных ракетных комплексов, могут резко снизить их подвижность, живучесть и саму способность к решению стратегических задач в войне.

Взгляды США на проблему "нераспространения" прояснили некоторые события, произошедшие еще в конце 1993 г., в частности: а) Международная конференция, организованная Фондом Карнеги на тему "Нераспространение ядерного оружия: вызов впереди", 17- 18 ноября, Вашингтон; б) выступление министра обороны США в Комитете по международной безопасности и контролю над вооружениями в Национальной академии наук (НАН) США 7 декабря. Как следует из опубликованных материалов, дело уже не столько в выступлениях должностных лиц, сколько в предпринятых конкретных действиях:

1) Ответственность в США за решение проблемы нераспространения ОМП возложена теперь на министерство обороны (МО).

2) Учрежден новый пост помощника МО по ядерной безопасности.

3) Объявлена новая комплексная программа работ -"Оборонительная инициатива против распространения ".

4) Главным элементом новизны стало то, что к задаче предотвращения распространения ЯО добавлена задача защиты от него, если ЯО появится у государств, которых в США окрестили "жульническими".

Открыто были названы те, кого США уже занесли в список "жульнических государств". Об этом журнал "Обозреватель - Observer" уже писал в № 14 за 1994 г. И об аморальности такого подхода к нераспространению, и об опасности для России также.

Наиболее опасное обстоятельство прозвучало в выступлении министра обороны США, который открыто назвал те средства вооруженной борьбы, с помощью которых они собираются "противостоять угрозе" ЯО, если таковое окажется в распоряжении "плохих" государств. Это усовершенствованные неядерные проникающие боеприпасы для борьбы с подземными сооружениями, затем "средства охоты за мобильными ракетными установками", т. е. сугубо наступательные виды оружия, и только на третьем месте названы средства перехвата баллистических ракет.

Не меньше опасений вызывает и концепция информационной войны. Одна из первых характерных публикаций, свидетельствующих о планах Пентагона в этой области, - отчет, подготовленный по заказу армии США большой группой (около 150) специалистов Национального исследовательского совета Национальной Академии наук (НАН) США. Группа начала свою работу в марте 1988 г., опубликовала результаты в 1992 г., восприняв произошедшие за это время изменения в современном мире, осмыслив их и выработав весьма интересные рекомендации.

Начинаются они с переоценки роли вооруженных сил. Сделан вывод о возрастании роли армии, которой, возможно, предстоят боевые действия против численно превосходящего противника в отдаленных от США регионах. Традиционными силами, средствами и способами не обойтись. Значит, надо искать нетрадиционные.

Всего к развертыванию в XXI в. предложено несколько новых систем. Некоторые результаты представляются очевидными, некоторые - экзотическими. Справедливость или ошибочность сделанных прогнозов покажет время и высший арбитр - практика военных действий.

Для нас же сейчас принципиально важно, что в опубликованном отчете недвусмысленно вводится понятие "информационной войны", формулируется военная задача "победы в информационной войне", а среди пяти важнейших направлений работ по созданию новых военных систем для армии США первыми названы системы, обеспечивающие победу в такого рода войне. Лишь на последующих местах (со второе по пятое) значатся: интегрированная поддержка солдата, системы повышения боевой мощи и мобильности, противовоздушная и противоракетная оборона, системы поддержки боевого обеспечения войск.

В последнее время об "информационной войне" заговорили уже и на стратегическом уровне. При этом в отечественных публикациях иногда наблюдается путаница, вызванная несоответствием некоторых слов при их буквальном переводе.

В понятийном аппарате, использовавшемся в военно-политических и военно-технических документах советского периода нашей истории, понятия "информационная война" не было. Об этом свидетельствует, в частности, Военный энциклопедический словарь. Между тем в числе классификационных признаков войн были также и военно-технические.

Классифицируя войны по военно-техническим признакам, советские специалисты различали, прежде всего, войны, ведущиеся с применением так называемых обычных средств вооруженной борьбы, и войны, ведущиеся с применением средств массового поражения, в частности, ядерного оружия. Характерная деталь: термины "атомная войны", затем "ядерная война" в официальном лексиконе использовались, а войн таких, как известно, не было. Зато термин "обычная война", хотя такого рода войны практически происходили регулярно, считался дурным тоном и в советской военной науке никогда не применялся. Определялись только типы "обычного" оружия (средств вооруженной борьбы), в частности, "холодное" и "огнестрельное" оружие: реактивное, ракетное, бомбардировочное, минное, зажигательное, торпедное. Средства, связанные с использованием информации в войне, рассматривались исключительно как разновидность средств обеспечения. Из возможных в будущем войн термин "геофизическая война" снабжался многозначительным примечанием "(иностр.)".

За рубежом подход к терминологии был несколько иным. В США, например, слово "war", которое на русский язык чаще всего переводится как "война", использовалось в сочетании с различными прилагательными, аналогов которым нет в обиходе специалистов РФ. Так, кроме "холодной войны" ("cold war") для характеристики "настоящей" или "горячей" войны применялось словосочетание "shooting war". Для обозначения войны с применением обычных средств поражения использовался термин "conventional war", который тем самым подчеркивал не "обычность" или "необычность" оружия, а обусловленность его применения в войне международными соглашениями (конвенциями). С военно-технической точки зрения использовалась классификация по виду используемых средств поражения и сфер ведения военных действий, а поэтому в ходу были словосочетания типа "bacteriological war", "biological war", "chemical war", наконец, нашумевшее в 80-е годы словосочетание "star wars" ("звездные войны"). Так что появление термина "informational war" (IW) для англоязычных специалистов было вполне естественным.

Однозначному восприятию этого термина российскими специалистами мешает еще одно обстоятельство, связанное с переводом слова "war" на русский язык. Англоязычные специалисты не проводят столь резкого различия между двумя понятиями: "война" как общественно-политическое явление и "военные действия" как явление, прежде всего связанное с деятельностью вооруженных сил, хотя и акцентируют иногда это значение, используя слово "warfare". Поэтому в зависимости от контекста слово "war" иногда следует переводить на русский язык словом "война", иногда "военные действия" или даже "боевые действия", иногда "военная наука" либо "военное искусство". О последнем свидетельствует толковый словарь современного английского языка А.С.Хорнби, в котором говорится, что одним из толкований слова "war" является "science or art of fighting, using weapons, ets".

Таким образом, появившийся за рубежом термин IW не всеща следует переводить как "информационная война" (ИВ). Иногда правильнее использовать термин "информационные военные действия" (ИВД).

Понимание специалистами США "информационной войны" как ИВД можно прояснить на основании анализа тех военно-технических средств и тех способов, с помощью которых предполагается добиться победы в "информационной войне". Здесь сочетание космических средств разведки и целеуказания авиационных беспилотных средств наблюдения за полем боя, а главное - интегрированная система сбора, обработки и передачи информации всем участникам боевых действий на ТВД.

Следует недвусмысленно подчеркнуть, что и остальные четыре из пяти перечисленных выше направлений работ по созданию ВВТ для армии США также пронизаны информационными технологиями, а значит, и соответствующими средствами. В оснащении бойца XXI в., в составе средств "интегрированной поддержки солдата", естественно предусматриваются средства взаимодействия с интегрированной информационной системой ТВД, а также микрокомпьютер, помогающий переработать поступающую информацию и принять рациональное решение. Предложены робототехнические средства для ведения боевых действий, передвижения и перемещения тяжестей. Наряду с ними рекомендованы биотехнологические средства для лечения ран и профилактики болезней, разнообразные средства защиты. В составе "системы повышения боевой мощи и мобильности", как и следовало ожидать, предусматривается "интеллектуальное оружие" и робототехнические средства. Противовоздушная и противоракетная системы традиционно были высокоинтеллектуальными, но и их предполагается совершенствовать. В состав "системы боевого обеспечения войск" вошли подсистемы оперативного картографирования. Создается система оперативного перепланирования операции, снижающая затраты времени с нескольких суток до нескольких часов. Не забыты и технологии обучения солдата действиям в нестандартных условиях быстроменяющейся обстановки.

Но все-таки главным в концепции ИВ станет то, что повлияет на дестабилизацию стратегической ВПО: программные "закладки" в компьютерные базы данных и сети государственного управления, разрушающие это управление; средства электромагнитного поражения систем управления энергетикой, транспортом и т.д.

Новые идеи появились и в концепции силового сдерживания, которая раньше связывалась только с наличием у противостоящих стран стратегического ЯО. Рассмотрим одно из весьма характерных мест в послании президента США Клинтона по бюджету на 1997 финансовый год, адресованном Конгрессу США. В нем, в частности, отмечается следующее: "Мой бюджет обеспечивает необходимые ресурсы для удовлетворения стратегических интересов Америки, способствует проведению нашей внешней политики, открывает для нас новые рынки за границей и поддерживает экспорт товаров США. Он обеспечивает также ресурсы для противостояния появившейся глобальной угрозе, пришедшей на смену "холодной войне" и выражающейся в региональных, этнических и национальных конфликтах, распространении оружия массового поражения, международном терроризме и преступности, торговле наркотиками и загрязнении окружающей среды".

Из заявлений, подобных процитированному, некоторые отечественные политологи делают поспешный вывод о том, что все новые американские средства сдерживания, а по существу - средства вооруженной борьбы, которыми будут оснащаться ВС США, направлены уже не против России, "холодная война" с которой, а точнее с бывшим СССР, уже закончилась, а против "третьих" стран. Россия же, как ядерное государство, рассматривается, мол, только в стратегическом плане, только в связи с ее ядерным вооружением, а здесь есть договоренности и нет проблем.

Однако из более внимательного прочтения составляющих новой "глобальной угрозы" и сопоставления ее с небезосновательными (порой) претензиями мирового сообщества к России можно сделать и прямо противоположный вывод.

Действительно, как отмечено выше, значительная часть региональных, этнических и национальных конфликтов возникала и продолжает возникать не только за пределами национальных интересов России, но и в центре ее интересов: на территории бывшего СССР и в самой России. Угроза распространения оружия массового поражения существует опять-таки также и с этих территорий; даже когда ее явно нет, предпринимаются попытки "раздуть" эту угрозу. Упреки в международном терроризме и особенно в преступности, проистекающих из России и других стран СНГ, тоже не единичны и во многом обоснованны. И наконец, через страны СНГ и на их территории происходит и распространение, и производство, и торговля наркотиками, а загрязнение окружающей среды - давний грех отечественных производственников и управленцев. Так что по всем компонентам новой угрозы, которую американцы называют угрозой не только для себя, но и "глобальной", Россия - одно из главных государств - источников этой угрозы. И декларируемая межгосударственная "дружба" руководителей двух ядерных государств меркнет на фоне постоянно звучащих слов о непредсказуемости российской политики.

В результате оказывается, что в военном отношении для США на данное время РФ обоюдно "опасна": и как единственное в мире государство, способное (пока еще) уничтожить США своим ракетно-ядерным оружием, о чем говорилось выше, и как один из источников "новых" угроз.

Та же ситуация с иными, не военными интересами США. О каких "новых" рынках мог говорить Клинтон? Рынок, сложившийся на территориях самих США и их союзников, "старый" и обстановка на нем "старая". В той сфере, которая еще недавно именовалась "третьим" миром, у США также стабильные "старые" позиции. Значит, речь идет о бывшем "втором" мире, о рынке бывшего социалистического лагеря, стран СНГ и самой России. Именно на их "открытие" рассчитывают США, и на этих рынках они экономически столкнутся с Россией. Точнее говоря, уже приступили к вытеснению ее высокотехнологичной продукции. Далее. О поддержке какого экспорта может говорить президент США? Скорее всего, самого выгодного, в частности, об экспорте вооружений. Но тогда, учитывая небезуспешные попытки восстановить достойное место России на мировом рынке оружия, придется признать, что и здесь РФ и США находятся в режиме противостояния их национальных интересов.

И дело не только в заявлениях политических лидеров, не только в словах. В этом смысле весьма показателен анализ военно-стратегических концепций и количественно-качественных характеристик тех средств, которые рассматриваются американцами как средства сдерживания от объявленных "новых", неядерных угроз.

Военно-политическое руководство США, сохраняя внимание к стратегическому ядерному сдерживанию (от традиционной ядерной угрозы), заявляет, что "в будущем наибольшее внимание будет уделяться гарантированному сдерживанию обычными средствами" от указанной выше "появившейся глобальной угрозы".

Что это означает для военного строительства? Традиционно высокой остается роль ВВС и одновременно весьма значительно возрастает роль ВМС. В "Национальной военной стратегии США" этим силам ставятся 3 фундаментальные задачи:

господство на море;

перенос военной мощи за пределы континентальной части страны;

сдерживание - в обоих отмеченных выше смыслах - от ядерной и "новых" угроз.

При этом американскими специалистами планируются 3 этапа операций: 1) подавление воли военно-политического руководства противника, принуждение его к изменению намерений, для чего используются средства и способы ИВ, нелетальное оружие и, выборочно, демонстративно, ВТО; 2) нанесение ударов по военной инфраструктуре и оборонному потенциалу; 3) разгром противника на поле боя. Только на этом этапе в действие должны вступить армия и морская пехота ВМС.

Новый носитель ВТО морского базирования, названный "корабль-арсенал", оснащается 500 унифицированными подпалубными ПУ для вертикального пуска ракет различного класса (или типа "Томагавк", или БР СД, или ЗУР - в зависимости от обстановки). Конструкция корабля предусматривает комплекс мер по снижению его заметности, включая технологии, примененные ранее в авиации и ракетостроении, а также прием морской воды в специальные баллоны и переход в полупогруженное состояние. Размеры (250 м х 32 м), количество членов команды и стоимость оказываются существенно меньшими, чем у авианосца, а эффективность заявляется как более высокая.

Новые модификации КР призваны обеспечить поражение не только стационарных, но и мобильных целей; для групповых целей предусматривается вариант с кассетной БЧ, вследствие чего возможное количество поражаемых ; точечных целей в одном залпе может возрасти с 500 до 4-5 тыс.

Есть сведения, что в начале XXI в. на вооружении ВМС США будет до 6 таких ракетоносных кораблей.

Естественно, суммарный боевой потенциал таких сил сдерживания огромен. Наверное, США смогут "сдерживать" в будущем любую: из "третьих" стран, действуя по отношению к ним так же, как к Ираку в 1996 г, т. е. нанося удары даже тогда, когда государство решает свои внутригосударственные проблемы на своей территории, но это почему-либо противоречит "интересам" США.

Следуя "логике" уже упоминавшихся наших политологов все эти средства предназначены, скорее всего, для сдерживания от этнических конфликтов вождей и воинов некоторых африканских племен. Это у них, можно подумать, есть сложные системы сбора информации и боевого управления, которые будут выводиться из строя средствами ИВ. Это у них есть мобильные комплексы ракетного вооружения, которые надо выявлять средствами "умного целеуказания" и поражать с помощью "умного" оружия. Это от их средств борьбы с кораблями ВМС США пришлось снижать их радиолокационную заметность, от их противокорабельных ракет - отбиваться с помощью зенитного вооружения. Не смешна ли такая "логика"?

Вместе с тем, сопоставляя это количество ракет, а также неядерных средств поражения, размещенных на других (морских и авиационных) носителях, с общим количеством стратегических ракетных комплексов РФ (особенно после их намеченного и грядущего сокращений), а также с возможной группировкой ее стратегических неядерных сил, приходится рассматривать их суммарный боевой потенциал не только как потенциал сдерживания, но и как потенциал разоружающего удара. По отношению к РФ его применение может означать (по оценкам зачинщиков агрессии) снятие сразу всех возможных угроз, которые в принципе США могут видеть в России. Но такое предназначение этих средств, по вполне объяснимым причинам, не будет ими афишироваться, хотя формально оно не противоречит международным конвенциям, ограничивающим развитие и применение оружия.

Более того, вынос таких средств за пределы территории США, размещение их на ракетоносцах повышает "безнаказанность" применения ВТО. Но именно в силу таких качеств новое оружие может сломать состояние стабильности, вызвать соблазн к применению этого оружия, а в итоге, как это чаще всего бывает в истории, - непредсказуемые и весьма печальные последствия.

Итак, в начале XXI в. в США (наверняка, и не только у них) в результате ведущихся НИОКР появится новейшее вооружение, противостоять которому старыми средствами будет невозможно. И хотя адресовано оно вроде бы не России, и она вроде бы сможет по-прежнему уповать на свой ядерный потенциал, но... сетовать на американцев смешно. Их недоверие к России можно объяснить. Они думают о своей безопасности и о своих интересах. И россиянам о своих интересах заботиться следует самим.

Что же противопоставляется новым военным и военно-техническим угрозам в концепциях, которые выдвигаются в настоящее время различными исследовательскими организациями и отдельными специалистами в РФ? Спектр предложений весьма широк, и в задачу данной статьи не входит их обзор и анализ. Отметим лишь, что некоторыми авторами абсолютизируется отказ от стратегии ядерной войны, провозглашается "антиядерная революция в военном деле", заявляется необходимость для всех государств "отказаться от его применения первыми". Другими, наоборот, подчеркивается "актуальность доктрины ядерного сдерживания" и ставится задача определить "допустимый нижний предел сокращений" ЯО.

Вместе с тем уже в течение нескольких лет пробивается предложение о концепции неядерного сдерживания и ориентации при ее реализации именно на высокоточное оружие (ВТО), а точнее - на высокоэффективное и высокоинтеллектуальное.

Хотелось бы напомнить, что первый всплеск внимания к ВТО наблюдался еще в 70-х годах. В первых зарубежных работах по этому оружию (precision weapon) отмечались практически равные успехи двух государств: СССР и США. В отечественных работах по анализу военно-политической роли ВТО отмечалась двойственность его возможного предназначения (как средства нападения и вместе с тем как средства сдерживания), а в Заявлении двух академий наук (НАН США и РАН), утвержденном президентами академий 1 апреля 1994 г., по предложению российской стороны ВТО было четко отнесено к стратегически опасным видам вооружений. Увы, американцы опубликовали это Заявление и его рекомендации у себя, учитывают их; у российской стороны не нашлось средств для опубликования. Нет сведений о поступлении ВТО в войска и об успехах в создании высокоинтеллектуального оружия.

Актуальность сопоставительного анализа всех военных концепций (официальных и неофициальных, отечественных и зарубежных) непрерывно возрастает по мере неуклонного экономического и технологического отставания РФ от высокоразвитых стран, а значит, и невозможности следовать сразу всем концепциям.

Вопрос о военных угрозах справедливо считается в основном политическим. Политики в один голос твердят о снижении угроз для России.

Но бывают ситуации, в которых не политический, а военно-технический анализ открывает некоторые аспекты, не замечаемые гуманитариями. Тогда умозаключения, сделанные, грубо говоря, "технарями", имеют право на рассмотрение и стратегами, и политиками, и политологами. Некоторые из этих умозаключений сформулированы выше как выводы из анализа развития вооружений в США.

Но главное, конечно же, не в словах, а в действиях. К сожалению, именно этим Россия не может похвастаться за все время своего суверенного существования после распада СССР. Разве только успехами в торговле последними достижениями отечественной военно-технической мысли. Но эти успехи не подкреплены новыми разработками, а значит, временные.

Не случайно, Президент РФ в речи, обращенной к Федеральному Собранию, 23 февраля 1996 г. вынужден был сказать: "Прежде всего не разделяю мнения некоторых армейских руководителей о том, что военная реформа идет успешно. Это не так". Горе-руководители наконец-то были отстранены от дел. Назначили новых, но не дали им ни прав, ни средств на проведение военной реформы. Потом наступила пауза в действиях Верховного главнокомандующего. Точнее, указы по военной проблематике были. Но о чем? Изменилось количество звезд на погонах генералов армии. Утвержден военный геральдический знак.

Не хочется быть злопыхателем, но такие "практические" действия лиц, готовящих указы Президента, поневоле вызывают нелестные ассоциации. Например, связанную со строевой подготовкой.

Дело это вообще-то нужное. Строевая подготовка приучает к выполнению команд начальника, к синхронности действий с товарищами, к уверенности, что все поступают так же, как ты, к умению отрешиться от информации, поступающей извне и не связанной с этими действиями. Потом в обстановке, требующей слаженного и сложного армейского труда, это помогает - и на боевом дежурстве, и в бою.

Но бывают в армии ситуации, когда командир просто не знает, чем ему занять личный состав. И тогда строевая подготовка превращается в убийство свободного времени, а заодно и интеллекта. "Напра-..." - дает подготовительную команду сержант и тянет с подачей исполнительной команды "-во!" При этом следит за подчиненными и устрашает их: "Это кто там пошевелился? Кто хочет расслабиться на чистке гальюна?"

И вот напряженное тело, напряденный мозг замирают в ожидании исполнительной команды до судорожного состояния. Но вместо "-во!" звучит новая подготовительная команда "На-ле-"... И опять долгая пауза.

Солдатский юмор обозначил такую экзекуцию рифмованным сочетанием дурацких подготовительных команд: "Напра-... Нале-... Ногу на пле-..."

Так вот военная реформа, о которой говорил Президенту бывший министр обороны, более всего походила именно на это занятие. О чеченском позоре и вспоминать не хочется.

Когда в 1992 г. "лучший министр обороны" России (был и такой термин) начал реформу с изменения в форме одежды, с нарукавных знаков, следующим логичным шагом его реформ должно было стать указание о том, что впредь надо начинать движение не с левой, а с правой ноги! Вопреки большевикам, в духе демократических преобразований! В соответствии с переименованием городов и улиц. И проворные поэты воспели бы это, например так:

Опять разворот на марше
В истории неудачников.
Но слово берет не "товарищ маузер",
А "господин Калашников".
И когти расправил в гневе
На гербе орел двуглавый:
Кто там шагает левой?

Правой! Правой! Правой!
Приметы военной реформы
И в тактике есть, и в стратегии.
Иным стал покрой униформы.
Все чаще нас видят пегими.
Проспавшись, Верховный из зева
Выдохнул клич над оравой:
Кто там шагает левой?
Правой! Правой! Правой!
Навстречу военным угрозам
Всей мощью своей показаны
И снайперов 38, И 150 водолазов, и ...
 

Думаю, что только "необходимость" видеть "военного министра гражданским", вытекающая из логики псевдодемократии, не давала хода именно такой инициативе со стороны предыдущего министра обороны. И он "тянул" с реформой как мог... Чтобы не прозвучало логически неизбежное:
 

И вот уж министр военный
Цивильно сверкнул оправой...

А тем временем в результате такой "строевой подготовки", которой подвергли Вооруженные Силы вместо рациональных реформ, начался разнобой:
 

Кто-то шагает левой!
Кто-то шагает правой!

Новому министру теперь можно посочувствовать. И несмотря ни на что все же пожелать решительности в проведении мудрых реформ, идущих в ногу со временем и в соответствии с возможностями страны.

Так какими же будут Вооруженные Силы России в XXI в.? Будут ли они только Силами или и Умами тоже? С какой ноги начнут движение к облику, достойному защитников великой державы? Непростые вопросы. Но ведь и не сержантам же мы их задаем!