Статьи
Обозреватель - Observer
 

ПРОБЛЕМЫ ИСЛАМИЗАЦИИ
В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ
 

Г.Рудов,
доктор политических наук

          Анализ минувших 70 лет показывает, что в течение длительного времени в СССР основная религия народов Центральной Азии – ислам – был изолирован от остального исламского мира и постепенно утрачивал характер традиционной культурной и духовной святыни местного населения. При этом в центральноазиатском регионе религия традиционно оставалась мощным регулятором общественной жизни. И поскольку ислам является наиболее распространенной религией региона, то именно с ним связывалась культурная и цивилизационная самоидентификация большинства населения Центральной Азии.
          Зарождение исламской оппозиционной политической мысли в Центральной Азии (ЦА) на современном этапе – противоречивый и неоднозначный процесс, уровень развития которого в значительной степени дифференцирован для каждой страны региона и зависит от многих факторов исторического, социокультурного, этнического и политического характера.
          Немаловажное значение имеет и само распространение ислама в Центральной Азии в контексте влияния внешних факторов, связанных с общей политической ситуацией в мире, характеризующейся политикой великих держав по борьбе с международным терроризмом и религиозным экстремизмом.
          По ряду официальных данных, в Центральной Азии около 30 млн. чел. исповедуют ислам из более 50 млн. населения всего региона. 
          Но тюрко-язычные народы ЦА не представляют какого-то религиозно-культового монолита. Между ними имеются языковые различия. В каждом государстве сформировалась своя национальная интеллигенция, политическая элита. Она пока еще  в определенной мере советизирована и русифицирована, является сторонницей светского и модернистского мировоззрения. Мало где в ЦА сохранилась историческая память о едином тюркском государстве. 
          После распада Союза и получения суверенитета интерес к исламу в постсоветских республиках возрос, люди стали соблюдать религиозные установки.
          Если в советское время в Казахстане насчитывалось всего 63 мечети, то ныне их количество возросло до 5 тыс., в Киргизии с 200 до более 2 тыс., а в Узбекистане эта цифра выросла на несколько порядков.
          При рассмотрении вопроса об исламе в Казахстане следует особое внимание уделить г. Туркестану и его окрестностям. Этот город является родиной Ходжи Ахмеда Ясави и суфийского ордена Ясавия, сыгравшего важную роль в распространении ислама среди кочевников Центральной Азии.
          Ходжа Ахмед считается казахами своего рода ориентиром национального и исламского самосознания. Не случайно осенью 2001 г. широко отмечалось его 1500-ле- тие на высшем уровне с участием президентов Казахстана и Турции. А в самом Туркестане (объявленном южной столицей Казахстана – Авт.) были торжественно открыты резиденция президента Н.Назарбаева и Международный турецко-казахский университет имени Ходжи Ахмеда Ясави*.
          Его учение служит неким барьером на пути проникновения в Казахстан чуждых религиозных течений и сект, функционирующих в Узбекистане, Таджикистане и на юге Киргизстана.
          Своему влиянию Туркестан обязан Ходже Ахмеду Ясави, мавзолей которого является местом паломничества (считается, что трехкратное паломничество к этому памятнику равнозначно хаджу).
          Туркестан, как Ферганская долина в Таджикистане и Узбекистане, а также Ош в Киргизстане, является одной из вершин суфийского треугольника. Последователи суфийских орденов ныне сконцентрированы именно в этих трех центрах и ежегодно собираются для проведения традиционного ритуала общего богопоминания (зикр), который каждый год поочередно устраивается в одном из упомянутых выше центров. 
          В отличие от остальных, особенно центральных и северных частей Казахстана, г. Туркестан исторически относится к исламскому культурному региону Мавераннахр, где ислам имеет глубокие исторические корни. История этого города насчитывает 1500 лет, а г. Ош на юге Киргизии со своим святым местом Сулейман-горой в 2001 г. отметил 3000 лет.
          Ош в Киргизстане, Туркестан и Южно-Казахстанская область с мавзолеем Арслан-баба, расположенного в 30 км от Туркестана, около руин исторического г. Отрар (известен с I в. до н.э.) оказали и оказывают огромное влияние на остальные районы Центральной Азии.
          Следует учитывать, что суфизм и высокоорганизованные суфийские братства были важнейшим средством распространения ислама на просторах ЦА. Согласно учению ордена Ясавия, суннитского по своей природе, для того чтобы вступить на путь тариката (одной из ступеней богопознания), необходимо неукоснительно соблюдать все требования шариата в чисто сунитском его понимании.
          Центральную Азию нельзя рассматривать как абсолютно гомогенную политическую и социокультурную общность.
          Таджикистан и Ферганская долина – одно, Казахстан и север Киргизии другое, Туркмения – третье. Но при всем том, есть и схожие тенденции, в том числе и в отношении ислама. Даже в Казахстане и Киргизии идет исламское возрождение, своеобразная тенденция к политизации ислама. Однако сегодня уже можно сказать, что “религиозный бум” в государствах региона идет на спад.
          Многие большие мечети строятся медленно, а другие – попали под консервацию. Хотя, нельзя исключать нового “взрыва” исламизации в связи с военными действиями США против Ирака (считай – против исламского мира) и публикациями карикатур на пророка Муххамаеда в Дании, вызвавшими огромную волну протестов мусульман по всему миру.
          До этого момента религиозная жизнь в республиках ЦА сама по себе приходила в норму без особого ажиотажа и шума: после всплеска эйфории “религиозной свободы” люди начали понимать, что нужно жить, работать, учиться как прежде и что ислам не должен мешать нормальной жизни общества.
          Все центральноазиатские государства пережили на этом пути несколько этапов. 
          Надежды на “золотой дождь” из Саудовской Аравии – не оправдались. Прошла эйфория и от нового “старшего брата” – турок. Многие тысячи мусульман, побывав в Турции, поняли, что там нечему особо учиться.
          Элита центральноазиатских государств вновь ориентирует своих детей на Россию, ее научные ценности. Обращение к России – это не только следствие ухудшения социально-экономических условий в регионе. Обращение к России – это, прежде всего, история, долгая жизнь в составе Российской империи и Советского Союза.
          Нельзя переносить механически представления о роли ислама в странах афро-азиатского направления на роль ислама в Центральной Азии. ЦА – это не Алжир, не Египет, наконец не Турция и не Иран. Центральноазиатский регион полтора, а то и два столетия был тесно связан именно с Россией. Хотя на волне развала СССР, экономических трудностей, отсутствия необходимых средств, а порой и самого желания у России, такие государства как Китай, Турция, Иран, да и страны Запада во главе с США совсем не прочь укрепить свои позиции в ЦА, потеснив оттуда традиционного соседа и партнера – Россию.
          Но, ошибочно рассматривать Центральную Азию лишь как объект мировой политики, только как поле пересечения интересов выше названных государств.
          Надо учитывать, что государства ЦА выдвинулись на роль самостоятельных участников мирового политического процесса. И в этом одна из важных особенностей новой геополитической ситуации, складывающейся в этом регионе.
          В наши дни исламский фактор помогает молодым государствам наладить диалог со своими единоверцами на всем постсоветском пространстве и за его пределами, заручиться финансовой и дипломатической поддержкой ведущих государств мусульманского мира.
          Но нельзя сбрасывать со счета способности радикальных исламских группировок, поддерживаемых, а чаще насаждаемых извне, дестабилизировать ситуацию в ЦА. 
          Нельзя полностью исключить и возможность прихода к власти в некоторых государствах региона – в Таджикистане, Узбекистане, например, – националистических элит, не связанных со старой советской номенклатурой.
          В этом случае возможен и дрейф таких государств в сторону исламского мира, с которым их связывают религиозные узы. Но, даже если и произойдет где-то исламизация, вовсе не факт, что такой процесс будет создавать условия войны или разрыва с Россией.
          Нельзя забывать и о том, смогут ли Россия, Турция или Запад  (в исторической перспективе) сдержать возможную активизацию мусульманских политических движений, расширение их численности за счет притока безработной молодежи, маргиналов, просто “униженных и оскорбленных”.
          Начиная со “второй половины 90-х годов XX в., “новые угрозы” начинают проникать в жизнь населения Центральной Азии, прямо угрожая его безопасности.
          Подтверждением тому может служить серия террористических актов в Ташкенте, Оше и Бишкеке, Баткенские события лета-осени 1999–2000 гг., взрывы и теракты в Ташкенте и Бухаре – 2004 г., когда группы международных террористов и религиозных фанатиков вступили в вооруженное столкновение со светскими режимами региона. 
          Прикрываясь лозунгами “исламского возрождения” их организаторы направили свои действия на дестабилизацию ситуации и “запуск” в Центральной Азии механизма хаоса. Этим и порождено, в значительной степени то, что терроризм отныне претендует на роль самостоятельного политического феномена, стремящегося к перераспределению власти, территорий и имеющихся ресурсов. Подтверждением этому выступает активно проводимая исламскими фундаменталистами идея создания самостоятельного государства в Ферганской долине как части Всемирного исламского халифата.
          Показательно использование различной тактики и стратегии действий, конечной целью которой являются срыв долговременных программ реформирования в Центральной Азии и ее “исключение” из процесса общемирового развития.
          История показала достаточно успешный опыт использования позитивного потенциала модернизированного ислама в целом ряде стран мира.
          Одним из таких примеров является Турция, пытающаяся активно проникать во все государства Центральной Азии, используя для этого образовавшийся здесь вакуум после нескольких “пассивных” лет со стороны России. Этим же в значительной степени объясняется и повышенный интерес, проявившийся у части руководителей постсоветской ЦА (А.Акаев, Н.Назарбаев) к так называемой турецкой модели развития. Интересна одна из таких оценок: турецкая модернизация – это модель, ориентированная на Запад, в которой удалось творчески использовать достижения индустриальных лидеров мира на национальной основе.
          В тоже время, в таких странах как Ирак, Алжир и Афганистан видны и негативные примеры чрезмерного следования консервативно-радикальной исламской традиции. Наиболее отрицательными, являются примеры двух последних стран, в которых на протяжении многих десятилетий сохраняется гражданское противостояние. Вследствие этого, они получили клеймо стран, поощряющих международный терроризм.
          На основе таких примеров возможно сделать вывод, что исламизация политики принимает порой экстремистский характер. А подобное развитие ситуации приводит в действие деструктивные факторы: для самих мусульманских государств – установление тоталитарного, репрессивного режима; для их соседей – постоянная угроза экспансии; для всего мирового сообщества – усиление напряженности с непредсказуемыми последствиями.
          Этот вывод подтверждается как событиями вокруг Афганистана, так и ситуацией, развивающейся вокруг и внутри Ирака, а затем и во всем регионе с прямым влиянием на Центральную Азию.
          Другим фактором, непосредственно влияющим на столкновение разнонаправленных устремлений внутри переходных обществ постсоветской ЦА, является так называемая компенсаторная роль ислама: “Культ восполняет в человеке то, что он хотел бы иметь, но чего лишен в повседневной жизни …”. А неспособность обществ и людей в короткие сроки адаптироваться к новым условиям толкает часть населения в объятия наиболее радикальных исламских группировок. Неслучаен здесь и выбор “сцен” действия: Ферганская долина в Центральной Азии, Северный Кавказ в России, СУАР в КНР. Трудоизбыточность населения, единая религия и историко-культурные традиции, отсутствие закрепившихся положений демократии, осознание ущемленности в правах и сходные архетипы поведения в кризисных ситуациях – таковы наиболее очевидные причины этого. В условиях, когда с новым связываются преимущественно негативные ожидания, убежищем для многих становится уход в ирреальный мир “справедливого прошлого” и отказ от позитивного восприятия “нехорошего настоящего и будущего”.
          Одновременно, и это подтвердил опыт новых независимых государств ЦА, дело не ограничивается лишь духовной оппозицией происходящему. Следующим шагом становится инициируемое извне формирование в регионе политических организаций фундаменталистского толка, практически неподконтрольных официальным властям.
          В результате, складываются предпосылки для возникновения своеобразного государства в государстве со своей идеологией, организационными структурами, бюджетом, СМИ, и, может быть, даже вооруженными силами.
          Все это хорошо можно проследить за последние годы на примере Исламского движения Узбекистана (ИДУ), распространившего свое влияние на регион в целом.
          Вышеприведенный тезис подтверждается и деятельностью миссионеров радикальных исламских группировок на юге Казахстана и Киргизии.
          В регионе остается заметным влияние пяти культур и трех религий, а именно: исламская, китайская, славянская, монгольская и иранская культуры; Ислам, Буддизм, Восточная православная церковь.
          Кроме этого, там часто можно встретить корни идей пантюркизма, панисламизма и идей центрального самовластвования узбеков.
          При этом Иран и Турция стремятся внедрить свои идеи на севере и востоке Центральной Азии. Поэтому стратегическая цель России должна заключаться в сохранении этих стран в зоне славянской культуры.
          С началом XXI в. весь мир серьезно озабочен развитием религиозных и националистических экстремистских движений в регионе, так как это может нарушить не только стабильность и безопасность Центральной Азии и Кавказа, но и соседних стран.
          Проблема мусульманской религии, ее роль в современном мире приобрела сегодня чуть ли не глобальное значение, имелись (и продолжаются) попытки связать с этой религией развернувшийся во всем мире терроризм, объявить ислам главным источником этого зла.
          При разработки путей борьбы с религиозным экстремизмом и терроризмом следует постоянно учитывать несколько основополагающих факторов, проецируя их на ситуацию в России с учетом мусульманской составляющей не только на Кавказе.
          Следует учитывать, что есть:

  • ислам “политический” – это использование ислама для переустройства самой государственности;
  • “исламский радикализм” – это, прежде всего, неприятие отклонений от норм ислама в общественной жизни;
  • “исламский экстремизм” – воинствую- щее неприятие отклонений от этих норм;
  • и – как отдельная статья – “собственно терроризм” в форме преступной деятельности, направленной против основ светского государства и самого конституционного строя в той или иной стране.
          В Центральной Азии религия всегда имела особую значимость в формировании национального менталитета народа. Эта реальность вынуждает руководителей центральноазиатских государств уделять должное внимание духовному просвещению. При этом руководители стран ЦА заинтересованы в том, чтобы их народы считали себя мусульманскими. Но они ни в коем случае не хотят и не готовы делиться властью с религиозными организациями, стремящимися занять место в общественной и политической жизни стран региона.
          В связи с этим можно предположить:
          – После обретения республиками ЦА государственной независимости и руководители стран ЦА нередко преподносят ислам как выражение национального менталитета и используют его, чтобы упрочить свое положение и противостоять российскому влиянию. А оправданное желание России сохранить свое присутствие в регионе трактуется как продолжение советской экспансии, которой может противостоять ислам. Поэтому стремление построить независимую национальную экономику сопровождается и возрождением исламских норм.
          – Современные руководители стран ЦА в прошлом прошли соответствующую партийную закалку в рядах КПСС. Очевидно, что они не хотят создавать религиозное общество. Они внешне сочувствуют и проявляют заботу, но религиозную пропаганду помещают в рамки, узаконенные властью. Эти руководители не будут мириться с политическими требованиями религиозных группировок агрессивного толка.
          Изгнание и давление на ИДУ со стороны президента Республики Узбекистан И.Каримова  и ликвидация в Казахстане партии “Алаш” служат тому примером. 
          Участие же руководителей государств ЦА и их окружения в религиозных праздниках и ритуалах, ободряющие и широкие заявления по вопросам религии – все это входит в рамки использования ислама как фактора, способствующего формированию и укреплению национального менталитета. Аналогичные явления характерны и для мусульманских регионов современной России.
          – Коренные народы Центральной Азии являются в большинстве суннитами, в основном ханафитского толка.
          В регионе можно встретить небольшие группы шиитов, но это, главным образом, азербайджанцы и иранцы (они компактно проживают в южных районах Казахстана, Киргизии и Ферганской долине). Количество иранцев, не считая проживающих в Самарканде, не так уж велико, чтобы организовать общину. Но, что касается азербайджанцев, то они живут во всех республиках ЦА и имеют там свои общины.
          В Туркменистане есть мечети с шиитскими имамами в Ашхабаде, Мерве и Туркменбаши (бывший Красноводск).
          Исламская Республика Иран пока ограниченно сотрудничает с государствами ЦА в духовной сфере, но, по заявлениям современного иранского руководства, Иран начинает все более активно претендовать даже на роль “координатора” по обеспечению безопасности региона, причисляя одновременно свое государство к региону Центральной Азии и Кавказа.
          Определенное тяготение религиозных деятелей и теологов Центральной Азии к Ирану можно объяснить двумя причинами:
          Первая – общее историческое прошлое и общий исламский менталитет. 
          Эта связь возникла в период распространения ислама в некоторых регионах ЦА из-за влияния иранцев и персидского языка – через религиозные тексты и термины. 
          На этой основе некоторые писатели и официальные лица государств Центральной Азии склонны к возврату традиционного “восточного менталитета” и надеются на ренессанс восточной культуры, а ислам считают частью этого менталитета. Некоторая часть интеллигенции намерена сотрудничать с Исламской Республикой Иран (ИРИ), у которой богатая теория и практика в востоковедении и исламоведении;
          Вторая – Иран на мировом и региональном уровнях занимает позицию сильного исламского государства.
          Верующие региона ЦА (особенно Туркмения и Таджикистан) смотрят на ИРИ с особым почтением, ибо Иран считается одним из основных защитников прав мусульман и хранителем исламских ценностей.
          Опыт политики Ирана в регионе опирается на постулат: любая культурная эволюция в странах ЦА является социально дифференцированным процессом, своего рода “воссозданием багажа культурных ценностей”. В рамках этого процесса народы ЦА опираются на свое историческое прошлое, во многом общее с Ираном, и определяют позицию для своего политического настоящего.
          Стремление Ирана найти свое место в образовавшемся вакууме после развала СССР на центральноазиатском направлении позволяет сделать некоторые выводы:
          1. Каждому из социумов Центральной Азии присущи специфические историко-культурные и институциональные факторы, объясняющие необходимость сугубо индивидуального подхода к каждой стране (обществу).
          2. Прошлое каждого суверенного государства Центральной Азии довлеет над его социальной и экономической эволюцией. Эта вторая модель в зависимости от совместно пройденного исторического пути народов центрально-азиатского региона так или иначе подвержена исторической случайности. Пренебречь этим – значит потерять влияние и позиции в регионе.
          3. В случае достижения общего согласия и заключения международных договоров по транзиту нефти и газа из Центральной Азии через территорию Ирана в недалеком будущем ИРИ усилится и в ОПЕК, и в мировом масштабе.
          Распад СССР превращает Иран в прочный мост между Европой и Азией. Этот фактор требует постоянного изучения, контроля и учета при формировании основных аспектов внешнеполитической деятельности России на центральноазиатском направлении.
          При разработке путей борьбы с религиозным экстремизмом и самим терроризмом следует постоянно учитывать несколько основополагающих факторов, проецируя их на ситуацию в самой России с учетом мусульманской составляющей на Кавказе, в Центральной Азии и в Повольжье.
          М.Н.Ушаков считает, что применительно к постсоветскому пространству проблемы идентификации народов Центральной Азии намного сложнее некоторых привычных схем.
          Например, после краха советской системы, Пакистан рассчитывал на сильное оживление ислама в ЦА. Предполагалось, что под личиной советского гражданина Средней Азии всегда скрывался настоящий мусульманин, готовый проявить свою подлинную суть, и только определенные политические обстоятельства препятствовали этому.
          Такой подход, по оценке политолога, исходил из следующего концептуального посыла: политическая идентификация, навязанная коммунистической системой народам ЦА помимо их воли, носила искусственный характер, затушевывая подлинную идентификацию. Однако следует не забывать происшедшие изменения в самом среднеазиатском обществе (воспитание новых поколений, социализированные в условиях и на ценностях, полностью противоположных традиционно мусульманским).
          Общественное сознание народов ЦА, Кавказа, Поволжья является одновременно субнациональным, национальным и наднациональным. Другими словами, они идентифицируют себя в зависимости от обстоятельств как представители определенного племени или народа (узбеки, киргизы, таджики, татары, башкиры), или как центральноазиаты, или как тюрки (исключая таджиков).
          Следует знать, что для этих регионов племенное или клановое сознание особенно важно в экономической, политической и культурной сферах.
          Как правило, кадры органов местного управления, образовательных и научных учреждений подбираются именно по признаку клановой принадлежности.
          Ислам с момента своего появления, продемонстрировал способность создавать политическую легитимность в исламском мире. Обращение к исламу обеспечило мощную основу индивидуальной и коллективной идентификации, не затрагивая при этом первоначальной этнической принадлежности тюркских народов.
          Жизнь последних 15 лет с точки зрения жителя ЦА показала, что быть мусульманином – значит принадлежать к коренному населению региона. Фактически, исламский компонент стал сильной гранью национализма или национального сознания всех центральноазиатских народов, частью национального наследия причем без обязательной религиозной подоплеки.
          Стремительный процесс возрождения ислама и возвращение к традиционным и культурным основам на фоне очевидного давления со стороны западного сообщества, его культурных, цивилизационных ценностей спровоцировал ответную реакцию ислама не только в ЦА, но и во всем просвещенном исламском мире, вызвавшем:
  • возврат к фундаментальным основам религии “чистому исламу” и поиск ответа на вызовы сегодняшнего времени в уже достигнутых ранее знаниях;
  • реформирование мусульманского общества и поиск новых знаний и ответов на вызовы современности, не противоречащих основам ислама.
          Надо учитывать и тот важный фактор, что одним из важных результатов возрождения ислама явилась его политизация. Однако вполне очевидно, что сам термин, как и много других, используемых в научном обороте, могут быть приняты с определенной оговоркой, а именно: в исламе политика не может существовать вне религии. Ислам, по оценкам многих исламских правоведов, главную роль в формировании массового мировоззрения отводит не экономике, не идеологии, не философии, а именно политике. Она считается базой и основой в построении общества на принципах ислама.
          Другой термин, получивший популярность и практически всегда отождествляющийся с угрозой или вообще терроризмом – исламский фундаментализм. Хотя подобная трактовка скорее не соответствует действительности, ибо в своей истинной сути фундаментализм выражает стремление любого мусульманина как можно больше соответствовать изначальным нормам и основам своей религии.
          Что касается реформ исламского общества вообще и в Центральной Азии в частности, то, безусловно, эти идеи уже распространены среди интеллектуальной элиты всех пяти республик региона, однако они не так широко представлены в программах религиозных организаций, которые пока мирным путем пытаются внести коррективы в специфику общественно-политического устройства государства и его функционирования в целом.
          Как показала сама практика, исламские движения почти никак не повлияли на развал СССР и обретение республиками ЦА  независимости.
          Только в Таджикистане исламская партия проявила активность и то в ограниченной социальной мобилизации в поздний советский период. Но и там партия исламского Возрождения (ПИВ) имела относительно небольшое число сторонников в обществе и была лишь одной из немногих политических оппозиционных групп. Несмотря на то, что ПИВ играла ведущую роль в Объединенной оппозиции, народная поддержка политического ислама, как видно, носит ограниченный характер и быстро снижается после окончания гражданской войны.
          ИДУ еще меньше преуспело в получении широкой поддержки на пути “исламского джихада” и военно-политической программы, хотя оно фактически добилось страха перед “исламским терроризмом” и “религиозным экстремизмом” и сделало его приоритетным в вопросах внутренней и внешней политики Узбекистана и других странах региона ЦА.
          И, наконец, цели партии Хизб-ут-Тахрир чрезвычайно амбициозны: воссоздать исламское государство, построить свободный Туркестан, или Халифат. В ЦА партия старается сохранить баланс между идеологией центра и необходимостью учета местных проблем с тем, чтобы получить поддержку мусульман региона.
          Однако в целом соответствуя общим целям и задачам международной исламской партийной сети, программа деятельности Хизб-ут-Тахрир в ЦА не получает необходимой широкой поддержки населения Ферганской долины.
          Исходя из изложенных позиций, характеризующих мусульманский мир, можно с определенностью сказать, что Центральная Азия является составной частью всей мусульманской цивилизации, и это даже при том, что несколько десятков лет вся ее территория находилась под управлением немусульман, хотя местное руководство, как правило, было из числа мусульман.
          Определение мусульманского мира по критериям большинства населения показывает, что ЦА является преимущественно мусульманским регионом, где население, пусть даже в традиционном и обрядовом смысле, причисляет себя к мусульманам.
          В современных условиях ценности ислама выступают своеобразным вектором поиска духовной идентичности как отдельных личностей, так и в целом народов Центральной Азии. Ислам также традиционно выступает фактором социальной солидарности народов региона.
          В целом активизация исламского фактора в постсоветский период вызвала интеграционные процессы на уровне осознания религиозной общности: “Мы – мусульмане”. Так как последователи ислама составляют, хотя и большую, но все же не единственную часть населения центральноазиатского региона вполне очевидно, что религиозный фактор может играть или ведущую роль в мирном сосуществовании различных конфессий, или выступать как дистабилизирующая сила.
          Одной из причин внимания к проблеме религиозного экстремизма относится использование религии и религиозных лозунгов исключительно в политических целях для обоснования самого широкого круга требований, как правило, выдвигающихся внешними по отношению к центральноазиатским государствам силами.
          Принимая во внимание все еще низкий уровень экономического развития большинства государств ЦА вполне обоснованными можно считать заявления политологов, что проблемы религиозного экстремизма могут носить продолжительный характер, а это вполне может привести к долговременной нестабильности в целом по региону.
          Исходя из складывающейся обстановки на пространстве ЦА, проблемы религиозного экстремизма можно разделить на несколько векторов:
  • существуют объективные, закономерные в переходных периодах процессы религиозного возрождения как таковые (имеется в виду сам процесс, а не крайние формы его проявления – Авт.)
  • использование различными силами как внутренними, так и внешними религиозного фактора для продвижения своих политических и государственных интересов. Проблема в том, чтобы умело использовать положительный потенциал первого, закономерного компонента и снизить как существующие, так и возможные риски, а также отрицательные последствия второй составляющей.
          Политический ислам сегодня стремительно эволюционирует. Это наиболее динамичная политическая сила в современном исламском мире.
          Прозападно образованные мусульманские элиты представляют собой очень незначительную прослойку политического сектора в исламе и не оказывают какого-либо существенного идеологического влияния на массы верующих. Касаясь же проблем радикального ислама, следует отметить, что ранее он носил внутрицивилизационный характер. После распада СССР все республики ЦА стали своего рода полигоном, где ислам из сугубо религиозного учения трансформировался и приобрел политическую окраску.
          Как показала жизнь, во всех республиках ЦА включение ислама в политическую жизнь происходило практически по схожим сценариям с учетом внутренних факторов:
  • развал экономики;
  • отсутствие идеологии на государственном уровне;
  • рост социальной напряженности;
  • ущемление прав наиболее уязвимых слоев населения;
  • давление властей на инициативу снизу.
          В результате этого религия политизировалась и кое-где вышла на передовые позиции. Подобное состояние вызвало и отдельные вооруженные выступления, столкновения с государством, способные привести и к гражданской войне (как это было в Таджикистане) и общему росту напряженности в регионе (пример андижанских событий 2005 г. в Ферганской долине).
          Государства центральноазиатского региона, пережив период исламского ренессанса, во многом вызванного и поддержкой светской власти, пытались ограничить влияние религии на внутригосударственном уровне, но почувствовали силу и мощь религиозного проявления. При этом порой не понимая, что существующая напряженная социально-политическая ситуация и правовой нигилизм на уровне государственных организаций, являются плодотворной почвой для произрастания ростков сопротивления существующему государственному строю.
          Зарождение исламской оппозиционной политической мысли в ЦА в современный период – неравномерный и противоречивый процесс, уровень развития которого в значительной мере дифференцирован для каждой страны региона и зависит от широкого круга факторов исторического, социально-культурного, этнического и политического характера.

Примечания

          * Ходжа Ахмед Ясави родился и жил в XII в. В это время г. Яса, позднее переименованный в Туркестан, считался одним из самых активно действующих в регионе религиозных центров, где функционировал суфийский орден под предводительством шейха Арслан-баба. Ходжа Ахмед прошел обучение суфийским мудростям в Бухаре под руководством иранского шейха Юсуфа Хамадани.
          Орден Ясавия является своего рода логическим продолжением иранского мистицизма. Начиная с X–XI вв. суфийские учения, являющиеся плодом иранской и особенно хорасамской духовно-мистической мысли, проникли в исламское мировоззрение народов Центральной Азии.
          Мавзолей Ходжи Ахмеда Ясави, построенный в конце XIV в. по приказу Хромого Тимура иранскими мастерами (об этом повествуют различные легенды – Авт.), спустя 6 веков был отреставрирован мастерами из Турции на турецкие деньги, как и вновь построенный Международный университет.
 

 
[ СОДЕРЖАНИЕ ]     [ СЛЕДУЮЩАЯ СТАТЬЯ ]