Вопрос о том, каким образом потребление спиртного в России в течение ее более чем тысячелетней истории ограничивалось, в современной историографии специально не разрабатывается. Есть представление, что потребление спиртного регулировалось этическими и культурными нормами, что производством алкоголя в разное время государство занималось само (так называемая винная монополия) но о том, что потребление как таковое в определенные моменты истории регулировалось законодательно, специальных исследований нет.
          В работах, посвященных алкогольной проблематике в России высказывается мнение, что в XV в. “власти постепенно ограничивают и права самих крестьян на свободное, мирское устройство таких праздников и изготовление спиртного”. Соответственно, процесс “постепенного запрещения свободного производства и продажи хмельных напитков” направлен на то, что бы государство получило дополнительный источник прибыли в виде монополии на производство и продажу спиртного¹ . Факт существования запрета в XV в. на производство населением спиртного хотя и не отрицается, но не достаточно анализируется, причем такие моменты как постепенный ввод этого запрета, хронологическое отнесение к XV в. и сама его целевая направленность вызывают сомнения.
          Хотелось бы обратить внимание на одну жалованную грамоту второй половины XV в., содержащую интересные сведения о порядке изготовления и потребления спиртного.
          Речь идет о жалованной грамоте московского великого князя Ивана Васильевича, выданной между 1462 и 1505 гг. игумену митрополичьего переяславского Борисоглебского монастыря Василию. В то же время факты запрета можно обнаружить  в жалованных грамотах, из которых до начала XVI в.  сохранилось порядка 600 и в них предоставляются различные льготы, привилегии, упорядочивается взимание налогов и организация суда. В этой грамоте описано весьма интересное предоставленное право: “По отца своего грамоте великого князя Василья Васильевичя, се яз князь великий Иван Васильевич пожаловал есмь Борисоглебского игумена Василья или хто по нем иныи игумен будет у Бориса и Глеба на Горе. Которыи люди монастырские живут у него около монастыря, и которому будет человеку монастырскому к празднику розсытить меду, или пива сварити и браги сварити к Борисову дни или х которому к господарскому празднику, или к свадьбе и к родинам, или к масляной неделе, и они тогды доложат моих наместников переяславских или их тиунов, а от доклада не дают ничего. А пьют тогды у того человека три дни. А промеж тех праздников питья им у себя не держати. А меду им и пива и браги на продажу не держати. А хто учнет мед и брагу держати на продажу или пиво, и кого в том наместници мои или их тиуны уличят, и они то [… в рукописи текст прерывается]”².
          Любая жалованная грамота дает зафиксированные разрешения и льготы определенной группе лиц. Соответственно, в отношении всего остального населения действовали нормы, которые перечислены в жалованной грамоте.
          На основании приведенного отрывка видно следующее. Потребление спиртного ограничивалось двумя параметрами.
          Во-первых, строго оговоренным рядом праздников (“к Борисову дни или х которому к господарскому празднику, или к свадьбе и к родинам, или к масляной неделе” – о других праздниках не сказано и использован оборот “промеж тех праздников” так же указывающий только на перечисленные праздники).
          Во-вторых, длительностью (максимум “три дни”). Кроме того, для употребления алкоголя в какой-то праздник чтобы его приготовить требовалось получить разрешение княжеской администрации. Причем за разрешение необходимо было уплатить налог (приведенная грамота как раз и освобождала от этого сбора – “от доклада не дают ничего”).
          Людям запрещалось держать у себя дома спиртные напитки, очевидно, при обнаружении у них алкоголя следовали штрафные санкции. Рассматриваемая грамота была выдана “по отца своего грамоте великого князя Василья Васильевича”, следовательно, описанные в документе нормы восходят к более раннему времени, они действовали при великом князе Василие Васильевиче, правившем в 1425–1462 гг.
          Что означало на практике уведомление администрации (“доклад”) о предстоящем праздновании с употреблением спиртного?
          Это означало, что вся эта администрация приедет на такой праздник за бесплатным угощением. Сохранился ряд жалованных грамот, в которых имеется запрет на подобные посещения незваными гостями: “наместников моих бежецких тиуны и доводчики, также и боярские люди, ни ины никто незваны в пиво не ездят”³, “наместничи и волостелины и доводчики и боярские люди поборов у них никаких не берут, и незваны к ним в пир не ездят”³.
          Соответственно, во всех остальных случаях должностные лица, знавшие о намечающемся праздновании в каком-то селе или деревне, на него ехали.
          В XV в. в силу ряда причин (особенности ведения сельского хозяйства, численности населения) поселения были небольшие: деревня чаще всего состояла из одного (редко 2–3) двора, а в селе могло быть 5–7 дворов. На праздник же мог приехать сам наместник, волостель, их тиуны или другие подчиненные люди, праведчик, доводчик, воротник, пристав, а также такие лица администрации как сотский, дворский, становщик, если в тот момент проходила перепись земель или сбор дани, то еще писец и даньщик.
          Сложно сказать, приезжали ли сборщики налогов (пятенщики, мытники и др.), но из-за близости к управленческим структурам могли быть и они.
          Значит, если намечался праздник с употреблением алкоголя (о безалкогольных праздниках можно было не уведомлять администрацию), то на него гарантированно могли приехать еще как минимум ⁴ или больше лишних едоков.
          И этих людей нельзя было выставить с праздника – для этого требовалось специальное разрешение (“а хто к ним на пир или на братщину незван приедет, и яз, князь великий, тех незваных велел ис пира слати вон беспенно”² ), иначе за неуважение к администрации грозил штраф (пеня, если нет пожалования на высылку незваного гостя “беспенно”). Причем на праздник в лице администрации приезжали не просто лишние едоки, а те люди, которые если напьются и начнут буянить, то никакой ответственности за причиненный ущерб нести не будут. 
          Для того чтобы они понесли материальную ответственность, нужна было особая оговорка в жалованной грамоте, например “а хто … незван приедет … а учинится какова гибель на пиру, и он ту гибель подымет без суда и без исправы”². (видимо в то время и возникла поговорка – “незваный гость хуже татарина”).
          Естественно, крестьянам предварительно стоило хорошенько призадуматься, нужен ли такой “праздник” или можно обойтись без спиртного.
          Сообщения иностранцев, посетивших Россию, также подтверждает существование запрета на производство спиртного населением. Побывавший в России Амброджио Кантарини (1476 г.)  сообщает: “государь не допускает, чтобы каждый мог свободно его приготовлять, потому что, если бы они пользовались полной свободой, то ежедневно были бы пьяны и убивали бы друг друга как звери”.
          Сигизмунд Герберштейн, в первый раз посетивший Россию в 1517 г., отмечал: “человеку простого звания воспрещены напитки: пиво и мед, но все же им позволено пить в некоторые особо торжественные дни, как например, Рождество Господне, праздник Пасхи, Пятидесятница и некоторые другие”.
          Таким образом, в XV в. существовали ограничение на потребление спиртного рядом праздников и длительностью праздничного застолья, запрет на хранение алкоголя и обязанность предупреждать администрацию об изготовлении спиртного для празднований. Все это способствовало минимизации потребления спиртного. 
          Возникает вопрос, когда государство ввело эти нормы и чем при этом руководствовалось?
          Естественно, что при выработке этих норм государство заботилось не только о здоровье нации, но и о своих интересах.
          Представляется, что ограничение потребления алкоголя было напрямую связано с общим политико-экономическим положением, в котором находился русский народ. До последней четверти XV в. продолжалась эпоха жестокого татаро-монгольского ига. Иноземное владычество установилось после нашествия 1237–1242 гг. и угрожало не только сохранению русской государственности, но и существованию самого восточнославянского этноса.
          В результате нашествия татаро-монголов русское общество понесло колоссальные людские потери.
          Большая часть городов была разорена, серьезно пострадали сельские местности, десятки тысяч людей уведены в рабство, на полтора столетия прекратилось каменное строительство, в упадок пришли торговля и ремесло⁴. 
          Древнерусские города вступили в XIII в. как быстрорастущие и развивающиеся центры. Вторая половина XII – первые десятилетия XIII в. стали для целого ряда городов временем увеличения городской территории, строительства новых оборонительных сооружений, развития ремесла, но затем археологические исследования рисуют убедительную картину упадка и стагнации жизни в большинстве городских центров в середине XIII в.
          По обобщенным данным, более 2/3 древнерусских городов были разрушены монголами и 1/3 от этого числа не были затем восстановлены, что касается мелких городищ – феодальных замков, погостов и волостных центров – то из них лишь 25% продолжили свое существование во второй половине XIII в.⁵.
          Для сельской местности показательна судьба территории, где в XIV в. находилась административная единица волость Воря. 
          На р. Воре, в 40 км от Москвы, в первой трети XIII в. имелось 21 поселение общей площадью 10,8 га.
          После Батыева нашествия 1238 г. перестало существовать 11 поселений площадью 6,8 га, таким образом, было разорено и не восстановлено 63% площади домонгольских поселений. К концу XIII в. общая площадь поселений на Воре с учетом восстановленных и вновь возникших достигла лишь 9,5 га, или 88% от площади поселений к 1238 г.⁶.
          Следует отметить, что новые полевые исследования постоянно пополняют список археологических комплексов, которые связываются с трагическими событиями 1237–1240 гг.⁷.
          После установления татаро-монгольского ига русские люди вынуждены были платить непомерную дань захватчикам. Размер платежей известен достаточно точно.
          Сохранилось свидетельство, что в 1384 г. с каждой деревни собиралась дань полтина – половина рубля⁸. В пересчете на стоимость зерна это составляло не менее 2 т зерна. С учетом низкой урожайности – до половины урожая шло на следующий посев, очевидно, что люди находились на грани выживания. Население только благодаря другим отраслям хозяйства: рыболовству, охоте и т.п. едва могло свести концы с концами, совершенно не надеясь на более-менее сытую жизнь.
          Дань Золотой Орде князья обязаны были платить регулярно под страхом карательных походов иноземцев. Кроме регулярной дани, с населения русских княжеств взимались иногда экстраординарные ханские “запросы”, русским людям приходилось принимать, кормить и содержать многочисленных ордынских послов с их свитами. При смене золотоордынского хана или при вступлении в наследование русским князьям требовалось получить ярлык на княжество, подтвержденее их права на владения. Выдача ярлыка также сопровождалась беззастенчивыми требованиями со стороны правящей ордынкой элиты денежных выплат и ценных подарков.
          В той ситуации, в которой оказалось русское средневековое общество после установления татаро-монгольского ига, принципиально важно было сохранить население и поддержать его платежеспособность.
          Ко всему прочему, установление владычества татаро-монголов привело русское общество к духовному кризису, что отразилось на религиозной жизни. Такой духовный кризис в совокупности с тяжелыми жизненными условиями без надежды на улучшение мог привести к массовому пьянству.
          Чем грозило бы правящему слою распространение алкоголизма среди населения?
          Прежде всего, на спиртное переводились зерно и другие продукты, которых и без того не хватало для существования и уплаты дани. Пьянство отвлекало бы от промыслов, ремесла и тому подобного, что было существенно для выживания и сбора налогов.
          Повышался бы травматизм и смертность из-за несчастных случаев.
          Перечень несчастных случаев известен: “кого у них в лесе дерево заразит, или с дерева убьется, или зверь съест, или хто в воду утонет, или кого возом сотрет, или хто отсвоих рук потеряется”³.
          При опьянении вероятность травм выше. Да и просто пьяная драка на празднике могла обернуться чьей-то смертью.
          Если крестьянская семья теряла кормильца или оставалась без припасов, которые были переведены на пиво и брагу то, чтобы дожить до нового сельскохозяйственного сезона они могли начать просить милостыню. И сердобольные земляки, давали им на пропитание даже из тех средств, которые предназначались для уплаты налогов. Это имело место, потому князья и запрещали просить милостыню по деревням: “а попрошатаи к ним не ездят”. Так, по цепочке, одно за другим, пьянство одного конкретного человека вело к сокращению налоговой базы, что в условиях мизерного прибавочного продукта в средневековой Руси было критично для существования правящей элиты.
          Соответственно, для сохранения возможности собирать налоги, правящий слой был заинтересован в минимизации потребления алкоголя населением. Именно на эти цели и были направлены те ограничения, которые следуют на основании жалованной грамоты Ивана III игумену Василию и восходят к более раннему времени. 
          Приведенные сообщения иностранных путешественников согласуются такой интерпретацией правовых норм в алкогольной сфере. Кроме того, простые люди тоже понимали, что сумма дани фиксирована и если кто-то не сможет уплатить налоги за себя, то остальным придется платить больше.
          Как следствие – население искало утешение в православии, а не в спиртном.
          Таким образом, в рассматриваемое время имелся ряд норм, направленных на ограничение потребления спиртного. Существовала коллективная заинтересованность в том, чтобы люди не злоупотребляли алкоголем и трезвый образ жизни был одним из факторов, которые помогли русскому народу пережить татаро-монгольское иго, сохранить свою государственность и национальную идентичность.

          ¹ Курукин И., Никулина Е. Государево кабацкое дело. Очерки питейной политики и традиций в России. М., 2005. С. 28–29.
          ² Акты феодального землевладения и хозяйства. Ч. 1. № 124. С. 115; № 118, С. 112.
          ³ Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси. (АСЭИ) Т. I. № 264. С. 192; № 322. С. 233; Т. III. № 22. 
С. 40.
          ⁴ Русь в XIII веке: континуитет или разрыв традиций? Тезисы докладов международной научной конференции. М., 2000; Русь в XIII веке: древности темного времени. М., 2003.
          ⁵ Археология СССР. 1985. С. 60, 104, 120, 121, табл. 20, 21.
          ⁶ Чернов С.З. Сельское расселение в московском княжестве второй половины XIII в. // Русь в XIII веке: древности темного времени. М., 2003. С. 219. 
          ⁷ Русь в XIII веке: древности темного времени. М., 2003. С. 6.
          ⁸ ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 149.