Проблемы культуры

Около двухсот лет назад великий Иммануил Кант написал книгу "О вечном мире". В ней он предложил замечательные правила заключения мирных соглашений, которые были призваны положить конец любым распрям раз и навсегда. С той поры появилось множество дополнительных, еще более совершенных правил. Но страны и народы все воюют и воюют.

Как раз в ту же пору, когда Кант засел за свою книгу, романтичные деятели Великой Французской революции впервые в мире выработали правила, установившие ответственность государства за процветание культуры. Примеру Франции последовали сначала немногие, а к 60-70-м годам нашего века почти все другие страны мира. Но интеллигенция и по сей день повсюду все сетует и сетует на несовершенство культурной политики своих государств, а последние все изобретают и изобретают новые правила такой политики.

Социалистическая культурная политика в нашей стране ныне побита речами и указами, как новгородский колокол плетьми, и теперь множеством прозревших умов упоенно сочиняются новые "правила" - на этот раз "как v всех".

1. Культурная политика "сверху" развалилась, культурная политика "снизу" не сложилась

Одной из задач культурной политики Советов было преодоление неравенства условий культурной жизни разных социальных групп и разных регионов страны. Ради этой задачи у нас впервые в мировой практике, собственно, и возникли централизованная система планирования, бюджетного финансирования, унифицированное "управление культурой". Такая система шлифовалась в десятках ученых книг и в тысячах служебных кабинетов. Что же принесла практика реализации отточенных правил?

Различия, к примеру, в выдаче библиотечных книг. посещаемости театров или расходов бюджета на нужды культуры в расчете на душу населения между бывшими республиками Советского Союза хоть и заметно сократились, но остались многократными. Удручающими оказались и различия между регионами внутри республик. Так, в России, по некоторым показателям, "лучшая" и "худшая" области к 1985 году отличались друг от друга в 15-20 раз. Люди умственного труда в СССР посещали театры, филармонии, художественные выставки в 10-15иболее раз чаще, чем рабочие и крестьяне. Правда, разница в "объемах предоставляемых населению культурных благ и услуг" между провинциями в Испании или в Италии еще больше, во Франции она измеряется соотношением 1:10. Социальная структура посетителей Лувра или концертов Филадельфийского симфонического оркестра мало чем отличается от структуры аудитории Эрмитажа или московской консерватории. Значит, дело не только в "правилах" культурной политики, но и в исторической обусловленности ее целей.

Что касается таких целей, как равенство возможностей, всеобщая доступность культуры и т.п., то следует заметить, что для политики, как и для поэзии, обычно требуется немножко глупости. К проявлениям последней относится и политическая "идея" равномерного, как якобы единственно справедливого, размещения учреждений и организаций, материальных и прочих ресурсов культуры, ибо в буквальном понимании она столь же нереалистична, как и, к примеру, равномерное расселение людей по планете. Но главное - какие средства, способы действий вообще, в принципе, могут быть пригодными для достижения такого рода целей, если даже отдавать себе отчет в их относительной реализуемости.

Мало того, что в течение многих десятилетий наши местные власти не очень-то учитывали интересы населения (считалось, что эти интересы отсталые и поэтому их надо не столько учитывать, сколько "формировать"), вышестоящая власть, в свою очередь, мало учитывала мнение власти местной (считалось, что последняя недостаточно компетентна и не всегда способна пересилить в себе "местничество"). В результате "планы культурного строительства", хотя и сочинялись "по заявкам" снизу, на самом где были планами "центра". Снизу просили - сверху давали. Нередко случалось, что давали больше, чем хотелось внизу: не десять клубов построить, а двенадцать, не на 700 мест театр ВОЗДВИГНУТЬ, а на 1200...

Справедливо рассуждение: без судов не было бы судебных ошибок, но не было бы также и правосудия. Я вовсе не считаю, что культуру никогда и никоим образом нельзя "насаждать" сверху. Но если практика сплошь и рядом сопротивляется сколь угодно благим намерениям, значит, ошибочны или цель, или способы ее реализации.

Апогей сопротивления административному "выравниванию" культурной жизни в стране пришелся на последний "плановый" год, 1990-и. Административные рычаги к этому времени выпали из "центра", его власть была уже на ущербе, и в некоторых регионах план "освоения средств", отпущенных сверху на строительство и капремонт новых "объектов культуры", был выполнен лишь на 15-20 процентов. К тому же почти повсеместно на четверть, а кое-где вдвое и более упали число театральных спектаклей и их посещаемость, в некоторых территориях в два-три раза сократилось число концертов и слушателей на них, еще значительнее оказались провалы в кинофикации. Некоторые новые политики говорят, что так и должно было случиться: учреждения культуры являлись "опорными базами" КПСС и потому должны были рухнуть вместе с нею. Но почему за несколько последних лет в 13,5 раза сократились тиражи изданий сочинений Пушкина, в пять раз упало число посетителей пушкинского Михайловского? Или русский гений и псковское село тоже были замаскированными "опорными базам"?

О.Мандельштам когда-то говорил: "Каждый балет - крепостной". Он имел в виду, что артистов балета нужно держать в ежовых рукавицах, иначе они потеряют форму. Неужто и культура в целом была в нашем Отечестве крепостной?

Как бы там ни было, но бесспорно: если культурная деятельность хоть в какой-то своей части держится на принуждении, то рано или поздно она обвалится. Никакие нормы и планы, спускаемые сверху, не могут действительно поднять культуру на пристойный уровень, раз сама она норовит скатиться с него, как сизифов камень, если только убрать административно-политические подпорки.

Подпорки убраны - культура свободна, правила "взаимоотношений" государства и культуры в России переменились. Кроме новых политических обстоятельств, эти правила предусматривают теперь новые роли "центра" и территорий в области культуры. Чуть ли не все вопросы местной культурной жизни Федеративным договором переданы в ведение местных властей, а министерство культуры России оказалось вдруг чем-то вроде бездомного Чебурашки. И "верхний этаж" культуры - Большой театр, МХАТ, Эрмитаж, Третьяковка и т.д. - к нему ныне не имеет отношения (они теперь почему-то "выходят" непосредственно на правительство), и "нижний" тоже. Правда, если бывают законы без исполнителей, демократия без демократов, то почему бы не быть и министерствам без каких-либо внятных функций. Впрочем, министерство уже, кажется, выбрало себе занятие: оно собирается стать "центром выработки идей". Почему бы и нет. Тем более что такие проблемы, как "единое культурное пространство" в России и федеральная культурная политика, в условиях шальных проявлений сепаратизма, местничества да и просто самодурства в области культуры и в самом деле нуждаются в нетривиальных идеях.

Сегодня понятия "единое культурное пространство", "федеральная культурная политика". "федеральные культурные программы", "федеральное культурное достояние" еще не наполнены конкретным содержанием. Культурный суверенитет "субъектов федерации" - тоже пока в значительной степени лишь декларация, ибо "кнопки управления" и кинопроизводством, и вузовской подготовкой кадров, и многим другим по-прежнему под дланью Москвы. Культурно-национальная автономия компактно проживающих этнических общностей тоже в основном остается лишь "красивой идеей", так как не обрела надежных правовых, материальных и организационных основ.

Правда, в воздухе носится множество головокружительных проектов, но практически дела едва ли не повсеместно идут все хуже. Конечно, сказывается политическая и экономическая разруха, новизна социокультурной ситуации, однако и пьянящее увлечение "новыми принципами", будто они сами по себе благо, тоже сказывается. Не случайно некоторые местные руководители засомневались в действенности "новых принципов", другие сломя голову все-таки бросились в новации, но мало чего достигли, третьи успели наломать дров, чуть ли не все сделали наоборот, но утешают себя тем, что "если долго мучиться, то что-нибудь получится..."

Вообще-то если децентрализация культурной политики, культурный суверенитет национально-государственных и административных образований, культурно-национальная автономия и прочие прекрасные теоретические постулаты ведут к развалу в культуре, то уж лучше бы перебиться без нововведений, даже без "священных прав" и без местного самоуправления, но с культурой. Однако нормирование и принуждение сверху сегодня - тоже не выход из положения: старая машина порушена. Вот и получается, что и так нельзя, и эдак нельзя, и никак тоже нельзя. Куда ж нам плыть?

2. Культура России: материк или архипелаг?

С прояснением реальностей национальной проблематики страны многие из нас. похоже, с искренним удивлением обнаружили, что это лишь на первый взгляд буряты, к примеру, все "на одно лицо". На самом же деле под общим именем живут булгары, эхириги, хоринцы, хон-догоры, ассимилировавшиеся эвенки, селенгинские буряты монгольского происхождения. Что русские - это поморы и казаки, семейские и колымчане и еще множество разных "ветвей" нации со своими диалектами, фольклором, обрядами, и другими особенностями. И так обстоит едва ли не со всяким этносом. А стало быть. Россия -не "просто" многоцветье национальных культур: едва ли не каждая из них богата еще и неисчислимостью неповторимых переливов, отражающих особенности земель безбрежного пространства, истории населяющих их людей.

В 70-80 годы под воздействием научно-технического прогресса и бурной интернационализации хозяйственной деятельности и за рубежом, и нам стало казаться, что мир взапуски пустился к некому единому "образу жизни". Однако сокрушительные факты убедительно показали, что благосостояние, прогресс, счастье не могут быть привнесены извне согласно шаблонной схеме. Всякий научно-технический, экономический, социальный, политический проект обречен на неудачу или, по крайней мере, на недостаточный эффект, если он игнорирует особенности природной и культурной среды людей, для которых предназначен. Культурная самобытность человека, группы людей, проявляющаяся как отождествление ими себя с местной, региональной. национальной языковой, этической, эстетической и прочими средами, - культурная самобытность в таком ее понимании оказалась не только более живучей, чем предполагалось еще несколько десятилетий назад, но и способной к возвращению из забвения и изгнания.

Деформации национальных отношений, пришпоривание интернационализации и унификации духовной жизни этносов с 30-х годов, можно сказать, превращали нас в лошадей, жующих овес из торбы посреди бесконечного и тучного овсяного поля. Поле это - богатейшее многообразие локальных культур и культур "мест", многим естественным проявлениям которых были вынесены "приговоры" как "пережиткам", проявлениям "бескультурья", "религиозному дурману" и т.п.

Представления о "единой" культуре как культуре единообразной, исчислимой, дистиллированной, а не о сосуществующем и поощряемом безграничном многообразии, бюрократически-идеологизированное стремление к "усредненности" в задаваемом сверху диапазоне "национальных особенностей", наконец, вульгарно-примитивная официальная модель "прогресса" породили нормирование "культурного потребления". Содержимое "торб" все больше стандартизировалось, а вольное поле культурных традиций все больше зарастало посевами "казенного" искусства, унифицированного образования, обрядов и праздников.

Некоторые политологи считают, что ошибки последних десятилетий нашей истории обречены на забвение, ибо ничего иного они не заслуживают. Вряд ли. Некоторые прегрешения не просто забыть хотя бы потому, что не вполне ясно, как от них избавиться. Это относится, в частности, к территориальной организации культурной жизни.

Территориальные системы культуры - это совокупность учреждений, организаций и "органов" культуры республики, края, области, города, района. Такие системы рассматривались - а ныне, в пору тотальный "суверенизаций", тем более рассматриваются - как некие целостности, которые должны иметь соответствующие инфраструктуры. На самом же деле культурная жизнь никогда не укладывалась и не может укладываться в такое прокрустово ложе: география культуры никогда и нигде не совпадает с экономической географией и границами административных единиц. Историко-культурные границы Русского Севера, наряду с Вологодской и Архангельской областями, прихватывают "кусочки" Карелии, республики Коми, Кировской и Ленинградской областей и противятся раздроблению их очертаниями перечисленных административно-территориальных образований. Это касается и других границ в составе Российской Федерации (краев, областей, агломераций, районов). Еще причудливее география культур таких этнических, этноконфессиональных, социально-культурных и других общностей, как, к примеру, рассредоточенные "пятнами" по разным регионам и местам татары, старообрядцы, казаки... В этнокультурном отношении Россия - причудливый архипелаг, а не монолитный материк.

Но какими могут быть альтернативы административно-территориальной организации культурной жизни?

3. Освобождение культуры -в многообразии форм ее существования и развития

Можно утверждать, что мера свободы культуры - это степени ее независимости или, если угодно, зависимости от политики. Правда, и сама политика в большей или меньшей степени зависит от культуры - сейчас в бывшем СССР это особенно хорошо заметно. Еще нигде и никогда так не было, чтобы политики вовсе отводили свой взгляд в сторону от культуры и чтобы сама культура была напрочь безучастна к политике или совсем уж возвысилась над нею. Во всяком случае, приход к власти во Франции социалиста Ф.Миттерана принес радикальные изменения в культурную политику и отношения власти и интеллигенции в этой стране. А в США такая политика довольно заметно менялась даже представляющими одну и ту же Республиканскую партию президентами Р.Рейганом и Д.Бушем.

Вопрос о взаимозависимости политики и культуры актуален сегодня для России еще и потому, что в разных регионах и местностях, на разных этнических "пятнах" политический климат и политические ценности, а в сущности политические режимы разные. Политическое многоцветье вкупе с культурным многообразием России создают, похоже, беспрецедентную социокультурную ситуацию. В такой ситуации отношения политики и культуры поддаются оздоровлению лишь при условии их открытости. Туманность, закамуфлированность политизированности культуры, эксплуатации ее национализмом и выдаваемым за суверенитет территориальным сепаратизмом местных вождей способны деформировать духовные процессы, дезориентировать деятелей культуры ангажированием их политиками или, напротив, подчинить последних воздействию носителей таких элементов локальных культур, которые способны провоцировать изоляционизм, вражду, исключительность.

Известно, что отношения политики и культуры могут быть сбалансированы законодательством, нравами, наконец, механизмом разрешения экономических проблем культуры. Но последнее - уже более широкая проблема: это проблема отношений государства и культуры, которые не сводятся лишь к политическим.

Современный мир знает множество способов преодоления диктата государства над культурой. Но речь не идет о самоустранении или вытеснении государства из сферы культуры. В некоторых странах, как известно, до двух третей финансирования искусства обеспечивается частными благотворительными взносами. Однако фактически эти деньги тоже являются государственными, поскольку, освобождая вкладываемые в культуру капиталы от налогов, государство всего лишь как бы отказывается от них. А положительный смысл такого способа поддержки культуры заключается в том, что решения, кому, на какие цели, сколько выделить денег, принимаются не одним каким-либо органом и не узким кругом людей, да еще и включенных в структуры власти, а множеством организаций и людей, да еще и не связанных с властями.

Действительное освобождение культуры -это, в конечном счете, освобождение ее от единообразия форма организации, финансирования, налогообложения, отношений с государством, религиями, политическими движениями. А если так, то "единое культурное пространство" России может быть действительно культурным и действительно единым настолько, насколько единая федеральная культурная политика Российской Федерации будет реализовываться через интегрирование многообразия региональных культурных политик, а не через предписания им. Сами же эти региональные политики могут иметь едва ли не один-единственный повторяющийся признак: сочетание особенностей всякого региона с изоморфными, то есть общими для страны и человечества представлениями о культурных ценностях и культурном развитии. И только.

И в самом деле, может ли культурная политика в районах Крайнего Севера и в районах Северного Кавказа, на Алтае и на Среднем Урале, в высокоурбанизированных и, напротив, преимущественно аграрных областях России, - может ли культурная политика в одних регионах походить на политику в других, как телеграфные столбы, рок-ансамбли или политические обозреватели российского телевидения? И, напротив, мыслимы ли в условиях современной цивилизации с ее все проникающими коммуникациями изоляционизм и автаркия в области культуры, хотя в России, как и некоторых других странах, к примеру в Китае, Индии, Австралии, Канаде, она, культура, и поныне остается многоукладной, включая даже первобытнообщинный тип.

Но региональная культурная политика ничуть не лучше нейтралистской, если она сама оказывается гомогенной, обладающей одними и теми же свойствами в отношении разных зон (к примеру, прилегающей к Череповцу промышленной части и неиндустриальной северной зоны Вологодской области). Регионализм в культуре вообще не лучше и даже хуже централизма, если ведет лишь к множеству уменьшенных по масштабу "централизмов".

Регионализм в культуре оказывается вообще вредным явлением, если понимается как инструмент ее административно-территориальной организации. Для культурной жизни сплошь и рядом вообще тесны территориальные обручи, которые никогда не могут обладать эластичностью причудливой, исторически сложившейся культурной пестроты. Регионализм - всего лишь вспомогательная, а не несущая конструкция в культуре. Он полезен и необходим лишь настолько, насколько способствует полноте и многообразию локальных культур и культурной жизни "мест" - районов, городов и других, часто весьма причудливых и не признающих административных границ селенческих структур.

Конечно, выработка федеральной, региональной и прочих культурных политик в России зависит от общего политического климата, от компетентности специалистов, наконец, от чуткости, что-ли, к культурным традициям. Однако многое зависит и от прозаических обстоятельств: "всего-навсего" от того, какой у нас будет "география" финансирования культуры.

4. Культуру создают личности, а условия для культуры - технологии На Западе говорят: правительство не решает проблемы, а финансирует их. Это было бы замечательно. если бы не закономерность, которую никому не дано отменить, как законы физики: кто платит, тот и... Выход заключается в том чтобы платили многие и по-разному.

Во Франции с 1981 по 1990 год расходы правительства на культуру увеличились примерно в три раза, расходы провинций - в 10 раз, коммун - в 4. В ФРГ произошло несколько иначе: из государственных расходов на культуру на федеральный бюджет там сейчас приходится около 1,8%, на земельные бюджеты - 41%,а на самые низовые, на общинные, - более 57 %. Такого рода пропорции и есть материальное, предметное воплощение тенденции в Европе от централизма к регионализму в культурной политике и, в свою очередь, - от территориально-административной организации культурной жизни к процветанию локальных культур и культур "мест". Аналогичные процессы происходят сегодня и в России.

Правда, у нас на местах и казна пуста, и власти пока еще чаше всего бездуховнее, чем даже в центре, и давление сиюминутных житейских нужд населения на них сильнее, и авторитет интеллигенции обычно еще ниже, чем в Москве. Но и в других странах в коммунах, в провинциях, в штатах правители не все сплошь Гете, и там тоже, кроме культурных, других нужд хватает, и нигде в мире не маются избытком денег. Однако в мире наработано множество разных "технологических" приемов культурной политики, которые и нам применить не заказано.

В США четверть века назад на уровне штатов существовало всего 26 органов, занимающихся государственным регулированием в сфере культуры. Большинство же местных правительств считало, что культура - не их забота. Тогда в стране специальным законом был создан финансируемый федеральным правительством Национальный фонд искусств и гуманитарных наук, который, кроме прочего, получил полномочия предоставлять субсидии штатам и муниципалитетам, имеющим, по-нашему говоря, государственные органы культуры, и более того - направлять единовременные субсидии в размере 25 тысяч долларов в территории, где таких органов нет. Чтобы распорядиться деньгами в установленном порядке, пришлось местным властям заняться вопросами культуры. В результате к 1980 году в штатах число органов культуры составило уже 900 единиц.

Вот еще некоторые заграничные "хитрости". Центральные органы имеют право ассигновать любую культурную программу - региональную, муниципальную, да хоть какой-нибудь деревни, причем через головы выше стоящих над инициаторами программы структур. Но что еще примечательно: не более чем на 50% общей стоимости этой программы, а остальные деньги должны изыскать местные власти, фонды, корпорации. меценаты. И что-то не слышно о протестах об ущербе автономии и самолюбию местных властей и организаций. В некоторых странах для культуры появился "взнос вызова", который стал провоцировать активность других финансовых источников: правительство выделяет для реализации какого-либо культурного проекта ровно 33,4% его стоимости, т.е. треть и - принципиально! - еще чуть-чуть, соблазняя соучастников на оставшиеся две трети. Еще один вид ассигнований на культуру сверху - "взнос на дальнейший прогресс", суть которого заключается в выявлении "снизу" и поощрении "сверху" экстраординарных работ, имеющих общенациональное и международное значение: так поднимаются уверенность в себе и амбиции местных деятелей культуры, для них создается шанс выбиться в звезды первой величины.

В некоторых странах, если местная власть дает обязательство содействовать какому-либо значительному культурному начинанию, то правительство "лишь" присоединяется к нему и только помогает местной власти в финансировании, а не подменяет их. В Италии функции поддержки и финансирования культуры распределены между шестью министерствами, а во Франции и того больше -между двадцатью двумя; это расширяет фронт поддержки культуры, исключает монополизм, подталкивает держателей средств к состязательности в поиске наиболее значительных культурных проектов и, наоборот, поддерживает надежду у жаждущих поддержки: не доказал себя в одних кабинетах - есть еще множество других.

Суверенитет в культуре и культурно-национальная автономия вовсе не абсолютное благо: они хороши настолько, насколько благоприятствуют культуре, и плохи настолько, насколько разгораживают ее естественное пространство искусственными заборами национальных, административных, конфессиональных и прочих границ. С другой стороны, общенациональная культурная политика - это вовсе не "руководство нижестоящими уровнями", а лишь стимулирование многообразия в культуре как первейшего условия ее выживания и развития.

Конечно механическое распределение бюджетных средств одной рукой и из одного источника менее привлекательно, чем такие методы, как "длина руки" (деньги выделяет власть, а распределяют их на зависимые от нее коллегиальные органы), "оценки равного" (к примеру, художника может судить только художник, в принятии решений о предоставлении субсидий для культурных целей должны участвовать сами деятели культуры), "взнос вызова", "взнос на дальнейший прогресс", присоединение власти к культурным проектам, а не собственное инициирование их и т.п. И все-таки подобные приемы пригодны для плавания лишь вблизи берега. А чтобы пуститься в дальнее плавание, надобны не только каботажные карты, нужен целый атлас, который из суммы разрозненных карт, как известно, не клеют. И если уж министерство культуры объявило себя центром выработки идей, то и взялось бы за создание такого рода атласа.

5. Старый опыт и новые предрассудки

В разгар "перестройки" у нас много говори' лось о необходимости преодоления идеологических догм и стереотипов мышления. Догмы мы кажется, разбили, от стереотипов лишь чад ос тался. Но, похоже, сегодня все сильнее чары новых догм и новых стереотипов мышления. Не любопытно ли, что пока мы напропалую ругаем не только действительно далеко не во всем благоразумную теорию и практику, но и саму идею какого бы то ни было планирования развития культуры, в зарубежных странах все большее значение придается именно планированию. И вовсе не на Кубе или в КНДР. Со времени Р.Рейгана составляются пятилетние планы развития культуры в США (первую пятилетку там уже выполнили, а теперь трудятся над второй -на 1991-1995 годы). Долгосрочные и прочие планы "культурного развития" существуют во Франции, Норвегии. Швеции, других странах. По нашему же "новому мышлению", какое бы то ни было планирование в сфере культуры - "большевистский бред".

Децентрализация в области отношений государства и культуры во многих странах мира осуществляется не только, а порой даже не столько по требованиям свободы и самостоятельности со стороны местных властей и деятелей культуры, сколько по... принуждению сверху. Правда, не административному - оно везде приводит лишь к формализму, бюрократии, наконец, к столь знакомым "припискам". Это принуждение осуществляется по основательно проработанным долгосрочным программам культурного развития, которые включают в себя общенациональные проекты, раскладывающие на каждого свою долю участия и ответственности - и ТУТ уж хочешь не хочешь, будь самостоятельным. А у нас сегодня именно на такого рода программы аллергия, как и на все, что напоминает недавнее прошлое.

Любопытный факт: один зарубежный культуролог недавно выделил три типа культурной политики в современном мире: управляющую (авторитарную) , регулирующую и демократическую. Первый тип, по его мнению, характерен в основном для стран третьего мира, второй - для стран Запада, а третий, демократический, - для ... "бывших стран социализма". Увы, демократизм в данном случае - не комплимент, а указание на незрелость и иррационализм, плод неодогматизма с его неприязнью ко всякому социальному управлению, хотя бы и в таких формах, как регулирование.

Между тем, нынешняя российская демократия, по крайней мере, касательно культуры "светит, да не греет". Светит абстрактными книжными "идеями", которые, как брызги шампанского, жажды утолить не могут. Новая федеральная культурная политика может появиться как реальность лишь на почве прозаической реальности. К примеру, хотя она и должна формироваться на основе делегирования функций "центру" снизу вверх, разрабатывать ее надобно все-таки... сверху вниз - по инициативе "центра". Для некоторых наших демократов это прямо-таки измена принципам. Но такова реальность - иначе принципы останутся незыблемыми, а культура пострадает... 

Культурный регионализм, возрождение и благополучие локальных и "местных" культур и их взаимодействие в России, если смотреть на жизнь не через призму новых шаблонов политического мышления, могут стать реальностью по-принужлению - под воздействием инициатив и стимулов "сверху". Конечно, это смахивает на большевизм - это они так делали: принуждали к "процветанию" из Кремля. Но если важнее всего не происхождение идеи, а ее полезность, то дело за малым: давайте будем считать, что мы, наконец, не хотим больше быть "впереди планеты всей", в том числе не хотим "демократического" типа культурной политики, и станем "как все". В том числе усвоим мировой опыт, из которого следует, что культура существует саморазвитием, но при сильной роли государства. Что она процветает благодаря разноцветью локальных и "местных культур", но рассыпается в осколки. если страна не имеет общенациональной объединяющей культурной политики. Что культурное развитие обеспечивается инициативами снизу. но обращается в хаос, если такое развитие чурается планирования. Что свобода творчества ничего не порождает, если напрочь исчезает регулирование социальных и экономических условий творческой деятельности. Что "использование" культуры политическими структурами опасно лишь настолько, насколько оно скрывается, а не осуществляется открыто и под ограничениями демократических законодательных норм.