Выступление Вертела Олмена вносит нечто новое, оригинальное в дискуссию о том, что с нами произошло, какой строй и почему у нас сформировался, какие политические силы стояли во главе социального развития после Октября 1917 г. Прав наш американский коллега утверждая, что только глубокое знание природы советского общества позволяет найти правильный путь выхода из кризиса. Но сегодня идет не столько поиск истины, сколько преимущественно политические спекуляции на эту тему. Большинство не только публицистов, но и ученых-обществоведов интересуют не факты и истина, а подыскивание аргументов для оправдания своего политического проекта. Отсюда и парадоксальная ситуация: не только будущее, но и прошлое нашей страны (в том числе и характеристика социального строя) стало неопределенным и непредсказуемым. Значительная часть научной элиты нашла "философский камень" обновления своей науки: перемена знаков, поворот на 180 градусов. Такое радикальное и беспринципное обновление, конечно же, совершенно бесплодно теоретически и практически ни к чему, кроме распада и дестабилизации, не ведет (точнее говоря, ведет к худшей ситуации в экономическом, политическом, нравственном, психологическом отношении и, в конечном счете, чревато гражданской войной).

Выступление Б. Олмена было опубликовано в американском журнале "Political Science and Politics."

В противоположность сложившейся у нас идеологической моде, Б. Олмен не отбрасывает существовавшие представления о ведущих политических силах, а, пользуясь терминологией Гегеля, как бы снимает их, т.е. выходит за их рамки, преодолевает, дополняет и расширяет прежние представления. В то же время, эти "дополнения" настолько неординарны, что существенно стимулируют дальнейшие размышления и дискуссии на эту тему. Его идея регентства заслуживает самого внимательного отношения и использования. (Это не исключает того, что она также может быть преодолена в последующих размышлениях).

Б. Олмен рассматривает политическую ситуацию в стране не через действие какого-то одного ведущего субъекта политической жизни, как делают большинство исследователей (либо рабочего класса, либо коммунистической партии, либо управленческого слоя), а через определенное отношение указанных субъектов. Тем самым подчеркиваются весьма существенные нюансы политической ситуации: "регент" управляет не благодаря своему собственному законному праву, а благодаря тому, что ему передаются полномочия, функции, по праву принадлежащие рабочему классу. Это правление законно лишь до тех пор, пока рабочий класс не в состоянии сам осуществлять свои права. Другими словами, за рабочим классом политически, идеологически, в известной мере юридически сохранялось право потребовать возвращения ему законно принадлежащей ведущей роли, власти, определенных изменений в политическом строе (Кстати, в последних письмах Ленин не случайно связывал изменения в политическом строе Советской России главным образом с расширением участия рабочих в структурах реальной власти).

Б.Олмен прав: рабочий класс на деле никогда не был носителем власти, за него эту функцию всегда исполнял "опекун", "регент". Но кто же был "регентом"? По мнению Б. Олмена, - коммунистическая партия. Выходит, компартия принимала политические решения, она осуществляла политическую власть, или, другими словами, коммунистическая партия как целое была главным субъектом политической жизни. Реальной действительности это соответствует в лучшем случае лишь частично. (Видимо, сказалось отсутствие непосредственного контакта Олмена с нашей реальностью). Компартия как целое, подавляющее большинство членов партии подлинными субъектами политической жизни не были (если и были, то в незначительной степени). Не они принимали важнейшие решения, определявшие судьбу страны. Чрезмерная централизация внутрипартийной жизни, фактически передававшая власть высшим эшелонам партийной иерархии, лишала большинство коммунистов возможности реально влиять на положение дел в партии и стране. Эти функции на деле почти всегда исполнял высший аппарат партии и государства. На долю же большинства рядовых коммунистов приходилось главным образом исполнительские функции. Партия была не субъектом государственной политики, а инструментом в руках этих высших руководителей. На ее долю приходилось одобрение принятых "наверху" решений, их пропаганда и, в известной мере, организация исполнения решений.

Писатель И.Васильев очень точно охарактеризовал роль парткома в колхозе: "Для производства - и только для производства! - создана в деревне контора... Секретарь (парторганизации - Ю.С.) волей-неволей превращается в "отдел конторы", в этакого главного специалиста по поведению человека на производстве". (С некоторыми поправками это справедливо и при переходе на все общество: деятельность партии была целиком подчинена государственной политике. На мой взгляд, правы были итальянские марксисты, утверждая, что не партия подчинила себе государство, а государство подчинило себе партию. Неслучайно, Политбюро ЦК КПСС, которое по сути было государственным органом (большинство в нем составляли по должности руководители государственных органов), утверждало решения Секретариата ЦК КПСС.

Ст. 6 Конституции СССР, вокруг которого было так много разговоров и споров, никогда не отражал реальность. Он фактически работал на идеологический миф о партии и рабочем классе. (Вероятно, положение дел в стране было бы иным, если бы партия, как целое, действительно была правящей партией. Впрочем и такая ситуация не соответствовала бы социалистическому идеалу и не способствовала бы глубокой демократизации общества). Широкое распространение этого идеологического мифа привело к тому, что вина за допущенные высшим аппаратом просчеты переносилась на всю партию, в тень уходили истинные виновники. Это не означает, что с партии снимается вина за кризис в обществе; партия как целое и ее члены несут ответственность за то, что позволили коррумпированному, оторванному от жизни, бюрократизировавшемуся руководству бесконтрольно осуществлять свою волю, далеко не всегда совпадавшую с интересами партии и общества. Партия разделяет с руководством вину за то, что огромный политический, интеллектуальный, моральный потенциал партии, энергия, способности ее членов в полной мере не использовались на благо общества. (Нельзя не согласиться с одним из наиболее авторитетных людей в СНГ, беспартийным, (кстати, противником социализма), академиком Н.М.Амосовым в том, что доля в партии хороших, порядочных людей больше, чем их доля в обществе).

Следовательно, можно утверждать, что "регентство" со стороны высшего государственного и партийного руководства осуществлялось не только по отношению к рабочему классу, но и по отношению к партии как целому. Руководители, принимая решения, постоянно ссылались на закрепленное конституцией положение компартии как правящей и действовали от ее имени.

Так не могло продолжаться бесконечно. Право "регента" на власть рано или поздно должно было подвергнуться сомнению.

Под влиянием, с одной стороны, нарастающих кризисных явлений в обществе, под воздействием гуманистических и демократических идей, в том числе Маркса и Ленина (на практике не реализованных), - с другой, в партии и обществе усиливалось широкое стремление к решительному обновлению. Это стремление существовало с хрущевских времен, но было приглушено в брежневский период жестким контролем сверху. Другими словами, идея перестройки существовала задолго до того, как о ней было объявлено. Поэтому в 1985 г. она была почти единодушно поддержана в партии и обществе. М.С. Горбачев не изобрел "перестройку", а лишь по-своему среагировал на осознанную потребность в ней.

Но первоначальный проект перестройки, предусматривающий демократизацию и гуманизацию социализма, привлечение к социальному творчеству широких масс трудящихся, был по сути декларацией о намерениях, не имевшей четкого экономического, политического, идеологического обоснования и обеспечения. В этой ситуации некоммунистические силы в партии и за ее пределами и предприняли "упреждающий удар", о котором говорит Б. Олмен. Единодушие партии и народа, как оказалось, было призрачным и держалось главным образом на отрицании застойных общественных структур. Когда же встал вопрос о конструктивных альтернативах авторитарному социализму, неожиданно для большей части партии стали звучать требования "возвращения в цивилизацию", что по сути означало возвращение к капитализму. Это идеологическое наступление почти не встречало отпора. Руководство партии, внутренне не единое, не имевшее собственного четкого плана перестройки, деморализованное валом негативной информации, дезориентированное советами оторванной от реальной жизни научной "элиты" фактически не противодействовало нарастанию антисоциалистических тенденций. Массы партии, отученные от инициативы и самостоятельности, привыкшие полагаться на "верхи", лишь пассивно наблюдали за происходящим.

Несмотря на то, что антисоциалистические тенденции выражала лишь незначительная часть партии, она оказывала непропорционально большое влияние на идеологическую ситуацию в стране и в партии (благодаря широкому распространению таких идей в среде научной и художественной интеллигенции, среди работников средств массовой информации и в аппарате управления). Эти тенденции выражали настроения инородного для партии слоя (инородного по сути, но игравшего заметную роль в идейно-политической жизни партии), для которого пребывание в партии было выражением не идейных убеждений, а карьерных, престижных и, вероятно, иных далеко идущих соображений. Длительное положение партии в качестве единственной и правящей привело к нарастающему притоку в нее идейно чуждых ей людей. Если идти дальше, то все это было проявлением более глубоких противоречий, присущих изжившему себя авторитарному социализму, который по своей природе не мог быть подлинной альтернативой капитализму. Конечно, в этом нашло отражение и мощное идеологическое давление Запада - не случайно Дж. Буш говорит о победе в "холодной войне".

"Упреждающий удар" был направлен против перестройки как обновления социализма и предусматривал ликвидацию плановой экономики, радикальную децентрализацию управления, введение (все чаще говорят о насильственном введении) "свободного рынка", монополию на средства информации в руках прокапиталистических сил, введение системы выборов, лишающей рабочих реального доступа к власти, и др. Все это сопровождается мощной идеологической обработкой масс, базирующейся, с одной стороны, на сугубо негативной информации о прошлом и настоящем, с другой стороны, на пропаганде рыночной экономики как панацеи от всех трудностей и бед.

Бертел Олмен правильно показал подлинные цели "упреждающего удара", но ошибся в определении "авторства"; его нанесла не партия, а несоциалистические силы в партии и за ее пределами, захватившие политическую инициативу в последние годы. Тем не менее, исход нашей социальной драмы мне не кажется предрешенным. Все еще впереди. Его, вероятно, определят рабочие, служащие, колхозники, которым предстоит столкнуться с реальностями рынка и соответствующей ему демократии.