Распад СССР, явившийся результатом системного кризиса, поразившего советское общество во второй половине 80-х - начале 90-х годов, коснулся всех сфер его жизни, в том числе идеологической.

Дефицит консолидирующих идей, обусловленный доминированием центробежных тенденций и усиленный банкротством коммунистической идеологии, особенно остро ощущался в условиях становления новой российской государственности. Кроме того, он был дополнительно усилен откровенным космополитизмом ельцинского режима, а также волюнтаристской попыткой разработки на этой основе новой "национальной идеи", предпринятой в целях смягчения противоречий между национально-государственными интересами Российской Федерации и прозападным курсом ее руководства. В этих условиях, а также в обстановке девальвации традиционных морально-нравственных и духовных ценностей, кризиса естественных носителей патриотизма - государства и его институтов, прежде всего армии, патриотическая идея временно утратила доминирующий характер. На протяжении практически всех 90-х годов общественное обсуждение проблем патриотизма сводилось к его личностному восприятию как категории, обозначающей эмоциональное отношение (любовь) к Родине, выраженную готовностью служить ей и защищать от врагов. Патриотизм, по сути, был выведен не только из идеологического, политического, и государственного, но и из традиционного морально-нравственного и ценностного контекста.

С приходом к руководству страной В.В.Путина ситуация начала меняться. Был предпринят ряд шагов по преодолению раскола и объединению российского общества; началось постепенное восстановление связи исторических времен, разрыв которых в XX в. происходил дважды - в 1917 и в 1991 гг. Оказанная этому курсу массовая общественная поддержка позволяет говорить о постепенном возвращении патриотизму естественной и органично присущей ему интегрирующей роли в формировании общественного сознания.

Доминирование национально-государственных интересов, а также подчинение им всей внутренней и внешней политики создают условия для возрождения национального самосознания, консолидации общества и преодоления не только идеологических, но и корпоративно-групповых противоречий, что составляет главный итог деятельности В.В.Путина во время первого президентского срока.

Патриотическая трансформация современного российского режима, опирающаяся на общественные настроения, выраженные итогами парламентских и президентских выборов 2003-2004 гг., имеет глубокие исторические корни и тесно связана с особенностями взаимодействия трех тенденций в патриотизме: помимо упомянутой личностной, себя проявляют социально-групповая и государственная.

В отличие от социально-групповой тенденции, обусловленной обособлением конкурирующих друг с другом интересов: классовых, корпоративных, групповых и пр., государственная обеспечивает их подчинение задачам, которые поддерживаются всем обществом или большей его частью.

Российский опыт XX в. убедительно доказал: доминирование социально-групповой тенденции, выраженной противоборствующими классами и отстаивающими их интересы партиями, как правило, ставящими их выше общенациональных (государственных), приводит к углублению противоречий и расколу общества.

Разрастание раскола общества до масштаба крупных социальных (и других) конфликтов становится причиной системных кризисов, связанных с революциями и распадом единой государственности. В этих случаях страна неизменно терпит серьезное поражение и в своем историческом развитии отбрасывается на десятилетия назад. Преобладание же государственной тенденции, напротив, всегда отмечалось преодолением распада, воссозданием и укреплением единого централизованного государства. Верх при этом берут интеграционные настроения; в обществе происходит консолидация вокруг общенациональных интересов, а также выражающей их власти, обеспечивающая преодоление самых сложных и опасных кризисов.

За примерами далеко ходить не нужно.

В России конца XIX - начала XX веков консолидирующая, государственно-православная концепция патриотизма, выраженная формулой С.С.Уварова: "Православие, самодержавие, народность", встречала растущее противодействие систем взглядов, разделявших народ по национальным, классовым и иным признакам.

Националисты, например, рассматривали патриотизм через призму национального начала, подчеркивая стержневую роль русского народа в формировании единой государственности, но при этом, как правило, игнорировали многонациональный характер государства, отраженный, в том числе в религиозном опыте самого русского народа.

Космополитические концепции - леволиберальные (например, кадетская) и социал-демократические (особенно большевистская) - впадали в противоположную крайность: по сути, отрицая ценность суверенной российской государственности. Они противопоставляли личностный патриотизм государственному, связанному с историческими и духовными традициями и сформировавшемуся на их основе образу жизни.

В целом ряде трудов, прежде всего у Л.А.Тихомирова, Н.А.Бердяева и о. С.Булгакова, убедительно доказывалось, что генезис связанных с ними революционных идеологий был обусловлен стремлением либо заменить православие новыми системами ценностей, основанными на тех или иных универсалистских ("общечеловеческих") идеологиях, либо (как произошло в 90-х годах) навязать их российскому обществу сверху^*.

Опровергая "общечеловеческий" универсализм политических форм, другой известный религиозный философ И.А.Ильин указывал, что каждому народу причитается своя, индивидуальная государственная форма и своя конституция, соответствующая ему и только ему².

Пришедшие к власти в Октябре 1917 г. большевики, с одной стороны, отрицали патриотизм, рассматривая его препятствием на пути к "мировой революции" и созданию безнациональной, безгосударственной общности, растворяющей в себе традиционные основы российского общества, прежде всего русского народа. Духовные институты православия и других традиционных конфессий противопоставлялись классовым интересам пролетариата; религиозное мировоззрение рассматривалось частью буржуазной идеологии, а взгляд на него отражал крайне поверхностные, вульгарно-материалистические представления об окружающей действительности.

С другой стороны, советская власть, вопреки марксистскому тезису об "отмирании" государства, не только сохранила, но и усилила его роль. Противопоставив советский, "социалистический" патриотизм русскому, "буржуазно-националистическому", она, пусть и вынужденно, под воздействием внешних обстоятельств, постепенно, шаг за шагом, стала связывать его не с "мировой революцией", а с построением социализма в отдельно взятой стране, то есть, с государственным строительством. Обусловленное этим восстановление единой государственности (пусть и в форме СССР как прообраза будущей "всемирной республики Советов") побудило многих известных мыслителей и политиков русского зарубежья - от Бердяева, Лосского и обанкротившегося в своих властных амбициях П.Н.Милюкова до евразийцев, "сменовеховцев" и даже генерала А.И.Деникина - усмотреть в этом признак перерождения советской власти и ее трансформации из космополитической в национально-государственную. Актуальность этого процесса, подтверждаемая современными тенденциями, связанными с президентством В.В. Путина, переводит интерес к нему в плоскость не только науки, но и практической политики.

Освещая эту тему, необходимо отметить, что патриотическая трансформация советской власти осуществлялась под воздействием целого ряда факторов - от обстановки в стране и в мире до идейно-политической борьбы и формируемой под ее воздействием расстановки сил в самой правящей партии. В связи с этим движение к патриотизму было сложным, волнообразным, изобиловало противоречиями и возвратами, став более или менее последовательным лишь в ходе нарастания угрозы внешней (гитлеровской) агрессии и особенно с ее началом.

Но нас интересует даже не это, а сам процесс или, как принято сейчас выражаться, технология государственно-патриотического поворота, пути и способы его осуществления. Главное условие: полное и окончательное разочарование партийно-государственного руководства СССР в перспективах "мировой революции", в том, что Запад (в данном случае, его пролетарии) "нам помогут". Такая надежда сохранялась на протяжении всего непродолжительного правления В.И.Ленина, вплоть до провала так называемого "германского Октября" - восстания, поднятого в 1923 г. немецкой компартией в тесном взаимодействии (включая военно-политическое) с Москвой. Вплоть до этого момента "прозрение" большевистских лидеров в сфере государственного строительства носило эпизодический характер, а "генеральная линия" совершала многочисленные зигзаги, нередко противопоставлявшие партийную идеологию партийной же программе, а стратегию - тактике^**.

Второе условие: формирование однопартийного режима и разгром внутрипартийной оппозиции, позволившие большевистскому руководству (сначала Ленину, а затем И.В.Сталину) путем сложного тактического маневрирования взять, удержать, укрепить и консолидировать власть, монополизировав пресловутую "генеральную линию" и превратив ее в инструмент реализации собственных представлений о государственном строительстве.

Небольшое отступление. В одном из итоговых трудов своей жизни Л.Д.Троцкий обвинил Сталина в ситуативности мышления и отсутствии стратегии, подмененной, по его мнению, тактикой. А также в политическом "плагиате", под которым подразумевался наиболее "крутой" из всех разворотов сталинской политики, предпринятый в 1928 г., после разгрома так называемой "левой" оппозиции и фактического "перехвата" вслед за этим основных идей выдвинутой ею под руководством Троцкого "Платформы 46-ти" - индустриализации, коллективизации, пятилеток и пр.³.

Справедливы ли эти обвинения?

Внешне да, потому, что доминирование тактики над стратегией, унаследованное от ленинской эпохи, инерционно сохранялось вплоть до второй половины 20-х годов. Потому также, что перечисленные идеи действительно позаимствованы из троцкистской "платформы", в борьбе с которой Сталин, вплоть до "переломного" 1928 г., опирался на "правое" крыло (будущий "правый уклон") в лице связки Бухарина с Рыковым.

На деле же предъявленные Сталину обвинения состоятельными признать трудно.

Во-первых, потому, что сама "Платформа 46-ти" базировалась на фундаменте партийной программы, которую оппозиционеры рассматривали как альтернативу НЭП.

Во-вторых, реализация ключевых положений "платформы" была соединена не с троцкистской (а, точнее, марксистской) теорией "перманентной революции", а с укоренившимся в 1924 г. курсом на строительство социализма в отдельно взятой стране, который сам Троцкий заклеймил как "противоречащий программе партии" и идеям "международной революции", призвав при этом "освободить экономику из оков частной собственности и (sic!) национального государства"⁴.

В-третьих (что представляется особенно важным), проведение преобразований в условиях жесткого оппозиционного противодействия невозможно - аксиома, большинством российских "реформаторов" - от Троцкого до Ельцина, к сожалению, так и не усвоенная. Поэтому разгром оппозиции - сначала "левой" с опорой на "правую", а затем "правой" при помощи курса, предусмотренного "левой" "Платформой 46-ти" - следует рассматривать через призму именно стратегической, а отнюдь не тактической линии Сталина, а если еще точнее, то в качестве ее центрального звена. (Особняком стоит борьба с попытками последующего внесистемного объединения "левых" и "правых" оппозиционеров и их стремлением заручиться поддержкой внешних сил для "силовой" смены власти, ставшая одним из "спусковых механизмов" массовых репрессий, применявшихся сталинским режимом в 1934-1938 гг.^***).

Таким образом, по мере разгрома оппозиции Сталиным формируется особый тип стратегии, основанной на синтезе классовой коммунистической идеологии с задачами, осуществляемыми в общенациональном масштабе (что и было отмечено Бердяевым и другими мыслителями русского зарубежья как пример патриотической трансформации большевистской власти). Противоречия между руководящей идеологией и жизнью, неизбежно возникавшие на всех этапах осуществления этой стратегии, Сталин, не в пример своим оппонентам (а также преемникам), в большинстве случаев разрешал в пользу жизни. (Наглядные примеры: фактическая реабилитация имперской государственной и военной символики, роспуск Коминтерна, расширение диалога с Русской Православной Церковью).

Третье условие государственно-патриотического поворота: объективная необходимость консолидации советского общества, обусловленная:

- разработкой и осуществлением общенационального проекта, глобального по своему значению и масштабам;

- напряжением всех сил нации и государства в ходе подготовки и отражения гитлеровской агрессии;

- сверхдержавным статусом СССР в послевоенные годы и связанной с этим "холодной войной".

Особняком стоит четвертое условие (точнее, фактор): последовательное реформирования политической системы (к сожалению, при Сталине так и не завершенное). Конечной его целью, как следует из исторических источников, являлось перераспределение властных полномочий в пользу исполнительной вертикали, возглавляемой Советом Министров СССР, обусловленное сохранением внутренней угрозы для социально-политической стабильности, исходившей, по меткому выражению д.и.н. Ю.Н.Жукова, от "…всепроникающего влияния партии, ...переродившейся в партию бюрократии, готовую с легкостью менять вождей и принципы ради сохранения монополии на власть"^****. И, добавим, не способную, в силу интернациональных приоритетов своей идеологии, служить опорой национальным интересам, обреченную на воспроизводство различных "уклонов" и оппозиций, прежде всего левацких (троцкистских).

Как следует из проведенного анализа, именно сохранение партией определяющего влияния на формирование внутренней и внешней политики в постсталинскую эпоху явилось главной причиной национальной катастрофы 90-х годов, когда КПСС, точнее, ее руководящее крыло в лице Горбачева - Яковлева - Ельцина, по сути, выступило могильщиком единой государственности, отбросив страну в прошлое на несколько десятилетий.

Что касается идеологического фундамента этого развала, то он, как свидетельствуют исторические документы, был заложен еще в хрущевскую эпоху, в подготовленной "на скорую руку", в пылу борьбы за власть третьей партийной программе (1961 г.), затмившей по своему авантюризму даже ленинскую вторую. Речь идет не только о безответственном обещании построить коммунизм к 1980 г., лишившем страну идейно-политических основ заложенного при Сталине национального модернизационного проекта, обеспечившего создание ракетно-ядерного щита и прорыв в космос. Но и о фактическом принятии на вооружение, под ширмой "борьбы с культом личности" и "восстановления ленинских норм партийной жизни", теории "перманентной революции", проявившей себя в актуализации идей классовой борьбы путем переноса ее на международную арену, что привело к дискредитации СССР в глазах международной, в том числе левой общественности, а также в фактическом возобновлении "раскулачивания" деревни.

Главное: включение в идеологическое противостояние с Западом (как, кстати, и горбачевская "перестройка") происходило на заведомо невыгодных для СССР условиях: не под национальными (государственными), а под интернациональными лозунгами, открывавшими дорогу универсализации и глобализации мировой политики. (Не случайно, что большинство теорий, появившихся на Западе в годы "холодной войны", апеллировали именно к конвергенции двух систем и формированию на их основе глобального, модернизированного, "постиндустриального" и, главное, вненационального общества).

Какое отношение имеет все это к исторической эпохе, переживаемой сегодня постсоветской Россией?

Самое прямое.

Чтобы убедиться в этом, вернемся к вышеупомянутым технологиям государственно-патриотического поворота и посмотрим на них с позиций современной эпохи.

Итак, первое: освобождение российской власти от иллюзий по поводу возможной помощи и поддержки Запада, которые питали (и по сей день питают) современных либеральных революционеров в еще большей степени, нежели их коммунистических предшественников в далекие 20-е годы.

Начавшись еще при Ельцине, этот процесс получил продолжение после 2000 г.: не случайно опора на собственные силы, стремление к конкурентоспособности России, укрепления ее международной субъектности, а также к интеграции постсоветского геополитического пространства стали лейтмотивом практически всех публичных выступлений президента - от ежегодных посланий до международных саммитов, выступлений перед дипломатами и телемостов с населением.

Второе: поэтапное ограничение роли оппозиции, опять-таки, как "правой", так и "левой": провал СПС и "Яблока" на парламентских выборах, неудачи КПРФ, а также недавние события в этой партии, поставившие ее на грань раскола.

Конечно, до полного разгрома сил, стремящихся направить общественно-политическое развитие страны по принципиально иному руслу, еще далеко: Кремлю, по-видимому, предстоит достаточно сложное выяснение отношений с региональными элитами, а также внутри самого властного бюрократического аппарата, в котором, как показывает опыт сталинской эпохи, пребывание во главе государства - отнюдь не гарантия успеха.

Кроме того, весьма актуальным в условиях "управляемой демократии" остается угроза "право-левого" оппозиционного альянса и его перехода к внесистемным действиям. Тем более, что попытки такие уже предпринимались, причем, на качественно иной, по сравнению с троцкистами и бухаринцами, финансовой основе.

Но у В.В.Путина, по сравнению с И.В.Сталиным, имеется важное преимущество: не он "привязан" к партии власти, а она к нему.

Скажем откровеннее: "Единая Россия" без Президента - ноль. Не в смысле безвластия, а в том, что, лишившись, пусть и теоретически, его поддержки, не только не станет ему противодействовать, но, в отличие от ВКП(б), неминуемо развалится и разбежится.

Еще одно преимущество Путина: прагматизм современной политической жизни, в том числе партийной.

Программ и идеологий не одна, а много; выбрать можно любую, как целиком, так и фрагментарно, в зависимости от стоящих перед страной и президентом задач.

Это существенно облегчает парирование обвинений в ситуативности и отсутствии стратегии, которыми главу государства, как и в сталинские годы, щедро осыпают как справа, так и слева.

Исходя из этого, беремся утверждать, что проблемы, связанные с выполнением четвертого условия государственно-патриотического поворота - преодоления сопротивления правящей партии - перед Путиным, в отличие от Сталина, в настоящее время не стоят.

Это, как уже отмечалось, не означает, что государственный аппарат не будет сопротивляться. Но он, в отличие от советской эпохи, далеко не так организован, прежде всего идеологически: право формулировать национально-государственную идею, особенно после успешного объединения русских поместной и зарубежной православных церквей, принадлежит тому, кто приложил к этому объединению беспрецедентные личные усилия. То есть, Путину.

Зато не вызывает сомнений актуальность третьего условия: необходимости консолидации российского общества и его мобилизации на решение общенациональных модернизационных задач.

Российский патриотизм - сложная политическая и идеологическая конструкция, синтезирующая множество факторов: государственных, цивилизационных (великодержавных, обусловленных его наднациональным характером) и формируемая тремя основными тенденциями - личностной, социально-групповой и общегосударственной.

Взаимодействие этих тенденций определяло не только характер революционных кризисов 1917 и 1991 гг., но и пути преодоления вызванных ими последствий.

Как показал российский опыт XX в., смена фаз исторического развития, как правило, осуществляется в несколько этапов.

На первом из них происходит постепенное размывание и разложение доминирующей государственной тенденции (сначала имперской, затем советской), обусловленное нарастанием ее общего кризиса и революционным давлением со стороны набирающих силу социально-групповых интересов.

Вторым этапом следует считать собственно смену тенденций и сопутствующие ей перемены институционального характера (то есть, революционный переворот).

Третий этап, который можно назвать "термидорианским", связан с внутренней эволюцией доминирующей социально-групповой тенденции (или тенденций) и ее (их) перерождением в общегосударственную, что обусловлено непосредственным участием во власти и ответственностью за процесс государственного строительства. (В начале именно этой фазы, по мнению автора, находится современная Россия).

Четвертый этап, вступить в который стране еще предстоит, состоит в дальнейшем укреплении государственной тенденции и ее трансформации в цивилизационную, признаками которого следует считать:

- идеологическое оформление государственной политики, основу которой должен составить синтез социальных и национальных идей и ценностей;

- дальнейшее укрепление властной вертикали, когда применение конституционного принципа разделения властей будет корректироваться в направлении более близкого российской традиции разделения функций единой и внутренне целостной власти;

- углубление общественной консолидации вокруг целей и задач модернизации, а также тесно связанное с этим смягчение и преодоление разрушительных последствий межпартийной и внутривластной борьбы 90-х - начала 2000-х годов.

Таковыми, с точки зрения исторической ретроспективы, а также доминирующих современных тенденций представляются условия и факторы успешного завершения осуществляемого федеральной властью государственно-патриотического поворота.