А.КИРЕЕВ,
доктор экономических наук,
по заказу Центра международных
и военно-политических исследований
РАУ-Корпорации

Впервые в СССР заговорили об экономической эффективности внешнеполитических действий в 1988 г. после подписания Договора по ракетам средней и меньшей дальности (РСМД). Тогда было заявлено, что только за счет конверсии промышленных мощностей, занятых производством этих ракет, в 1988 г. народное хозяйство получит реальную экономию в десятки миллионов рублей. Кроме того, 300 млн. руб., ранее предназначавшихся на военные расходы, предполагалось направить в социальную сферу. Однако сказать, во сколько обойдется процесс ликвидации ракет, какие для этого потребуются силы и средства, никто не мог. Лишь несколько раз в печати высказывались мнения о том, что не следовало бы уничтожать ракеты методами взрыва и прожига, поскольку теряется большое количество дорогостоящих редкоземельных и благородных металлов (золото, платина, серебро) и наносится ущерб окружающей среде.

Но Договор был подписан, процесс уничтожения проходил в соответствии с согласованным графиком, и никто не стал вникать в экономическую сторону этого дела.

В очередной раз интерес к проблеме размеров "мирного дивиденда" был проявлен после XXVIII съезда КПСС. Э.А.Шеварднадзе заявил, что в соответствии с расчетами в прошлой пятилетке суммарный "мирный дивиденд" от реализации внешнеполитического курса бывшего СССР, основанного на "новом мышлении", должен был составить 240-250 млрд. руб. Это почти третья часть валового национального продукта (ВНП), около половины национального дохода. При перерасчете на год - 50 млрд руб., т.е. почти половина дефицита госбюджета, практически весь импорт.

Поскольку метод данного подсчета никому не известен, то остается предположить, что в эту сумму входили все прямые и косвенные "дивиденды", которые так или иначе связаны с новым внешнеполитическим курсом России. Речь шла об углублении международного хозяйственного сотрудничества и увеличении объема помощи Запада для поощрения реформ в России, о выводе советских войск с территории других государств, о снижении уровня общего военного противостояния и о многочисленных факторах, которые, безусловно, положительно влияют на международный экономический климат, но плохо поддаются статистическому учету и количественному выражению.

Наиболее "осязаемым" компонентом "мирного дивиденда" - должны стать результаты практических шагов по разоружению. Несмотря на отсутствие достоверной исходной информации, рассмотрим, возможен ли "мирный дивиденд" от снижения уровня военных расходов, конверсии оборонной промышленности, уничтожения уже произведенного оружия и военной техники, высвобождения людей из армии и оборонных предприятий.

Наиболее ощутимый и доступный источник "мирного дивиденда" сокращение военного бюджета. Ассигнования на оборону являлись важнейшей частью расходов государственного бюджета - примерно 15-16% в 1989-1990 гг. До объявления о том, что советские военные расходы в 1989 г. составили 77,3 млрд. руб., а не около 20 млрд. руб., как считалось раньше, основная их часть (по оценкам автора) расписывалась по статье расходов "а народное хозяйство, занимая примерно ее треть, а также как расходы на науку, из которых около половины реально использовались на исследования в интересах обороны. В 1990 г. военные расходы бывшего СССР были сокращены на 6,3 млрд. руб. (8,2%) по сравнению с 1989 г. В 1991 г. было запланировано еще одно сокращение - на 5-6 млрд. руб. (8,5%) по сравнению с 1990 г. (в ценах 1990 г.). Итого экономия в течение двух лет должна была составить около 12 млрд. руб.

Однако при более тщательном рассмотрении выясняется, что дело обстоит далеко не так. Учитывая, что средние оценки уровня инфляции по народному хозяйству доходят до 20-25%, то очевидно, что сэкономленных на военном бюджете средств даже не хватает, чтобы перекрыть рост цен на продукцию (из-за стагнации и гиперинфляции), и требуются дополнительные государственные затраты, не говоря уже о каком-либо "мирном дивиденде". Важная причина того, что не удается получить сколько-нибудь осязаемого "мирного дивиденда", - огромный дефицит государственного бюджета. Поскольку он является одним из основных источников всех наших экономических бед, то задача его сокращения и ликвидации должна иметь абсолютный приоритет.

Сокращение бюджетных расходов объективно снижает уровень государственного потребления и, следовательно, темпы экономического роста. Уменьшается скорость обращения капитала, и в результате равновеликие вложения в военный сектор производства дают меньшую прибыль. Потеря части государственного потребления воздействует на другие отрасли экономики, связанные с оборонным сектором, и заставляет их идти на дополнительные капиталовложения, в том числе и за счет сэкономленных средств, чтобы компенсировать потерянные объемы производства. Следовательно, сокращение военных расходов будет сопровождаться пропорциональным увеличением бюджетных вложений в другие отрасли. Они могут быть значительными по объему, поскольку масштабы военной экономики и степень "заземления" на нее большого количества сугубо гражданских отраслей очень велики. Несмотря на то, что в оборонном секторе действует скорее ценоназначение, чем ценообразование, прошлый уровень цен на военную продукцию удержать не удастся. В печати сообщалось, что, например, установленная правительством новая цена одного танка уже превышает прежнюю более чем вдвое. По утверждению начальника тыла Вооруженных Сил, договорные цены, по которым приходится покупать продукцию у гражданских отраслей для экипировки личного состава, выросли в несколько раз: шерстяные ткани с 20 до 52 руб., ткань для полевой формы одежды с 3 до 10,5 руб. за метр и т.д. Предприятия-монополисты, кроме того, требуют от Минобороны выделить для их нужд строительные материалы, автотехнику, личный состав, а нередко и приобретать у них продукты за валюту. В таких условиях было бы по меньшей мере наивно рассчитывать на абсолютное сокращение военного бюджета и возможность использования полученного "мирного дивиденда" в гражданских целях. Скорее всего, речь может идти лишь о не увеличении военного бюджета за счет изыскания внутренних резервов для покрытия растущих издержек.

Другим потенциальным источником "мирного дивиденда", на который мы рассчитываем, является конверсия оборонных отраслей промышленности. Она должна была стать одним из факторов улучшения благосостояния народа, роста производства потребительских товаров и оборудования для переработки сельскохозяйственной продукции. Конверсия призвана способствовать насыщению потребительского рынка, повышению технического уровня гражданских отраслей, укреплению экспортного потенциала страны. За семь лет конверсии (1989-1995 гг.) планировалось увеличение фактического объема выпуска, например, магнитофонов - в 1,4 раза, холодильников, телевизоров, радиоприемников, морозильников - в 1,5-1,6, электропылесосов - в 2 , швейных машин - в 2,3, а видеомагнитофонов - даже в 33. Военно-промышленный комплекс (ВПК) уже сейчас производит львиную долю этих товаров.

В конце 80-х годов в него включили несколько десятков предприятий по производству оборудования для лесной и пищевой промышленности, поручив в срочном порядке вывести выпуск этой техники на более высокий качественный и количественный уровень. Сложилась ситуация, когда "оборонка" оказалась последним козырем, который хозяйства могли предъявить наступающей стихии и разбалансированности, чтобы хоть как-то одеть и накормить людей.

В срочном порядке был составлен проект Государственной программы конверсии оборонной промышленности на период до 1995 Г., где нескольким сотням оборонных предприятий номенклатура и объемы гражданского производства расписывались до мельчайших деталей. Госплан в Москве "лучше" знал, что производить вместо военной продукции какому-либо машиностроительному или механическому заводу где-нибудь на Урале. Поначалу господствовала эйфория: высокотехнологичные оборонные предприятия дадут видео-, аудио-магнитофоны и другую подобную продукцию для продажи по ценам, обеспечивающим высокую рентабельность конверсируемых предприятий. Однако очень скоро выяснилось - от "оборонки" прежде всего, требуются прозаические тестомешалки, электроскотобойни, консервные линии, которые по ценам, в несколько раз превышающим прейскурантные, никто приобретать не торопился.

Эйфория спала, когда выяснилось, что сокращение производства вооружений лишь снижает загрузку производственных мощностей, часть из них простаивает, потому что по технологии не подходит для выпуска мирной продукции. Другую часть оборудования вообще невозможно использовать, кроме как для выпуска военной продукции. Лишь тогда стали считать, сколько же потребуется вложить средств, чтобы перепрофилировать или даже законсервировать военное производство перед тем, как получить "мирный дивиденд" от его конверсии. В Государственную программу конверсии были заложены огромные для советской экономики суммы: 9 млрд. руб. на перепрофилирование части оборонных предприятий на мирные нужды и 31 млрд. руб. на создание новых мощностей по производству гражданской продукции на оборонных предприятиях в 1991-1995 гг. Ясно, что никакого значимого "мирного дивиденда" от конверсии оборонной промышленности ни сегодня, ни в ближайшие годы ожидать не приходится. Скорее всего, она сама потребует крупных дополнительных капиталовложений.

Немалые надежды связываются с физическим сокращением количества вооружений и вооруженных сил: отпадает необходимость нести бремя эксплуатационных расходов, ремонтировать, испытывать новые образцы и виды оружия, которые в перспективе будут ликвидироваться в соответствии с советско-американскими соглашениями о сокращении химического оружия и стратегических наступательных вооружений, а также с многосторонним Договором об обычных вооруженных силах в Европе. Сокращение отдельных видов оружия предполагает и прекращение их производства. На Западе в этом случае обычно подсчитывают, сколько высвободится бюджетных средств при отмене той или иной военной программы. Кроме того, не все сокращаемые вооружения, например, по венскому Договору об обычных вооруженных силах в Европе, подлежат физическому уничтожению. Часть боевых самолетов, танков, бронемашин подлежит переоборудованию для народно-хозяйственных целей. Уже созданы многочисленные проекты мирного использования "ядерной триады": запуск искусственных спутников Земли, создание на тяжелых бомбардировщиках мобильных лабораторий для мониторинга экологии воздушного пространства, использование подводных лодок в качестве экскурсионных кораблей и т.п. Все это не без основания может рассматриваться как "мирный дивиденд" разоружения.

Однако оценок потенциального выигрыша для мирной экономики не приводится и прежде всего потому, что их фактически нет. Десятикратное завышение прейскурантных цен на мирную продукцию (вроде тестомешалок или сыроварен) на конверсируемых оборонных предприятиях свидетельствует о том, что они не в состоянии производить товары хотя бы с теми же накладными расходами, как у низкоэффективных гражданских предприятий. Практически в производство военной техники изначально закладывалось многократное искусственное завышение стоимости, частично обусловленное высокими требованиями к качеству, которое не нужно для гражданских товаров. Покрыть эти громадные затраты даже самым интенсивным использованием вчерашней военной техники в мирных целях весьма сложно. Самостоятельное значение приобретает осуществление уже подписанных соглашений по разоружению. Стоимостная оценка в таких соглашениях обычно не проводится: стороны лишь приблизительно прикидывают стоимость инспекций, тех или иных способов уничтожения, затрат на охрану окружающей среды, обслуживающий персонал. Реальные масштабы затрат становятся ясны только тогда, когда составляется соответствующая государственная программа.

Наиболее показателен пример уничтожения химического оружия. В России производство химического оружия прекращено еще в 1987 г. В соответствии с проектом государственной программы есть три варианта уничтожения химического оружия: непосредственно в местах его хранения, путем создания двух региональных или единого государственного центра. На первый вариант требуется 1,1 млрд. руб., отчуждение - 24 тыс. га земли и привлечение 6-7 тыс. чел. обслуживающего персонала. На второй - 540 млн. руб. в качестве капиталовложений и 100 млн. руб. для реконструкции железных дорог и обеспечения безопасности. Стоимость третьего варианта не оглашается, хотя известно, что для реализации всей Государственной программы потребуется порядка 2,5 млрд. руб. (в ценах 1991 года). А если учесть также и многочисленные косвенные расходы, прежде всего соблюдение норм экологии, то реальные затраты могут оказаться еще выше.

На осуществление какого-либо из этих вариантов средств нет. Но согласно советско-американскому Соглашению об уничтожении и не производстве химического оружия каждая из сторон должна начать его ликвидацию не позднее 31 декабря 1992 г. К 1995 г. темпы уничтожения должны достичь не менее 1000 тонн ежегодно. К концу десятилетия необходимо ликвидировать половину всех запасов, а к концу 2002 г. стороны обязались выйти на минимальный уровень - по 5 тыс. тонн массы отравляющих веществ. Конец 1992 г. не за горами, и не исключено, что нам, как и в случае с РСМД, придется лихорадочно закупать установки по ликвидации отравляющих веществ в тех же США или уничтожать химические боеприпасы доморощенными методами создавая обширные районы загрязнения окружающей среды с непредсказуемыми последствиями.

Конечно, в соответствии с пунктом 10 статьи IV Соглашения возможна корректировка сроков, но это политически невыгодно, ибо подрывает доверие общественности к серьезности намерений сторон.

Трудная ситуация может возникнуть и с Договором об обычных вооруженных силах в Европе, подписанным в конце 1990 г. В соответствии с ним придется ликвидировать или переоборудовать для использования в народном хозяйстве около 19,3 тыс. единиц вооружения и техники, в том числе 1,3 тыс. боевых самолетов, 7,6 тыс. танков, 9,6 тыс. бронемашин, 760 артсистем. Венское соглашение

впервые предусматривает использование части ликвидируемой техники для гражданских нужд. Из названного выше количества СССР получил право переоборудовать 750 танков и 3 тыс. бронемашин в универсальные тягачи, бульдозеры, пожарные, аварийно-спасательные, карьерные, буровые машины, грузоподъемные краны и другие виды народнохозяйственной техники. Стоимость такого переоборудования и утилизация в соглашении не указывалась и, видимо, не просчитывалась.

Для танков, например, придумываются самые невероятные мирные "профессии" от таежных тягачей до прессовщика силоса. Если предположить, что советский танк в десять раз дешевле, чем американский (из-за искаженной системы цен на сырье, материалы, труд), то и тогда при пересчете долларов в рубли даже по официальному курсу один прессовщик силоса будет стоить около 160 тыс. руб. Какой колхоз или фермер согласится приобрести его за такую огромную сумму? При ликвидации обычных вооружений, как подсчитали венгерские экономисты, на размонтирование одного танка, например, потребуется 4-12 тыс. долл. Очевидно, затраты на ликвидацию и утилизацию обычных вооружений не могут быть перекрыты доходом от использования их компонентов в мирных целях. Следовательно, и в этой области практического разоружения "мирный дивиденд" оказывается не более чем призраком.

Разоружение вызывает необходимость структурной перестройки, сокращения оборонных отраслей промышленности и вооруженных сил Высвобождается большое количество занятых в этих сферах людей и потребуется перераспределение их между другими областями занятости.

Мы столкнулись и с социальной стороной разоружения, когда объявили об одностороннем сокращении личного состава вооруженных сил, выводе войск из стран Восточной Европы, а также когда приступили к конверсии, что, по самым скромным подсчетам, затронет судьбы не менее 4 млн. человек. Западный опыт решения социальных проблем вооруженных сил показывает: они являются лишь нагрузкой на бюджет и никакого "мирного дивиденда" здесь быть не может. В любом случае такая отдача может наступить только через несколько лет, оценить ее реальные масштабы практически невозможно. В основном оценки расходов сводились к различным доплатам работникам, высвобождающимся только в результате конверсии оборонной промышленности, социальным расходам в связи с реформой вооруженных сил.

Негативные социальные последствия уже выполненных и грядущих мер по разоружению еще полностью нами не просчитаны. Не исключено, что в будущем на их нейтрализацию потребуется тратить все возрастающие суммы из госбюджета, которые будут существенно перекрывать получаемую экономию от сокращения военных заказов. Как же заработать "мирный дивиденд"? Как превратить его из идеи в практическую реальность?

Очевидно, что без затрат осуществить разоружение невозможно. Но уровень этих затрат должен быть соизмерим с расходами на создание систем вооружений. Улучшение экономических показателей возможно лишь за счет рационализации самого процесса разоружения и эффективного мирного использования высвобождающихся средств, производственных мощностей и военной техники.

Сложилось так, что для нас исходными пунктами разоруженческого процесса всегда были заключение двусторонних или многосторонних межгосударственных военно-политических соглашений либо соответствующие односторонние политические решения высших органов власти под давлением внутренних (вывод войск из Восточной Европы) обстоятельств. Лишь после этого приступали к разработке государственных программ и практическим действиям в той или иной области разоружения. И тогда оказывалось, что реализовать достигнутые договоренности в намеченные сроки и получить "мирный дивиденд" практически невозможно. Из этого следует несколько выводов.

Во-первых, в число важнейших элементов предпереговорного процесса должны войти тщательная экспертиза и экономическое обоснование практической реализации намеченных мер по сокращению вооружений. Не исключено, что такая проработка может показать слишком высокие затраты на выполнение взятых обязательств, которые в данное время позволить себе нельзя. Лозунг "разоружение любой ценой" сегодня неприемлем. С этой точки зрения, ошибочным, по-моему, является упоминавшееся выше соглашение между СССР и США об уничтожении и не производстве химического оружия. Для нас продолжительное хранение данного оружия проблемы не составляет, а заводов по уничтожению и эффективной технологии уничтожения практически нет. У американцев большие сложности с хранением химического оружия; как выражаются химики, они давно "протекли", и им все равно пришлось бы начать ликвидацию своих отравляющих веществ. Но все просчитав, они ловко втянули нас в этот процесс, вынуждая впустую тратить миллиарды.

Во-вторых, в разоруженческий процесс необходимо внедрять идею самоокупаемости, которая, на первом этапе окажется, видимо, лишь намерением и только в будущем сможет материализоваться в "мирный дивиденд". Очевидно, забота о самоокупаемости разоружения должна стать атрибутом нашей внешней политики. Это, однако, может вызвать противодействие наших партнеров по переговорам (как это уже было в ходе подготовки Договора по РСМД), в ряде случаев не без оснований рассчитывающих на экономическое давление для достижения наиболее выгодных политических компромиссов для себя. Наиболее капиталоемкой и сложной составляющей разоруженческого процесса является конверсия. Даже появилось выражение "попал под конверсию", которым обычно объясняются причины падения заработков, сокращения штатов, лишения привилегий. На самом деле происходит подмена понятий: это не конверсия, а ее отсутствие в условиях сокращения военных заказов. При грамотном проведении конверсии таких проблем возникать не должно.

В-третьих, международные договоренности, как и односторонние шаги в области разоружения, необходимо увязывать с ходом экономических реформ внутри страны. Это, в свою очередь, позволит не только точнее определить те сферы, где мы, с экономической точки зрения, больше готовы к политическим шагам по разоружению, но и обеспечить реальную хозяйственную стабильность.

Если учесть, что отношение между рыночным, государственными гражданским и военным секторами в нашей экономике, по оценкам, составляет 1:30:200,то становится ясно, что возможность перевода военной промышленности на новые рельсы зависит от внедрения рыночных отношений в эти сферы. Только рыночные отношения реально отвергнут все идеологические соображения и позволят осуществлять конверсию во благо страны.

В-четвертых, экономика в процессе разоружения должна стать предметом национального и международного регулирования с помощью специально созданных для этого законоположений. На национальном уровне от государства требуется лишь четко определить свои приоритеты, разработать способы экономического стимулирования их достижения, а в остальном предоставить полную свободу. На данном этапе необходим не закон о конверсии, а скорее, концепция развития экономики в условиях разоружения. Механизмом ее реализации должен стать рынок, а целью - максимальный "мирный дивиденд". На международном уровне необходима проработка экономических проблем разоружения в ходе самого переговорного процесса с закреплением достигнутых договоренностей в подписываемых соглашениях. Не исключено, что партнер, заинтересованный в ускорении процесса разоружения, сможет предоставить другой стороне нужные для этого кредиты, технологию и т.д. Прецедент уже есть - финансирование Германией вывода и размещения за ее пределами войск СНГ. Такой подход позволит более равномерно распределить издержки разоружения и повысить экономическую эффективность в целом. В годы международной напряженности написана масса обличительных материалов о непомерной социально-экономической цене гонки вооружений. Цена разоружения тоже оказывается немалой.

И эту цену надо платить, но не переплачивать. Открывается новое научное направление, которое условно можно было бы назвать "экономика разоружения". Его цель - выявить, как, заплатив умеренную цену за разоружение сегодня, получить надежный "мирный дивиденд" завтра.

В-пятых, было бы целесообразно все затраты на разоружение и сокращение вооруженных сил выделить в отдельную статью расходной части госбюджета. И заставить бороться между собой оборонные министерства, ведомства, новые рыночные структуры (кооперативы, ассоциации, биржи т.д.) за получение ассигнований по этой статье, которые могут быть достаточно крупными. Если взять только мероприятия по разоружению - ликвидацию вооружений, проведение инспекций, реконструкцию бывших военных объектов - и просчитать расходы по нескольким основным договорам то, по самым скромным оценкам, получается, что на ближайшие 5 лет даже без конверсии соответствующих мощностей потребуются десятки млрд. руб. и значительные средства в валюте. При этом основная доля расходов придется на соглашения по химическому и стратегическому наступательному оружию.

Таким образом, при определении реального "мирного дивиденда" соответствующие министерства и ведомства должны строго сопоставлять показатели: