Впервые за многие десятилетия Россия оказалась перед лицом тотальной криминализации. На фоне затянувшейся экономической разбалансированности она несет опасность не только демократическому реформированию общества, но и самой государственности.

Сейчас многие в нашем обществе, включая радикальных реформаторов и рыночников, начинают осознавать последствия криминализации, поскольку она впрямую затрагивает и их личные комфорт и безопасность.

Объективно складывается консенсус в оценке "взрыва" преступности - это глобальный кризис, переживаемый переходной Россией. Однако причины самого кризиса, особенно его криминального компонента, трактуются по-разному. Чаще всего доминирует удобная, импонирующая властям концепция "преемственности", когда многие неурядицы и трудности нынешней ситуации объясняются доставшимся советским нacлeдствoм. Дecкать, к обвалу экономики, к апогею преcтупности шли 70 лет. Чему же удивляться?!
 

Доминанты криминалитета вчера и сегодня

Давайте вспомним, что было на самом деле, какие процессы происходили до стартового 1991 г. радикальных реформ.

Отметим сразу, эти процессы были неоднозначными, противоречивыми. Однако их общая негативная направленность очевидна. Об этом свидетельствует не только долговременная уголовная статистика, но и многочисленные криминологические исследования советского периода. Многие ученые, особенно после возрождения в 60-х годах отечественной школы криминологии, справедливо ставили под сомнение постулаты господствовавшей тогда доктрины о закономерностях снижения преступности по мере упрочения социализма. Некоторые ученые прямо указывали на "социалистическую" родословную преступности, которая при определенных условиях способна и к "расширенному" воспроизводству. В этом аспекте анализ динамики и структуры преступности в доперестроечные десятилетия позволяет выделить две доминанты советского "криминалитета".

Во-первых, несмотря на зигзаги и даже падения кривой преступности в отдельные краткосрочные периоды, в целом, до 1985 г., т.е. до перестройки, неоспоримо прослеживается тенденция ее увеличения как по абсолютным показателям и темпам роста, так и по расчетным данным на численность населения. Так, начиная с 1961 г., т.е. с принятия новых Уголовного и Уголовно-процессуального кодексов по пятилетиям преступность в России несколько снизилась лишь к 1965 г., зато к 1970 г., в сравнении с аналогичным предшествующим пятилетием она выросла на 43%, к 1975 г. - на 16, к 1980 г. - на 27, к 1985 г. - на 37%. Указанная тенденция была несколько ослаблена в последующие два-три года в результате известных антиалкогольных акций государства, изначально обреченных на короткую жизнь.

Во-вторых, статистика преступности в СССР и Российской Федерации постоянно фиксировала "отставание" ее уровня на два-три порядка по сравнению с показателями многих развитых стран Запада. То, что эти показатели, при всех корректировках на сопоставимость национальных статистик, отражали более или менее реальную картину, не раз подтверждали отечественные и зарубежные авторитеты. Они восприняты и международными конгрессами ООН по проблемам предупреждения преступности, в которых постоянное и конструктивное участие принимали широко представленные делегации нашей страны.

Таковы объективные данные. Между тем, некоторые исследователи, с одной стороны, рассматривают сегодняшний криминальный беспредел как результат преемственности прошлых тенденций, а с другой - как проявление общемировой тенденции роста преступности, которая не обошла стороной и Россию. В подтверждение такой гипотезы приводится долговременная "усредненная" статистика, включающая и годы радикальных реформ. Но подобный подход напоминает показатели "средней" температуры пациентов больницы.

Нам представляется некорректным и методологически сомнительным экстраполировать на мировые закономерности совокупные показатели разных российских "эпох" - советской и реформенной. Хотя бы в силу того, что криминологическая наука исследует тенденции и закономерности преступности не сами по себе в их статистических величинах, а в органичной связке с плацдармом, на котором происходят криминальные процессы. К тому же, существенные статистические различия здесь видны, что называется, невооруженным глазом. "Доперестроечная" преступность хотя и имела тенденцию роста, однако ее параметры не выходили за рамки социально терпимых и контролируемых обществом.

Нынешняя криминогенная ситуация в России - качественно новый феномен как по масштабам преступных проявлений, так и по степени разрушительного влияния на жизнедеятельность общества, функционирование и безопасность государства, права и свободы его граждан.

Так, за весь 36-летний период после принятия обновленного уголовного и уголовно-процессуального законодательства среднегодовое увеличение преступности не поднималось выше 9%. Было немало регионов, удерживавших и более низкую криминальную планку. И это в условиях, несомненно, более строгой учетно-статистической дисциплины правоохранительных служб. Принципиально иная картина отмечается в постсоветский период, особенно в годы радикализации реформ. Ныне за один год регистрируется почти столько же преступлений, сколько их было в прошлом за целое пятилетие. В сравнении с 1986 г. темпы прироста так называемой сопоставимой, т.е. наиболее опасной, преступности увеличились почти в три раза. Ее показатели уже превысили ориентировочные оценки ООН и вплотную приблизились к прогнозируемому уровню 2000 г.

На этом фоне оказались преждевременными заявления некоторых должностных лиц России о признаках стабилизации и даже начавшемся переломе в динамике преступности, когда в 1994 г. впервые за многие годы число зарегистрированных преступлений сократилось на 6%.

Об ошибочности этих выводов говорит хотя бы тот факт, что уже в первом полугодии 1995 г. число зарегистрированных преступлений превысило показатели аналогичного предшествующего периода. К тому же, ухудшающаяся криминальная ситуация не находила адекватного отражения в официальной статистике. "Виной" тому стали изменившиеся, в основном, в сторону декриминализации законодательство и правоприменительная практика, а также недостаточные возможности органов правопорядка своевременно переработать весь массив правонарушении.

В частности, только за счет декриминализации повторного мелкого хищения государственного и общественного имущества статистика "не добрала" за год около 40 тыс. правонарушений, ранее считавшихся уголовно наказуемыми.

Заметное снижение дала отмена ряда норм уголовного закона об ответственности за преступления против правосудия.

На многократном снижении числа хищений государственного имущества при отягчающих признаках сказалась модернизация соответствующей статьи Уголовного Закона в сторону либерализации. Подобные примеры можно было бы продолжить. Но что особенно разительно, так это рекордное число погибших от преступлений. Оно почти в пять раз превысило число пострадавших за аналогичный предперестроечный период.
 

Криминальное поле России

ИМЕННО в эти годы криминальное поле России стало быстро прорастать метастазами заложничества, рэкета, заказных убийств, т.е. преступлениями, которых практически у нас ранее не было. Законодатель был вынужден внести специальную уголовную норму - "похищение человека" (вместо похищение ребенка) , поскольку статистика зафиксировала шестикратное увеличение таких случаев. Были введены такие новые составы, как "терроризм", "захват заложников", "торговля несовершеннолетними". Страна впервые столкнулась с крупными мошенническими авантюрами в финансово-банковской сфере, нанесшими серьезный ущерб экономике страны и десяткам миллионов граждан.

После эйфории на старте преобразований теперь мы лучше узрели их плюсы и минусы. Жизнь опрокинула прогностические оценки радикальных политиков, в которых презюмировались так называемые естественные стимулы укрепления законности на базе саморегуляции рыночных отношений. На деле оказалось, что уродливо формирующийся рынок стал не стимулятором законности, а плацдармом криминализации экономики, рассадником коррупции.

Многие тысячи приватизированных предприятий попали под контроль криминальных структур. Выявлено почти 6000 организованных преступных групп, в том числе 460 имели международные и свыше 1000 - коррумпированные связи с чиновничьим аппаратом. Согласно экспертным оценкам, близким к данным официальных органов, только в течение 1992-1993 гг. у государства были похищены денежные средства в сумме 20 млрд. долл. Всего же, по подсчетам указанных источников, на счетах зарубежных банков оказалось до 100 млрд. долл., из них в пределах 30-40 млрд. долл. вывезены из России без уплаты соответствующих налоговых пошлин.

Такова "мозаика" преступности и беззаконий, которая не только умножила их традиционные проявления, но и обогатилась новыми, более опасными формами зарубежного образца.

Губительной для страны, и, прежде всего, для здоровья населения становится экологическая преступность, борьба с которой практически затухает, если учесть ее латентность. Россия столкнулась с уникальной ситуацией, когда исконная отечественная безалаберность, рожденная представлением о бездонных природных кладовых, усугубилась длительным и жестоким кризисом общества. Одно дело совершенствовать природоохранный механизм стабильного и сытого общества, а другое - внедрять экологические приоритеты и стандарты в стране парализованного производства, растащиловки и коррупции.

Исследования, сами реалии жизни приводят нас к выводу: невозможно навести правопорядок в охране природы, не укрепив законность в других сферах жизнедеятельности общества и прежде всего в самом фундаменте общественных отношений - в экономике.

Творцы криминализированной экономики и их детище - теневой капитал скорее задохнутся отравленным воздухом, чем станут донорами чистоты природной среды.

О лавинообразном нарастании преступного насилия как о реальной, а не формально-статистической данности свидетельствует почти четырехкратное с 1990 г. увеличение поступающих жалоб и сообщений граждан в правоохранительные органы. Изменился социальный портрет преступности. Она заметно помолодела, захватила в свое лоно значительные слои учащихся и интеллигенции, традиционно считавшиеся криминогенно благополучными. При общем росте преступности подростков за последние пять лет на 31%, число совершивших преступления, в возрасте 14-15 лет увеличилось на 45%. При этом впервые в России в указанный период темпы роста подростковой преступности в 6 раз опережали прирост указанного молодежного контингента в общем населении страны.

И тем не менее столь мрачная картина преступности была бы неполной, если не учитывать ее возросшей латентности. Рост уровня нераскрытой и незарегистрированной преступности объективно подтверждается многочисленными данными, в том числе специальными исследованиями. Они свидетельствуют о том, что увеличивается доля российских граждан, ставших жертвой насилия, которые не обращаются за помощью в правоохранительные органы, не веря в их возможности. Треть всех изученных отказных материалов завуалированно укрывали преступления от учета. Опрос более двух тыс. граждан показал, что почти каждый четвертый из них был в течении последних пяти лет жертвой преступления, в том числе каждый десятый в течении последнего года.

Если учесть заявивший о себе выход российской мафии за национальные границы, который наносит серьезный урон престижу страны и ее безопасности, то неординарность, качественно новая социальная физиономия российской преступности, формирующаяся в условиях переходного периода, совершенно очевидны. Ее определяющей чертой является вооруженное насилие, корыстная направленность и профессионализм.

В сущности, сегодня Россия стоит перед дилеммой: или она капитулирует и будет жить по законам криминогенного общества, или найдет в себе силы переломить ситуацию, обуздать распоясавшийся криминал.

Без преувеличений можно утверждать, что эта проблема вышла на передний план социальных ожиданий российского народа. Она все острее встает перед политиками и юристами, службами правопорядка и безопасности страны и оказалась едва ли не главной темой в предвыборной баталии политических партий, блоков и движений, щедро авансировавших избирателей самыми радикальными программами восстановления правопорядка. При этом, как и следовало ожидать, ставка в основном делается на уголовную репрессию, кадровые перетряски правоохранительных органов. В условиях ностальгии по "сильной руке", призванной даровать стабильность и порядок, естественно, просматривается соблазн чрезвычайных мер. Словом, знакомые мелодии недавнего прошлого, которые, как видим, не пошли впрок ретивым поборникам "железной дисциплины".

Тем временем, остаются без ответа коренные вопросы, от которых, по нашему мнению, зависит выстраивание самой стратегии борьбы с преступностью.

В частности, являются ли темпы нынешней криминализации общества привходящим и, следовательно, переходящим стечением обстоятельств на старте реформ или же это неизбежная закономерность. И если закономерность, то какая: общемировая, не обошедшая стороной и Россию? Либо специфически российская, которая только теперь дала о себе знать? Либо она вообще связана с особенностями "переходного" периода, в чем нас все чаще пытаются убедить. А возможно, это следствие других факторов, скажем, связанных с дееспособностью, сомнительной компетентностью государственного руководства?
 

О так называемой теории "криминальной насыщенности"

Нayкa и политика по большей части лишь констатируют негативные процессы и обходят эти вопросы.

Огонь критики, чаще всего несправедливой, корректируется в сторону органов правопорядка. Просматривается конъюнктурное приспособничество части исследователей, рассчитывающих на эффект "привыкания", успокоения общественности зарубежными аналогами и параллелями. В частности, имеет шанс адаптироваться в официальных кругах так называемая теория "криминальной". Ее сторонники утверждают неизбежность негативных процессов и в России в качестве платы за свободу и демократию.

По их мнению, более низкий уровень преступности, характерный для социалистических и развивающихся стран, определяется главным образом тотальной системой государственного контроля и идеологического принуждения. Указывается на несравненно более высокую численность в этих странах в сравнении с Западом репрессивного полицейского аппарата при гораздо меньшем количестве судей, как атрибута демократии.

По предварительным расчетам таких ученых, России предстоит к концу столетия пройти "порог" насыщенности примерно 7-8 млн. преступлений в год, что в 2,5 раза выше нынешнего уровня.

Но известно, что пестрый мир государства покоится на альтернативных вариантах. И даже схожие модели государственных и экономических структур несут существенные контрасты национальной криминогенности. Свидетельство тому - "западническая" Япония, где за последние 30 лет темпы роста преступности остаются почти в пять раз ниже американских. Если сторонники концепции "порогонасыщенности" проецируют на Россию американскую либо западноевропейскую модель то, естественно, при нынешних темпах преступности Россия скоро может не только догнать, но и обогнать "цивилизованный" Запад.

Прогнозировать тенденции преступности в условиях политической и экономической нестабильности, тем более в связке с будущим российской государственности, весьма проблематично. Однако не подлежит сомнению, что кривая преступности в российском обществе, как это показано выше, достигла своего апогея именно в период радикальных политических и экономических преобразований. Сам характер и "почерк" нынешнего российского криминалитета во многом несет на себе печать эпохи первоначального накопления капитала с ее известными социальными недугами - безработицей, резким имущественным расслоением населения, падением нравственности.

И в этом контексте, казалось бы, можно согласиться с мнением ученых, склонных видеть в нынешней российской преступности проявления неизбежной закономерности перехода в "новую" цивилизацию. Как показывает исторический опыт, переходный период, если он сопряжен с кардинальной ломкой устоев жизни, рождением новых общественных отношений имманентно заряжен на рост социальной напряженности, неустойчивость правопорядка, переоценку социальных ценностей и ориентиров.

Российский "эксперимент" в виде революции "сверху", на наш взгляд, не составляет здесь исключения.

Проблема заключается не в том, как избежать этой "закономерности", а в том, как познать, презюмировать и максимально ослабить ее разрушительные последствия. По нашему мнению, этот вопрос является сейчас центральным для всей социально-правовой науки, поскольку без научного осмысления причин и условий криминального "взрыва" невозможно выстроить продуктивную концепцию и политику борьбы с преступностью.
 

Как выстроить продуктивную концепцию
борьбы с преступностью

Здесь огромный научный и практический интерес представляет вопрос о сущностном "служебном" предназначении всякого демократического государства. И, конечно, российского, если оно трансформируется в правовое.

Выстраивая парадигму демократического государства, один из столпов французского просвещения Ж.-Ж. Руссо писал: "Если вы поищите те причины, которые побудили людей... объединиться более тесно в гражданских обществах, вы не найдете никакой иной причины, кроме потребности обеспечить имущество, жизнь и свободу каждого члена общей свободой". По его убеждению, если бы безопасность, жизнь и свобода "зависели от милости людей могущественных", то "слово Отечество могло бы иметь для них (граждан. - А.С.) только смысл отвратительный и смешной". И далее: "...Безопасность частных лиц так связана с общественной конфедерацией, что если она не обеспечивает жизнь человека, которого можно было бы спасти, то соглашение об учреждении самого государства должно было бы расторгаться".

В концептуальном плане аналогичные взгляды на социальное предназначение государства высказывали и другие выдающиеся мыслители ранних и поздних эпох. Установление основ правопорядка, гарантирующего нормальную, безопасную жизнедеятельность общества и его граждан, - это одновременно исключительная прерогатива и первейшая обязанность государства. Оно не вправе уклоняться от их реализации, переложить на плечи других институтов общества, не рискуя встать на путь саморазрушения.

Естественно, правоохранительные функции государства - управленческая, социально-нормативная, правоприменительная - неизмеримо усложняются в условиях переходного состояния общества. Динамизм и противоречивость социальных процессов требуют от государства взвешенности, осмотрительности в политике, особой стратегии управления и адекватности праворегулирующих мер. Именно право и основанный на нем порядок помогают государству отслеживать и закреплять процессы преобразований, удерживать их "романтику" в разумных, реалистических границах. Подобная логика государственного управления, как показывает мировой опыт, лежала в основании преобразовательных процессов многих стран.

В России же сложилась иная, во многом парадоксальная ситуация, когда государство само, по существу, создало властно-управленческий вакуум в острейшей сфере жизни - социально-правовой.

Все ветви федеральной власти допустили непростительное запаздывание в реагировании на складывающуюся ситуацию. Ее допустили и правоохранительные органы. Однако главные просчеты упираются в федеральную власть.

В самом деле, разве можно считать нормальным управление, если при многолетнем кризисе законности ни Президент, ни Правительство так и не обнародовали официальную программу выхода из тупика, ограничиваясь пассажами в традиционных заявлениях и посланиях к Федеральному Собранию. Вспомним официальную линию государства на старте реформ: чего стоил России один стратегический лозунг: "Разрешено все, что не запрещено законом". Только ленивый не воспользовался им в корыстных целях, ведь самих законов, должных ограничителей не было.

Разве изначально не было ясно, что проводить экономические реформы без надежного правового обеспечения рискованно, опасно. Более того, обе реформы - экономическая и правовая - шли в автономном режиме, ни по одному закону, регулирующему вхождение России в рынок, даже не было проведено криминологической экспертизы. Не случайно в щели хилого нормативного забора хлынули потоки спекулятивного рынка, расцвели пирамиды, мошеннические многомиллионные авизо. Вместо очевидной корректировки курса реформ, оздоровления криминализированной экономики, нас убеждают в форсировании реформ любой ценой.

Из всех источников криминального напряжения изначально определяющим был и остается ошибочный стратегический разворот экономического курса на некий зарубежный эталон без просчета его адаптации и цены социальных последствий в России. Проще говоря, не сами по себе реформы, в которых объективно нуждалось общество, а их бездарное проведение, открывшее ворота для разграбления народного достояния и породившее критически опасное имущественное расслоение населения.

Все иные факторы объективного и субъективного свойства в конечном счете проявляют себя на одном плацдарме - криминализированной экономике. Выход один: государство обязано взять в тиски права, решительно отсечь основные каналы криминализации экономики и не строить иллюзии относительно инвестирования ее дивидендов в отечественное производство. Наворованным делятся только карманники.

Криминал, по оценке большинства специалистов, затронул все слои населения. Он сомкнулся сверху и снизу в одно диковинное чудовище, метко окрещенное "великой криминальной революцией". Произошел уникальный парадокс: частичное совпадение объекта, т.е. преступности, и субъекта политики ее преодоления в лице государственного аппарата.

Поэтому, чем раньше наше государство осознает опасность саморазрушения под тяжестью коррупции и нравственного разложения его структур, тем скорее оно развяжет себе руки для конструктивной работы.

Ныне прослеживается явная атрофия власти, отсутствует взвешенное системное воздействие государственных органов и общественности на негативные процессы.

В этой связи давно назрела необходимость в разработке Основ государственной политики борьбы с преступностью, которые бы определяли стратегию и этапность действий власти и гражданского общества в условиях реформ.

С точки зрения криминолога приоритетной составляющей таких основ должна стать корректировка экономического курса со зримым социальным наполнением. Всякая апологетика и форсирование прежнего курса лишь укрепят позиции криминальных сил, усилят напряженность в обществе. Никакие паллиативы не помогут развязать этот главный узел противоречий. Более того, такая корректировка может дать результаты лишь при неизбежной в переходных условиях разумной контрольно-регулирующей роли государства.

Другим концептуальным приоритетом мне представляется обеспечение единства воли государства и, следовательно, единство действий всех ветвей власти на стратегическом направлении борьбы с преступностью. Государство, его ветви власти, подобно животворящему дереву: оно живо всеми своими частями - если чахнут, засыхают его ветви, погибает и само дерево.

Перед лицом грозящей опасности это должно проявляться в особой слаженности и синхронности позиций палат Федерального Собрания, Президента и Правительства, судебной власти по ключевым проблемам законодательства, строительства и функционирования правоохранной системы.

Принципиальная платформа такого единства диктуется самой природой власти. Оно особенно важно при нестабильном состоянии общества. У нас же и в доктринальном, и в практическом плане часто происходит все наоборот. Формально-догматическое прочтение сущности демократического государства и, в частности, доведенная до абсурда одномерная трактовка принципа разделения властей, привели к дистанцированию, подозрительности, соперничеству властей, т.е. не к правомерному конституционно-функциональному разделению их труда, а к разъединению самой власти. И дело здесь не только в политической подоплеке, плюрализме умонастроений носителей власти. Сказывается незрелость, чванливость молодой российской демократии. Но за это приходится расплачиваться нестыковкой, противоречивостью, запаздыванием нужных государственных решений, иными словами - вакуумом власти.

Вряд ли нормально, что главный антикриминалъный акт страны - Уголовный кодекс - уже на старте введения в действие обрастает десятками принципиальных дополнений и изменений. До сих пор не ясна судьба нового Уголовно-процессуального кодекса, что ситуационно напоминает машину без колес. А как же ездить?

Нелепой и абсурдной выглядит линия на отрыв суда от системы правоохраны, выведение его за пределы государственной функции борьбы с преступностью. Лукаво подменяя конституционный принцип независимости судебной власти, сторонники автономии суда отвергают его место в рамках координации, не приемлют каких-либо согласованных организационно-профилактических акций, настойчиво и не без успеха протаскивают в законодательство и практику чуждые нашему правосудию положения об аморфности, созерцательности, отрешенности суда от мирских забот. И даже от обязанности установления истины по делу.

Суд все больше освобождается от коллегиальных начал судопроизводства и внешнего контроля, что не согласуется ни с состоянием законности и правопорядка, ни с качеством правосудия, ни с той же демократией.

Просматривается явная рассогласованность между духом, буквой закона и правоприменительной практикой, криминологическими реалиями и уголовной политикой. Скажем, почему при эскалации в стране преступного насилия и в законодательстве, и в судебной практике идет последовательная линия на декриминализацию и либерализацию уголовной политики?

Оказывается, в самые "урожайные" на преступность 90-е годы более чем втрое возросло число лиц, освобожденных от наказания по нереабилитирующим основаниям, более чем в два раза возросла доля осужденных условно и многократно приговоренных к наказаниям, не связанным с лишением свободы. Разве государству безразлично, как действуют его ветви власти, вся судопроизводственная цепочка в экстремальных условиях?

Считаю ошибочным одностороннюю трактовку приоритета прав человека в уголовном процессе. Он обеспечивается применительно к обвиняемому, и практически игнорируется, особенно в части материального ущерба, в отношении миллионов законопослушных жертв преступлений.

Нам представляется, что именно жертвы преступлений, потерпевшие должны быть объектом повышенной заботы государства, если мы хотим расширить и укрепить социальную Разу борьбы с преступностью.

Единство государственной политики, не тактический прием, а сама сущность эффективного руководства и управления.
 

О научных основах социальной профилактики

Важнейшим направлением политики государства должно явиться создание научных основ социальной профилактики. В прошлые годы мы говорили о совершенствовании профилактической системы. Теперь, когда произошел ее демонтаж и образовалась полоса отчуждения населения от судебно-правовых органов, да и живем мы в другом обществе, нужно создавать эту систему заново.

Предстоит серьезная аналитическая, организационная и пропагандистская работа, чтобы разработать концептуально новую модель предупреждения преступности, интегрирующую возможности государства и гражданского общества. Как бы ни было сегодня сужено поле сотрудничества даже в таком "скомпрометировавшем" себя секторе, как предпринимательство, есть силы объективно заинтересованные в сотрудничестве с государством хотя бы во имя собственной безопасности. Мы видим, как демонстрация презентаций с застольными обжираловками начинает постепенно вытесняться примерами благотворительности. Со стороны государства целесообразно инициировать моральные стимулы к созданию частных и смешанных фондов борьбы с преступностью, поощрять вложения бизнесменов в ресоциализацию и адаптацию осужденных, финансирование программ для "трудных" и бездомных подростков. Полезно возродить юношеские секции и клубы в союзах писателей, художников, спортивных и других организациях. Большим духовно-нравственным потенциалом располагает церковь. Но особая воспитательно-профилактическая роль должна принадлежать школе, ныне забытой властью и правоохранительными органами. Никогда в нашей стране не было такой легкомысленности и безответственности в реализации всеобуча, как в последние годы, когда сотни тысяч детей и подростков остаются за бортом школы, нередко попадая под опеку алкоголиков и преступных элементов. Нам как воздух нужен Закон о профилактике и участии общественности в охране правопорядка, который бы стимулировал морально и материально активность населения.

Известно, что некоторые политики и юристы скептически относятся к возможностям формирования профилактической системы в наши дни. Но критерий истины - сама практика. Недавний опыт развитых стран Запада, на которые мы привыкли оглядываться, говорят о том, что никакие президентские программы оснащения судебно-полицейских органов не могли преодолеть негативные тенденции преступности. Ситуация в США, ФРГ и Англии начала стабилизироваться лишь с укреплением сотрудничества органов правоохраны с населением, поощряемого правительствами.

Это, кстати, был наш, отечественный опыт, отвергнутый на старте реформ по политическим мотивам.

В переходных условиях важно иметь концептуально выстроенную правообеспечивающую модель, которая бы обеспечивала стабильность правопорядка и отвечала потребностям демократических преобразований.

Уже много лет Россия находится в активных поисках такой модели. Принята и реализуется судебная реформа, положившая начало формированию судебной власти, родился институт уполномоченного по правам человека, высокую нишу заняла адвокатура. Материализуется идея расширения суда присяжных, введения мировых и административных судей. Однако беда в том, что все эти новообразования не сопровождаются пока реальными сдвигами в сфере правопорядка и охраны прав граждан. Создается впечатление, что разноцветье новых институтов не столько наполняет гарантии, сколько служит украшением государственного алтаря.

Никто по серьезному не хочет вникнуть зачем, для чего, и главное, за счет чего мы вводим эту заманчивую судебно-правовую архитектонику?

Что это дает "у них", и время ли у нас при остром дефиците средств обзаводиться разными новинками? А, между тем, не решаются насущные кадровые и материально-технические вопросы, в тех же судах, службах розыска и следствия, не отрабатываются варианты вертикального взаимодействия правоохранительных органов на уровне Федерация - субъект. Ведь это факт, что федеральный аппарат утрачивает связи с регионами под влиянием суверенизации и иных негативных факторов.

Жгучей проблемой, и не только профессионально-этической, но и политической, становится коррумпированность аппарата. Назрела необходимость обновления системы отбора и подготовки кадров, их более рационального распределения в самих службах. Наметились явное разбухание областных звеньев, бюрократизация аппарата, снижение уровня профессионализма кадров. Суды, милиция и прокуратура, другие службы правопорядка проходят тяжкие испытания реформ. И все же при всех издержках их деятельности в целом экзамен они выдерживают.

Эти органы достойны большего общественного уважения и внимания. Сейчас не только в средствах массовой информации наметилась ошибочная линия переложить ответственность за ситуацию с преступностью на правоохранительные органы. Подбрасываются популистско-провокационные рецепты тотальной чистки аппарата. Если возобладают такие настроения, предсказать их последствия нетрудно: работающая на пределе правоохранная система будет разрушена.

В современных условиях целевая установка на укрепление этих органов видится в стабильности правоохранной системы. Нельзя ее долго держать в перестроечном режиме. Это не рационально практически и ущербно психологически. Надо дать нашим органам поработать, адаптироваться к новой обстановке и к обновленному законодательству.

Правительство должно положить конец двусмысленности взаимоотношений государственных и частно-розыскных и охранных служб.

Нельзя безрассудно оставлять на произвол судьбы без присмотра многотысячную вооруженную армаду даже по соображениям национальной безопасности.

Если само государство не может пока прикрыть, защитить коммерческий бизнес, то оно обязано установить цивилизованный порядок функционирования его охранных структур, поставить границы дозволенности. Вооруженные структуры, под чьей бы "крышей" они ни находились, - это не частная лавка, а обоюдоострый инструмент общей правоохраны общества. Нельзя допускать, чтобы эту службу втягивали в экономический шпионаж, в разборки, в конфронтацию с государственными правоохранительными органами.

Надо в этом случае поступить, по меньшей мере, по-китайски: две службы - один правопорядок единого государства.

Значимым элементом государственной политики может явиться более критическое осмысление и внедрение зарубежных моделей. Опыт судебной реформы выявил нежизненность целого ряда процессуальных и судоустройственных структур, осложнил доступ населения к правосудию, в том числе право граждан на защиту.

Настораживают усилия Совета Европы реформировать российскую прокуратуру по западным аналогам, без учета отечественных традиций и реалий жизни.

Общими предварительными требованиями к такого рода новшествам должны стать оценка их практической эффективности, апробация, экспериментирование на локальном уровне и лишь потом внедрение и тиражирование.

При всем значении интеграционных процессов, международных обязательств, основы российской политики борьбы с преступностью, должны отражать прежде всего национальные потребности и интересы.

Отсюда вытекает насущная задача формирования национальной правообеспечивающей модели на переходный период; создания основ политики, в реализации которой должны быть задействованы все три ветви власти, все здоровые силы нашего общества. Оппонент у нас только один - организованная мафия.

Мыслится, что такие основы должны получить широкую общественную поддержку и законодательное оформление, и только на их базе возможны крупные федеральные и региональные решения исполнительной власти. Иначе снова фрагментарность, заимствование, неудачное экспериментирование.

В преодолении преступности заинтересованы все политические силы, все социальные слои населения. Поэтому мы вправе рассчитывать на консенсус, общественный резонанс и широкую поддержку населения, если создадим реалистическую и понятную народу программу действий.

Разумеется, было бы наивным прожектерством полагать, что сама по себе сбалансированная государственная политика способна радикально оздоровить нравственно правовой климат, развернуть тенденции преступности в обратном направлении. Маховик криминализации раскручен ныне настолько мощно, что преступность, особенно ее экономический, коррупционный остов, способны к детерминации.

Максимум, на что может рассчитывать государство в ближайшей перспективе - это ввести преступность в социально-терпимые параметры, блокировать ее разрушительные очаги. Иными словами, обеспечить элементарную стабильность правопорядка для нормального функционирования самого государства. Но этот максимальный минимум означал бы поворотный этап в общественном сознании, и прежде всего в осознании гуманистического потенциала государства, вернул доверие к власти, подорванной в годы перестроечной чехарды.

Наш оптимизм зиждется на убеждении, что происходящие в России процессы не являются фатальными и необратимыми, их закономерности скорее связаны с временными трудностями переходного общества, нуждающегося в более четкой ориентации развития. При всех кадровых потерях и материально-технических дефицитах выходит в режим нормального функционирования правоохранительная система государства. Появились обнадеживающие признаки стабилизации преступности. Февральское Послание Президента к Федеральному Собранию, его новые антикоррупционные шаги и меры по наведению порядка и дисциплины в финансово-экономической сфере обнадеживают.