Исламизм в Среднюю Азию стал активно проникать с момента крушения «железного занавеса» с середины 80-х годов прошлого века. Основными проводниками и спонсорами этого процесса стали страны Персидского Залива во главе с КСА, а также Турция, Пакистан и Афганистан. Деятельность исламских благотворительных фондов и отдельных миссионеров, массовый отъезд молодежи на обучение в исламские учебные заведения в указанные страны с последующим возвращением на родину все это подготовило питательную почву для привнесения политической нестабильности в регион и зарождения террористических и экстремистских организаций, в т.ч. так называемых «спящих салафитских ячеек», которые в настоящий момент зримо проявили себя в Казахстане^[1].

Экономические и социальные неурядицы в большинстве стран региона, повсеместное усиление клановости и коррупции создали благоприятную среду для восприятия исламистской идеологии, как ключа для решения всех проблем жизни в Средней Азии.

На этой волне появились такие экстремистские организации как «Исламское движение Узбекистана» (ИДУ), «Хизб ут-Тахрир аль-Ислами», «Ихван аль-муслимин» («братья-мусульмане»), «Акромия», гюленисты, представители сект «Нурджулар» и «Сулейманджи», салафитские группировки под различными самоназваниями и др.

Созданное в 1996 году ИДУ из-за преследований властями Узбекистана действует за его пределами. С конца 2001 года большинство боевиков ИДУ живут в племенных районах Пакистана, куда их изгнали из Афганистана после ударов войск США по базам группировки в северо-восточных афганских провинциях. Боевики ИДУ присоединились к своим союзникам — «Талибану» и «Аль-Каиде» в племенных районах, осуществляя нападения через границу в Афганистане и всё чаще сражаясь против служб безопасности Пакистана. В ноябре 2001 года лидер ИДУ Джума Намангани был убит во время бомбежек США в афганской провинции Кундуз. Двое последующих лидеров ИДУ — Тахир Юлдаш и Усмон Одил — были убиты в результате разрыва снарядов в племенных районах Пакистана^[2].

После стольких проведенных в Пакистане лет установки движения изменились. На смену цели свергнуть узбекскую власть пришла необходимость выжить в племенных районах, и группа постепенно «стала частью военно-политического ландшафта горных районов на афгано-пакистанской границе».

Чем дольше ИДУ находилось за рубежом тем сложнее ему становилось вербовать в свои ряды выходцев из Средней Азии.

В начале августа 2016 года появились сообщения о том, что действующий лидер организации Усман Гази дал обет верности ДАИШ*. Возможно это произошло ввиду натянутых в последние годы отношений с «Талибаном», а также в связи с финансовыми трудностями по причине того, что «вливания» из стран Персидского Залива значительно уменьшились^[3].

Заявление Усмана Гази о верности ДАИШ «в некотором роде возвращает группировку ближе к своей первичной цели — «установить халифат в этом обширном регионе». Возможно движению теперь удастся привлечь в свои ряды больше радикальной молодежи. Вступив в ДАИШ, группировка намерена «вести настоящий джихад», а не только нападения на афганские и пакистанские силы безопасности.

Обет верности Усмана Гази был опубликован на сайте ИДУ, поэтому выражает официальное мнение лидера группировки. Однако в настоящее время ситуация в Афганистане чрезвычайно неопределенная, и неясно, сколько членов ДАИШ, находящихся в племенных районах Пакистана и северных районах Афганистана, последуют на зов своего лидера.

«Большой вопрос состоит в том, какой поддержкой пользуется Усман Гази у боевиков ИДУ. Каждый раз после убийства лидера ИДУ группировка распадалась. Один из примеров такого распада — новая группировка «Союз исламского джихада». Есть доказательства того, что группировка распалась после убийства Усмона Одила в 2012 году, когда новым лидером назначили Усмана Гази. Одна группировка — «Катибут имам аль-Бухари» — отправилась в Сирию и присоединилась там к боевикам «Аль-Каиды». В ней состоят несколько сотен боевиков, включая салафитов, тогда как ИДУ традиционно является ханафитской. Еще одна группировка, по всей видимости, перешла в провинцию Фарьяб на северо-западе Афганистана, где с апреля 2013 года уровень насилия повысился^[4].

По мнению экспертов, судьба ИДУ, по крайней мере в ближайшем будущем, будет зависеть от того, что произойдет с «Талибаном». Возможно «Усман Гази смог дать обет верности ДАИШ*, потому что в «Талибане» происходит раскол, в особенности после того, как смерть муллы Омара была официально подтверждена. В настоящее время «Талибан» не может помешать переходу ИДУ в ДАИШ*, даже если это является угрозой для его собственного существования в связи с присутствием большого числа боевиков ИДУ в Афганистане^[5].

При любом раскладе наличие значительного числа вооруженных радикальных узбеков в соседнем с Узбекистаном Афганистане представляет потенциальную угрозу стабильности, которая может проявить себя в условиях смены власти в республике.

Следует также отметить тот факт, что и на территории России, где весьма значительно количество узбеков-мигрантов, среди которых немало представителей радикальных исламских течений, прежде всего салафитов, а также просто недовольных режимом Ислама Каримова, представляет опасность в обозримом будущем с учетом предстоящих изменений верховной власти Узбекистана.

Другой влиятельной исламистской организацией, действующей в Средней Азии, является «Хизб ут-Тахрир аль-Ислами», которая была основана в 1953 г. в Восточном Иерусалиме исламским правоведом палестинского происхождения Такиуддином ан-Набхани. Первым спонсором ее стал Амин аль-Хусейни, муфтий Иерусалима, который во время Второй мировой войны поддерживал нацистскую Германию и был задействован в вербовке и мобилизации молодых мусульман для участия в специальном мусульманском подразделении войск СС, действовавшем в Югославии и Венгрии^[6]. По состоянию на октябрь 2013 г. она ведет деятельность в 58 странах мира, среди которых 8 стран СНГ, включая все среднеазиатские государства^[7].

Руководство организации провозгласило своей целью создание халифата – единого исламского государства на основе законов шариата. Лидеры «Хизб ут-Тахрир» утверждают, что своих целей намерены добиваться методами убеждения и пропаганды и не намерены прибегать к насилию. Стратегия партии по достижению заявленных целей включает три этапа: создание сплоченной политической организации, установление продвигаемых партией принципов в качестве единственной допустимой версии ислама, а затем восстановление халифата^[8].

Вместе с тем несмотря на декларируемые ненасильственные методы борьбы, члены экстремистской группировки принимали участие во многих государственных переворотах в мусульманских государствах: Иордании в 1968-1969 и 1993 гг., в Ираке в 1972 г., событиях «арабской весны», «маковой революции» в Киргизии, столкновениях в узбекском Андижане и т.д. Официально же открещиваться от насильственных действий «Хизб ут-Тахрир» позволяла позиция, в соответствии с которой участвует в войне не организация, а ее члены в индивидуальном порядке^[9].

Начиная с 2003 г. в Средней Азии правоохранительными органами не раз фиксировалось отклонение сторонников «Хизб ут-Тахрир» от пропаганды ненасильственных действий. Например, в одной из листовок содержались конкретные призывы к совершению террористических действий^[10]. И не случайно, что именно после этого в марте 2004 г. впервые в истории Узбекистана в Ташкенте женщины-смертницы совершили теракты. 30 июля того же года три смертника подорвали себя у посольства Израиля, посольства США и в здании Генеральной прокуратуры. Установлена причастность террористов к партии «Хизб ут-Тахрир».

Являясь наиболее влиятельной радикальной исламистской организацией в Средней Азии, «Хизб ут-Тахрир»* связана с «Исламским движением Узбекистана», предоставляя ему финансы на террористическую деятельность, возможность отдыха боевиков и медицинские услуги на территории третьих стран в обмен на обучение своих «активистов» военному делу^[11]. Сам же «Хизб ут-Тахрир»*, объявив в 2006 г. военный джихад в Средней Азии, изменил свои «управленческие инструкции» и обязал каждую ячейку формировать запасы огнестрельных и взрывчатых средств.

Штаб-квартира организации расположена в Лондоне. Более того, экстремистская группировка, обещавшая, что «Запад содрогнётся и рухнет. Исламский флаг будет реять над Даунинг-стрит», получает финансирование от британского правительства^[12].

Подконтрольность организации Великобритании, а не США, как это имеет место с другими экстремистскими исламистскими группировками, многое объясняет в идеологии и манере действий «Хизб ут-Тахрир». Традиционно более тонкая английская дипломатия, веками вырабатывавшая проекты по расколу населения колоний и стратегического ослабления геополитических противников, создала очередную структуру, которую сложно прямо обвинить в терроризме. Именно этим глобальная сетевая структура «Хизб ут-Тахрир»* и опасна.

Помимо основной цели, разрушительной для суверенных государств, идеология секты содержит ряд «мыслевирусов» и механизмов работы, которые усложняют борьбу с экстремистами, с одной стороны, и облегчают распространение их идей – с другой. В частности, некоторые аналитики сравнивают социальную программу «Хизб ут-Тахрир»* с коммунизмом, ориентированным на мусульман. И действительно, организация в агитационной работе предлагает создать исламское государство на основе шариата, «в котором не будет коррупции, клановости, воровства, проституции, наркомании и прочих язв современного мира», что легко находит отклик в душах беднейших слоев населения. А «мирный» характер деятельности организации значительно расширяет базу потенциальных сторонников за счет отсутствия страха быть уничтоженным, который существует относительно «традиционных» террористических организаций. Недаром «Хизб ут-Тахрир»* широко представлен в университетской среде и других слоях «среднего класса».

Хотя по целям и задачам «Хизб ут-Тахрир»*, скорее, «оранжевая» организация и более всего напоминает аналогичные общественные структуры, созданные для совершения «цветных» и «твиттерных» переворотов. Тем более что на пространствах СНГ именно такую роль секта и выполняет^[13].

На территории бывшего СССР деятельность «Хизб ут-Тахрир»* активизировалась в середине 1990-х гг. во всех странах Средней Азии, а также в России, Азербайджане и на Украине. В Среднеазиатском регионе ячейки организации действуют в Узбекистане, Таджикистане (Согдийская область), Киргизии (Ош, Джалал-Абад), Казахстане (южные области). Наибольшая активность наблюдается в местах компактного проживания узбеков^[14].

В борьбе за подрыв государственности стран СНГ представители «Хизб ут-Тахрир»* с легкостью находят общий язык со светскими, либеральными и даже троцкистскими прозападными группировками, инициирующими «цветные» государственные перевороты. Так, в России в августе 2012 г. «Хизб ут-Тахрир» заключил союз с представителем российской прозападной леволиберальной оппозиции С. Удальцовым^[15]. На Украине экстремисты поддержали государственные перевороты 2004 и 2014 гг.^[16]

Сама же организация «мирными» акциями, ориентацией на целевые группы, поддержкой сепаратистов и предложениями альтернативных государственных «проектов» для суверенных, включая немусульманские, государств в точности повторяет методы других «оранжевых» структур. Только с «исламским» уклоном.

Истинные геополитические цели борьбы «Хизб ут-Тахрир»* за «правильный» ислам становятся понятны, если проанализировать расположение мест наибольшей активности группировки. Это сплошная полоса от Крыма через Кавказ и Среднюю Азию до Китая, где «хизбы» отметились в Синьцзян-Уйгурском автономном районе. Полоса удивительным образом совпадает с широко известной американской геополитической концепцией изоляции России под названием «петля анаконды». Кроме того, повышенное внимание экстремистов к Уралу и Поволжью в точности соответствует планам западных стран о разделе России на европейскую и азиатскую части.

Карта 1. «Петля анаконды» на карте мира согласно концепции Спайкмэна под названием «римланд» (Источник: https://wtf.jpg.wtf/d0/4b/1469385234-d04b2aae0907a04184cedb994253e28a.jpeg).

Характерно, что активность «Хизб ут-Тахрир»* повышается в тех регионах, где вследствие разгрома правоохранительными органами падает влияние более радикальных салафитов и среднеазиатских террористических групп. Параллельно происходит радикализация самой «Хизб ут-Тахрир»*. Дополнительным косвенным признаком того, что именно на «Хизб ут-Тахрир»* делается важная ставка с целью дестабилизации ситуации в Средней Азии и России, является то, что организация до сих пор не внесена в список террористических организаций в США^[17].

Рассматривая рост числа последователей как запрещенных так и пока легальных в государствах Средней Азии исламистских организаций, следует отметить, что наибольшую опасность с точки зрения экстремизма и террора представляют собой последователи так называемой «салафии».

По мнению директора консультативно-реабилитационного центра «Ансар» (г. Актобе, Казахстан) Аскара Сабдина одной из основных проблем, мешающих борьбе с этим общемировым «экстремистским трендом» является отсутствие чёткого понимания того, что под этим термином понимается, и абсолютной его тождественности с таким общеупотребительным определением как ваххабизм и другим более редко используемым как неджизм. Сабдин полагает, что это произошло в результате умелого «ребрендинга» экстремистами этих синонимичных понятий. Так, «ранее им удалось, используя эвфемизмы, размыть негативное содержание термина «ваххабизм», и сегодня они используют схожую тактику».

Эксперт отмечает, «что идеологи салафизма и их «наставники» учли все ранее допущенные ошибки и используют самые продвинутые методы манипуляции общественным сознанием в продвижении своей идеологии. Можно сказать, что в случае с салафизмом «окно Овертона»^[18] движется, и из немыслимого в недавнем прошлом привело его в актуальную политику и приемлемую норму».

Согласно определению Сабдина современный салафизм (не путать его с каноническим термином «салаф» (первые поколения мусульман)) – «это религиозно-политическое антисистемное течение, сформированное в современном виде Мухаммадом ибн Абдулваххабом и другими недждитскими идеологами путем селекции положений учения Ибн Таймии и Ибн аль-Кайима». Для него характерны «обособленное толкование единобожия и его деление на три вида, впервые сформулированное на основе умозаключения (иджтихад) Ибн Таймией, а также чрезмерно широкого понимания понятий «поклонение» и «многобожие». На основе вышеуказанных толкований и спекуляций обвинение окружающих, в том числе мусульман, в неверии, многобожии, заблуждении и новшествах; пропаганда вражды и ненависти; чрезмерная неприязнь к светскости в любой форме и стремление к радикальному теократическому правлению; отрицание местных традиций, обычаев, культуры, государственных и национальных праздников, истории и наследия предков; отрицание правомочности местной религиозной традиции (ханафитский мазхаб, матуридитская акида, наследие Ходжа Ахмета Яссави и т.п.); крайняя политизация отдельных положений религии, таких как джихад и др.; постоянная критика официального духовенства и государственных органов; оправдание насилия по отношению к тем, кто не согласен с их воззрениями; панарабизм; наделение дилетантов-неофитов полномочиями исламских ученых, распространение принципа охлократии (власть толпы) в исламских науках в частности и в исламе вообще».

По наблюдениям Аскара Сабдина: «На заре независимости РК было немыслимо, что верующие мусульмане будут отрекаться от родителей, отказываться сидеть с ними за одним столом, обвинять других мусульман в неверии и заблуждениях, угрожать им огнем Ада, не признавать обычаи, культуру, традиции своих предков, противостоять обществу и государству. А сегодня такое поведение считают нормой даже отдельные депутаты. В этой связи очень важно расставить все точки над «i». Иначе может получиться так же, как с не менее глобальным термином «терроризм». Вроде бы как есть более двухсот его дефиниций, но при этом нет международной универсальной формулировки этого термина. Отсюда и результат, когда десятки тысяч невинных людей теряют жизни»^[19].

В процессе раскрытия или форматирования салафитского «окна Овертона» задействованы широкие слои представителей бизнес-элиты, ангажированных экспертов и чиновников, деятелей научной и творческой интеллигенции во всех без исключения странах Средней Азии. Делается это в ходе «обсуждения» на многочисленных конференциях, симпозиумах, круглых столах и т.д.

«Во время указанных мероприятий происходят дискуссии на тему умеренности либо радикальности природы салафизма. И все, кто открыто критикует идеологию салафитов и политику уполномоченных органов, связанную с обелением салафизма, непременно подвергаются дискредитации в информационном поле, на популярных сайтах. Салафитская «экспертократия» объявляет их шиитами, хабашитами, сектантами, суфистами, агентами и даже противниками общественной стабильности.

Хотя максимальный урон этой самой стабильности наносили как раз таки необходимые с точки зрения «окна Овертона» радикальные салафиты, которых так называемые умеренные салафиты называли такфиритами, хариджитами, ихванистами, последователями Мустафы Шукри и т.п. А критики салафизма представлялись в роли пугала, агрессивных психопатов, якобы выступающих за запрет салафизма, «за сжигание салафитов на кострах». Создав таким образом в информационном пространстве некую страшилку в виде «битвы» двух крайних сил (радикальных сторонников и радикальных противников этого течения), истинные проводники салафизма заняли «территорию рационализма, здравомыслия и политкорректности» и предоставляют властям вот такой псевдовыбор между двумя крайностями».

Еще одним шагом в легализации салафизма стало использование тактики «градации», когда салафиты делятся условно на «белых», «серых» и «черных».

Анализ просалафитских материалов в СМИ часто свидетельствует о подмене понятий, использовании эвфемизмов, введении в оборот непереведенных терминов и имен неизвестных широкой публике лидеров.

Указанное «Окно Овертона» расширяется. В настоящее время фактически «все созидательные силы традиционного ханафитского мазхаба брошены в «салафитский подвал», под них открыты реабилитационные и прочие центры, призванные дерадикализировать молодежь, так необходимую для создания в общественном сознании «поля боя».

Все это свидетельствует о глобальности тренда по внедрению вируса салафизма в мусульманскую среду. Этот проект, очерняющий ислам, дает свои результаты в Ливии, Сирии, Ираке, Нигерии, странах Европы, и на его очереди государства Средней Азии.

Вместе с тем следует все же отметить, что на «фоне» других среднеазиатских государств Казахстан является наиболее благополучной страной региона с точки зрения проблемы распространения религиозного радикализма. Это объясняется следующими специфическими факторами: стабильным состоянием экономики (порядка двух третей ВВП стран Средней Азии производится в Казахстане), достаточно высокой степенью модернизации общества в советский период, наличием большой прослойки русскоязычного населения, а также историческими традициями распространения ислама среди казахов^[20].

Критически важной с точки зрения распространения радикального ислама является ситуация в двух регионах. В Южном Казахстане, относящемся к «оседлой зоне», влияние исламских институтов в жизни общества традиционно было сильно. Процессы возрождения ислама в этом регионе стали сопровождаться и появлением радикальных его форм. Не менее сложная ситуация в последние годы складывается в Западном Казахстане. Интенсивное промышленное освоение нефтегазовых запасов региона привело к тому, что он стал местом концентрации социально маргинализированных групп, особенно мигрантов (среди них заметны оралманы – этнические казахи, возвращающихся в Казахстан, зачастую, из довольно отсталых стран). О сложной ситуации в регионе свидетельствуют волнения в Жанаозене в 2011 году (важно отметить, что они не имели исламистской компоненты). В этой сложной среде есть потенциал для роста влияния радикальных исламистских группировок^[21].

Актуальна проблема салафизма и для Таджикистана, власти которого в последнее время всерьез озаботились обращением некоторых чиновников в салафизм и нетрадиционный для страны шиизм. Все это происходит на фоне нарастающего «давления» на практикующих мусульман. Так, в опубликованном 10 августа 2016 года отчете Комиссии по вероисповеданию США (USCIRF) таджикские власти критикуются за создание религиозных преград не только мусульманам, но и для последователей протестантства и христианских «Свидетелей Иеговы». В связи с этим Таджикистан был включен этой Комиссией в список «особо опасных» стран^[22].

Следует отметить, что последователи «салафии» с 2009 года в этом государстве запрещены, а власти и «лично президент Эмомали Рахмон не раз призывали граждан следовать классическому суннитскому толку Имама Абу Ханифы»^[23].

По заключению руководителя аналитического центра «Шарк» Музаффара Олимова мнение ряда экспертов подтверждает выводы указанной американской Комиссии о существовании «салафитских» идей в верхах. В качестве ее признака он указал «неопределенную политику в отношении Ислама в стране». Например, недавнее закрытие медресе, что однозначно привело в определенной степени к ограничению классического, традиционного ислама в республике. «Исламские проповедники, исповедующие классический ислам или ханафитский толк ислама в Таджикистане находятся под постоянным давлением. Это свидетельствует о том, что лица, принимающие такие решения, сами не исповедуют ханафитский толк в исламе», – отметил Музаффар Олимов^[24].

Не способствует противодействию каналам распространения и расширяет среду восприятия радикального исламизма запрет деятельности ПИВТ, арест и осуждение порядка 200 членов и последователей этой партии, а также жесткий контроль верующих и мечетей под предлогом «возможного присутствия в их среде экстремистов и преступников», «ограничения в ношении исламской одежды и возраста паломничества» (с апреля месяца 2015 года молодые люди до 35 лет лишены возможности совершать паломничество к Святым Местам, находящимся на территории КСА)^[25].

Осенью 2015 года в Таджикистане имел место военный мятеж, который возглавил заместитель министра обороны генерал-майор Абдухалим Назарзода. Этот мятеж официальные власти также связали с влиянием радикального ислама. Достаточно слабым представляется территориальный контроль центрального правительства над некоторыми регионами Таджикистана, в частности, Горным Бадахшаном. Охрана таджико-афганской границы после ухода российских пограничников также достаточно слаба, что опасно с учетом ускоренной дестабилизации обстановки в приграничных регионах Афганистана^[26].

В последнее время и в Киргизии стали активнее себя проявлять фундаменталистские течения, нетерпимые к инакомыслящим, при удобном случае готовые объявить джихад. Это все происходит на фоне того, что аттестацию Духовного управления мусульман Кыргызстана не прошли 800 имамов. Заместитель директора Государственной комиссии по делам религии Бактыбек Осмонов заявил, что всего к процедуре были допущены 1300 духовных служителей, однако, большая часть духовенства проверку не прошла. Также из 71 директора религиозных образовательных учреждений 66 не допущены к аттестации. Несмотря на это большинство духовных служителей, не прошедших аттестацию, остались на своих должностях^[27].

«При численности населения Кыргызстана более 6 млн. человек, из них 80% верующие мусульмане, это около 4 800 000 человек. А если учесть, что около 25%, это дети до 18 лет, то численность сознательных мусульман составляет 3 600 000 человек»^[28].

По оценке религиозного богослова Садыкжана Камалова количество верующих, вставших на путь экстремизма, пока не превышает 10-15% верующих (это порядка 360 000 человек).

Одним из сопутствующих факторов является рост количества мечетей в Кыргызстане. Сейчас их более 2,7 тысяч, из которых более 500 построено в последние пять лет. Строительство большинства мечетей финансируется общественными фондами, которые получают деньги у представителей арабских стран. Весьма сомнительны основы преподавания ислама в спонсируемых арабами медресе и проповедях, нередко звучащих в построенных ими мечетях, которые носят воинственно салафитский характер^[29].

Ситуация в Туркменистане традиционно считалась одной из самых стабильных в регионе (это демонстрируют и приведенные выше рейтинги государственности). Тем не менее, в 2014-2016 годах имеет место серьезное ухудшение обстановки, связанное с тяжелой ситуацией на туркменско-афганской границе, куда проникло ДАИШ*. Нейтральный статус Туркменистана начинает демонстрировать свои негативные стороны. У страны нет сильной армии для защиты границы, а обращение за военной помощью, в частности, к России, противоречит концепции нейтралитета. Ситуация внутри страны тоже неблагополучна. Согласно приведенным выше данным по числу боевиков в Сирии и Ираке (если перечитать их по относительному показателю — число боевиков-террористов на 1 млн. жителей), Туркменистан занимает 1 место на постсоветском пространстве^[30].

Не меньшую опасность как показывают последние события в Турции представляют собой и последователи Фетхуллаха Гюлена (гюленисты). Они через сеть своих образовательных учреждений распространены в таких странах как Казахстан, Киргизия, Туркмения и Таджикистан.

В настоящее время наибольшее количество школ Гюлена расположено в Казахстане, где джамаат имеет 28 школ высшей ступени и университет Сулеймана Демиреля^[31].

Аналогичные турецкие школы получили распространение в Киргизии и Туркмении. Джамаат очень активен в Туркменистане, поскольку два его члена являлись советниками президента Ниязова (министр текстильной промышленности и министр образования). Один из двух университетов в Ашхабаде также принадлежит джамаату^[32].

О степени «внедрения» в элиту указанных среднеазиатских республик, особенно Киргизии и Казахстана, говорит тот факт, что их президенты ответили весьма недипломатичным отказом на настоятельную рекомендацию турецких властей ликвидировать в их странах образовательную сеть Фетхуллаха Гюлена.

Посол Турции в Таджикистане Фатих Кахраман в августе 2016 года на пресс-конференции в Душанбе сообщил, что турецкие власти добиваются закрытия коммерческих организаций Гюлена в Таджикистане.

Он отметил, что коммерческие компании Гюлена осуществляют в Таджикистане как экономические, так и образовательные программы. В качестве примера дипломат привел компанию «Шалола», которая зарегистрирована в Таджикистане. Таджикско-турецкие лицеи, принадлежавшие этой компании, в прошлом году были преобразованы в школы для одаренных детей и выведены из ведения «Шалолы».

«Если между Душанбинской международной школой есть какая-либо связь с «Шалола», то мы будем продолжать работу по закрытию этой школы. Если будет выявлена другая деятельность организации в сфере образования, то мы также будем настаивать на ее закрытии», — отметил он.

Ф. Кахраман добавил, что посольство будет делать все возможное, чтобы приостановить деятельность всех учреждений в Таджикистане, которые имеют связь с Гюленом^[33].

Не менее активны в государствах Средней Азии и турецкие секты «Нурджулар» и «Сулейманджи». Однако, по мнению ряда политологов, они не представляют угрозы безопасности среднеазиатских государств^[34].

Если рассматривать Среднюю Азию в комплексе, то следует констатировать, что исторически общим «проблемным» с точки зрения политико-социальной стабильности всего региона является своего рода «мусульманский» густонаселенный анклав с наиболее активным практикующим религию населением – Ферганская долина, которая территориально вбирает в себя часть Узбекистана, Таджикистана и Киргизии.

Карта 2. Средняя Азия и Ферганская долина (Источник: https://www.stratfor.com/sites/default/files/main/images/Ferghana_Valley.jpg)

Серьезным вызовом пребывавшему в относительном спокойствии Узбекистану явились Андижанские события 2005 года, в результате которых власти жестко подавили вооруженное протестное выступление населения под религиозными лозунгами акромитов. Вместе с тем наличие в республике такой позитивной составляющей как высокий потенциал традиционного ислама суфийского направления, представленного такими тарикатами как накшбандийя и ясавийя, в определенной степени используется властями наряду с «жесткой» репрессивной политикой в качестве своего рода «отдушины» и весомого «несилового» дополнения в борьбе с радикализмом.

Рассматривая угрозу исламизма в среднеазиатском регионе, следует все же отметить, наибольшую угрозу она представляет из-вне с учетом концентрация в последние годы боевиков в Северном Афганистане (на границах Таджикистана, Туркменистана и Узбекистана)^[35].

Согласно данным Совета Безопасности ООН «в Афганистане, по оценкам афганских сил безопасности, в марте 2015 года насчитывалось около 6500 активно действующих иностранных боевиков-террористов»^[36]. Там находятся 200 боевиков только из «Исламского движения Узбекистана» (ИДУ — позднее переименовано в Исламское движение Туркестана, ИДТ)^[37]. Если же брать в расчет и самих афганцев, то общее количество боевиков-террористов в Афганистане достигло, по оценкам российского Генерального штаба, 50 тыс. человек^[38]. Угроза из Афганистана — это не только идеологическая альтернатива светской государственности в виде радикального ислама: она имеет и чисто военное измерение. В частности, возможно повторение событий, наподобие «Баткенской войны» (вторжение боевиков ИДУ в Кыргызстан в 1999 г.). Тогда число боевиков не превышало 200-250 человек, но борьба с ними — в силу слабости государственных структур Кыргызстана — потребовала применения механизмов Договора о коллективной безопасности СНГ^[39].

Одновременно в последние годы возник и набирает силу опасность для государств Средней Азии со стороны ДАИШ*. Она связана прежде всего с большим миграционным потенциалом террористов. По данным на август 2015 года, из Узбекистана в Сирию и Ирак выехало 500 боевиков, из Туркменистана – 360, из Кыргызстана – 350, из Казахстана – 250, из Таджикистана – 190^[40]. Вербовка осуществлялась видимо не только посредством сети Интернет, но и т.н. «спящими ячейками» ДАИШ* в самих государствах Средней Азии и в России. Часто выезд в Сирию и Ирак идет через территорию РФ, а вербовке подвергаются, в том числе, работающие в России трудовые мигранты. Кроме того, ДАИШ «представляет собой серьезный идеологический вызов всем государствам исламского мира, в том числе, центральноазиатским, поскольку ИГ как «халифат» претендует на власть во всем исламском мире»^[41].

В частности, Средняя Азия и Афганистан отнесены в рамках ДАИШ* к «вилаяту Хорасан». При этом ДАИШ* активно «просачивается» в Афганистан, используя раскол внутри Талибана после смерти его лидера муллы Омара и эффективно используя финансовые рычаги за счет притока средств с Ближнего Востока. В частности, по информации Аль-Джазиры, оплата боевиков талибана превышает «жалование» боевиков, вербуемых ДАИШ*, в десять раз: 70 и 700 долларов в месяц^[42].

По оценке главы Генштаба России Валерия Герасимова, осенью 2015 года в Афганистане находилось 2-3 тысячи боевиков, непосредственно связанных с ДАИШ^[43]*. Особую тревогу для среднеазиатских стран представляет то обстоятельство, что о своем вступлении в состав ДАИШ* объявило Исламское движение Узбекистана – исторически наиболее опасное террористическое движение региона, прежде связанное с Аль-Каидой. Одновременно знамена ДАИШ* подняли туркменские племена, проживающие на границе с Туркменистаном (многие из них являются потомками бывших басмачей, воевавших еще против советской власти). ДАИШ ведет активную подрывную работу и в «тылу» среднеазиатских стран. В частности, в сообщениях киргизских и таджикских экспертов фигурирует цифра в 70 млн. долларов США, выделенная ДАИШ* на подрывную работу в этом регионе^[44].

Угрозы безопасности региону Средней Азии со стороны радикального исламизма на афганском и ближневосточном направлении усиливаются целым рядом негативных внутренних факторов, заставляющих отнести большинство стран региона к «хрупким» государствам (fragile states). «Хрупкость» создает потенциал крушения и образования «несостоявшихся государств» (failed states), не контролирующих собственную территорию. Именно такие государства являются идеальной питательной средой для укоренения радикальных террористических группировок, типа ДАИШ*. В связи с этим ниже приведены экспертные оценки ситуации в странах Центральной Азии в The Fragile States Index, 2015.

Приведенные оценки показывают, во-первых, что, по мнению экспертов, серьезная угроза разрушения государственности в большинстве стран Средней Азии существует (High Warning), хотя она пока и не материализовалась, как это уже произошло во многих странах Африки и Азии. Во-вторых, они свидетельствуют о серьезной дифференциации стран региона, в частности, об особом положении Казахстана.

Перечисленные выше внешние угрозы из Афганистана и Ближнего Востока, связанные с радикальным исламом, а также резко усиливающие их внутренние проблемы ряда стран региона с очевидностью свидетельствуют о том, что установившаяся в постсоветский период в Центральной Азии модель светской государственности переживает определенный кризис. Перспективы преодоления этого кризиса различны в разных странах региона и во многом определяются сложившимися особенностями взаимодействия государственных структур и исламской религии^[45].

В этом контексте представляет интерес позитивный как исторический таки современный опыт несилового идеологического противодействия религиозному экстремизму.

В качестве примера можно привести Киргизию и в целом успешное использование такой эффективной сетевой миссионерской структуры как движение «Таблиги Джамаат» (запрещена во всех других странах Средней Азии и России) в борьбе с религиозными радикалами. Как пишет киргизский политолог Аман Салиев в статье, посвященной этому движению: «…Уникальность ситуации, связанной с «дагвтистами» (сторонниками исламского призыва – прим. автора) в Киргизии, заключается в том, что при их невмешательстве в дела официального духовенства, государственной власти, политики и неконфликтности, они весьма успешно функционировали с начала обретения Киргизией независимости при этом, неосознанно взяв на себя обязанность исполнять роль «муфтията» в профилактике экстремизма. Именно они в свое время не допустили массового вступления мусульман в ряды экстремистских течений, которые получили в свое время распространение в Узбекистане и республиках Северного Кавказа. Такая ситуация сложилась по причине специфики в стратегии этого течения. Постоянная работа с населением, периодические поездки в села, абсолютная бескорыстность, простота сделали работу этого движения, наверное, самым популярным среди простых людей, особенно в провинции. Широкое распространение этого движения стало серьезным барьером на пути радикальных течений и западных неохристианских сект. Работа по профилактике экстремизма, которую по существу должен был выполнять официальный муфтият, делалась «дагватистами». При этом сами представители «Джамаат Таблиг» не ставили такой задачи. Они просто в весьма активной форме работали согласно своей доктрине»^[46]. И этот опыт в последние годы получил свое развитие в той же Киргизии с назначением несколько лет назад на должность муфтия Максатбека Токтомушева. Думается, что практика использования деполитизированной сетевой структуры «Таблиги Джамаат» возможно заслуживает применения и в других среднеазиатских республиках.

Однако наиболее эффективным несиловым методом противодействия распространению экстремистской идеологии является то поистине бесценное духовное наследие Тасаввуфа (суфизма), которое фактически зародилось в Средней Азии, а также следование распространенному в ней наиболее толерантному с точки зрения отношения к иноверцам ханафитскому мазхабу и мутаридитской акиде. Позитивный опыт его применения как раз и рассмотрен в изданном в начале 2016 года Институтом стран СНГ сборнике статей Ильдара Сафаргалеева «Бесценная духовная традиция»^[47].

Подтверждает это в своей статье «Центральная Азия: светская государственность перед вызовом радикального ислама» и директор Аналитического центра Института международных исследований МГИМО Андрей Казанцев. В ней он констатирует: «…Исторически Центральная Азия как часть мусульманского мира характеризовалась развитой исламской наукой (Аль-Хорезми, Аль-Фараби, Бируни и др.), а также высокой суфийской традицией, в том числе, мистической поэзией (Аттар, Джами, Машраб и др.). Именно эти культурные традиции национального ислама являются одной из основных мишеней исламских радикалов, отрицающих национальные формы мусульманской религии и культуры. В свою очередь, центральноазиатские суфии (прежде всего, великий узбекский учитель советского времени М. Хиндустани) активно боролись с распространением радикального исламизма (салафизма, ваххабизма). Стоит в этой связи отметить, что в древних цивилизационных центрах Центральной Азии, таких как Самарканд и Бухара, в силу высокой традиционной культуры населения, распространение религиозного экстремизма существенно меньше. Нельзя недооценивать и потенциал традиционной для центральноазиатских народов ханафитской правовой школы. Это — одна из четырех ортодоксальных правовых школ суннизма, в то время как радикальный исламизм (салафизм) связан с принятой в Саудовской Аравии в радикальной ваххабитской трактовке ханбалитской школой. Развитие традиционного ислама и закрепление ханафитской правовой школы как официально признанной (что, в частности, имело место в Таджикистане) – это один из ресурсов борьбы с радикализмом в рамках «исламского пути развития»^[48].

Основные выводы

В результате возможной скорой смены руководства государств Средней Азии «исламский фактор» может сыграть дестабилизирующую роль с учетом «жесткой» политики подавления «мусульманского инакомыслия» особенно в таких государствах как Таджикистан, Узбекистан и Туркмения.

Последние события в Актобе и Алма-Ате свидетельствуют о том, что не исключена резкая радикализация и активизация многих «спящих» салафитских ячеек в Казахстане.

Немаловажное значение играет и обостряющаяся ситуация в граничащем с Таджикистаном и Узбекистаном Афганистане, а также «успешная» идеологическая работа среди молодежи государств Средней Азии вербовщиков ДАИШ*.

На все это накладывается не прекращающееся противостояние России с государствами Запада как в целом так и в вопросе решения «сирийского кризиса», которое с учетом их немалых видимых и скрытых позиций влияния в государствах Средней Азии, не способствует стабилизации в этом регионе, являющемся «стратегическим подбрюшьем» нашей страны.

В этом контексте немалое значение будет играть исход выборов президента в США и от того какой подход к внешней политике: изоляционистский и более «дружественный» по отношению к России (Дональд Трамп) или «экспортно-демократический» и нелояльный к нашей стране (Хиллари Клинтон) возобладает.

Как это не парадоксально, негативное влияние на ситуацию, связанную с радикализацией мусульман в среднеазиатских государствах, особенно таких как Таджикистан, Киргизия и Узбекистан, играет «неблагополучное» положение с распространением религиозного экстремизма в многомиллионной мигрантской среде в самой России.

В качестве возможных сценариев развития ситуации в Средней Азии видятся следующие.

Резкое обострение ситуации в Таджикистане из-за «взрыва народного недовольства», в том числе инициированного извне, в результате которого вероятно смещение нынешнего «заигрывающего» с американцами президента Эмомали Рахмона и приход к власти умеренного исламиста Мухиддина Кебири, лидера запрещенной ПИВТ, симпатизирующего России. В случае слабоконтролируемого со стороны РФ нынешнего вялотекущего обострения социально-политической ситуации не исключен и неблагоприятный, «успешно» опробованный американцами на Большом Ближнем Востоке сценарий «управляемого хаоса» — новой гражданской войны с инфильтрацией боевиков из Афганистана.

В другой не менее проблемной стране как Узбекистан в ближайшей перспективе даже в случае смены власти в стране вряд ли вероятен «революционный» сценарий развития событий ввиду отсутствия обладающей реальной силой оппозиции как внутри страны так и за рубежом. Вместе с тем, также как и в Таджикистане не исключен сценарий «внешнего» дестабилизирующего воздействия через Афганистан и возможно Таджикистан, если тот к тому времени все же «взорвется» (по «принципу домино»).

Возможные сценарии в Туркмении аналогичны узбекским ввиду схожести режимов в обеих странах и наличии общей границы с Афганистаном.

Все эти неблагоприятные «расклады» как нельзя выгодны США, так как потребуют военного вмешательства России, которая уже фактически с их «умелой» подачи ведет боевые действия в Сирии и, в настоящий момент провоцируется американцами через марионеточные власти Украины на возобновление войны в Донбассе, а возможно и на Крымском полуострове. Вкупе это имеет целью как и режим санкций экономическое обескровливание России путем удушения в небезызвестной «петле анаконды» и создания внутри нее предпосылок для «цветной» революции с последующим развалом федеративного государства.

В Казахстане «исламский фактор» не настолько силен, чтобы кардинально повлиять на развитие управляемого извне «кризиса», он только может служить своего рода неблагоприятным фоном для осуществления подготовленной американцами в результате системной работой с фактически ставшей прозападной элитой смены режима в будущем. И здесь ключевую роль играет процесс передачи верховной власти, к которому в настоящее время подготовка не ведется, о чем свидетельствует фактическое отсутствие реальной альтернативы нынешнему президенту Назарбаеву как внутри страны, так и за рубежом.

В Киргизии относительно «слабым» звеном является ситуация на Юге республики с более религиозным населением и наличием узбекской диаспоры. Если властям удастся не допустить повторения ошских событий, то в целом несмотря на развитость реальных демократических институтов в стране эффективная работа официального мусдуховенства республики аффилированного с движением «Таблиги Джаммат» не допустит выхода ситуации в исламском социуме из-под контроля и дестабилизирующей инфильтрации экстремистов. Однако в долгосрочной перспективе более эффективная по сравнению с Россией «мягкая сила» американцев в Киргизии постепенно может создать условия для очередного «цветного беспредела», в котором определенную дестабилизирующую роль могут сыграть хоть и не имеющие массового распространения, но все же имеющиеся в стране салафитские ячейки, а также небезизвестные гюленовкие структуры, сыгравшие ключевую роль в недавнем проамериканском «путче» в Турции.

Касательно роли Турции в регионе, то в связи с последними событиями и укрепляющимися после провала казалось бы удавшейся «активки» США по полному разрушению дружеских отношений России с Турецкой Республикой возможен сценарий задействования (при наличии нашей доброй воли) ее позитивного потенциала влияния во всех странах Средней Азии с использованием пантюркистского и даже панисламистского факторов с общим для нас антизападным вектором (при разумном и непредвзятом подходе к вопросу). В этом ключе возможную позитивную роль может сыграть и наметившийся общий евразийский вектор наших государств и развитие потенциала Шанхайской Организации Сотрудничества (ШОС).