"Я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя, ...но клянусь честью, ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, какой нам Бог ее дал".

РОССИЯ - БЕЗ ПРОШЛОГО?

Простая, естественная, недавно казавшаяся почти банальной мысль Пушкина из его письма Чаадаеву, в современной России многими, очень многими воспринимается в лучшем случае как романтическая и несовременная, порой даже как совершенно чуждая. Не случайно, недавно слово "патриот" в официальных средствах массовой информации было ругательным, оскорбляющим. Многие нынешние собратья А.С.Пушкина по перу - поэты, писатели, публицисты, обращающиеся к исторической теме, говорят по-другому: российский патриотизм, по их мнению, имеет под собой, если проанализировать историю России, "жалкую подоплеку"; "патриотизм" - обман зрения, "опиум для народа".

Иной писатель заявляет откровенно и недвусмысленно, что Россия - "голый король", что ничего великого в "Великой России" и в ее истории не было, более того - ее история страшна и ничтожна. "Россия - страна, не приспособленная для человеческого жилья, как мертвая Антарктида... И поделом господь наложил на нас эту страшную епитимью..." Немало и таких, кто утверждает, что "народа уже нет". А если нет народа - нет и проблемы народа. А есть лишь интересы и проблемы элиты, избранных.

В последние годы появилось много работ, авторы которых увлеченно исследуют опыт проведения реформ в России и результаты этих реформ с тем, чтобы прогнозировать последствия нынешних преобразований. Выводы единодушны: реформы в России, начиная с Ивана Грозного и кончая Хрущевым или Горбачевым, всегда заходили в тупик, кончались неудачей, поскольку Россия по своей природе не приспособлена к прогрессивным преобразованиям. Или, как сформулировал бывший советский журналист, а ныне американский профессор, один из признанных теоретиков радикально-капиталистических преобразований в России: "Судя по российской истории, ничего хорошего (из реформ) не выйдет. Это кривая в никуда. Надо ставить на России крест".

Вывод более чем решительный, но основывается он на заведомых неточностях. Да, реформы, как правило, не достигали в полной мере тех целей, которые ставились первоначально. Но, во-первых, так было не только в России - и на Западе результат реформ нередко расходился с задуманным. Эта "хитрость истории" была отмечена и Гегелем, и Марксом. Во-вторых, о реформах в России нельзя сказать, что результат был нулевым, что они ни к чему не привели и ничего не изменили. Возвращения к прежнему, дореформенному состоянию не было. Россия изменялась не по задуманному плану и медленнее. В таком случае напрашивается предположение: может быть, дело не в стране и народе, а в предполагаемых проектах? Особенность большинства из них была в том, что они не выводились из российских условий, а чаще всего были имитацией зарубежных моделей, неадекватных российским условиям, традициям, национальному характеру. Российские история, культура, жизненные ценности, российская цивилизация, тесно связанные с православием, существенно отличны от западных, в основе которых лежит католичество и протестантизм. Своеобразие России слишком велико, чтобы было возможно что-то кардинально изменить, ориентируясь только на зарубежные образцы. Инициаторы реформ и в дореволюционное, и в послереволюционное время были слишком далеки от понимания специфики России.

Особое место в кампании отрицания уделяется советскому периоду в истории России. Ситуацию можно охарактеризовать выражением Марка Алданова, относящимся к аналогичной ситуации времен революции: "похоть отрицания". В результате вся семидесятилетняя история Советской России (СССР) изображается как "черный провал", как исторический тупик; различными средствами информации используются только отрицательные факты из советской истории, как правило, гипертрофированные. Советский период вырывается из российской истории как нечто инородное, генетически не связанное ни с предшествующим этапом, ни с начинающимся новым. Российская история в восприятии модных историков и общественности оказывается разорванной в результате "октябрьского (1917 г.) путча", и, как следствие такой операции, разорванной оказывается страна, общественное сознание, вся социальная ткань.

Нет сомнения, советская история нуждается в критическом осмыслении и по существу, и из тактических соображений (чтобы подготовить общественное сознание к необходимым социально-экономическим преобразованиям), нуждается в более углубленном постижении ее смысла, содержания, причинных механизмов. Но "новое прочтение" драматической, даже трагикомической истории России не должно иметь ничего общего с ее опошлением, игнорированием фактов, логики, нравственных принципов, с унижением народа.

Взгляды различных авторов могут в чем-то расходиться, но в одном выводе они, как правило, совпадают: история России свидетельствует об ущербности, неполноценности коренного, как правило, населения, его неспособности к прогрессу и демократии; реформы же возможны лишь при непременном условии коренного изменения национального характера. Известный политик и экономист выводил необходимость диктатуры "тонкого слоя" в России из неприспособленности "большинства русских" к рынку. Не менее известный публицист требовал еще в прошлом году установить в России "страшный тоталитарный режим", поскольку "Россия (т.е. российский народ. - Ю.С.) без Сталина не может".

Казалось бы, ясно, что народ, создавший великое государство, одержавший победу в борьбе против самого страшного врага человечества, давший мировой литературе Пушкина, Толстого, Достоевского, Шолохова; мировой музыкальной культуре - Глинку, Мусоргского, Чайковского, Шаляпина, вписавший в мировую науку имена Менделеева, Мечникова, Павлова, Капицы, Королева и еще тысячи и тысячи имен мирового значения, такой народ не может быть неполноценным. Ясно, что лгут "видные", "знаменитые", "выдающиеся". Но лгут неспроста. Такого рода усилия предназначены, во-первых, для создания и поддержания определенного настроя среди "своих". Во-вторых, они рассчитаны на ту часть населения, которая отучена самостоятельно мыслить и готова поверить в любую информацию.

Спорить с различными оценками, с перечеркивающими наше прошлое взглядами, опровергать их - бессмысленно; здесь нет аргументов, а есть утверждения, есть лишь эмоции, которые исключают малейшую объективность. Для сравнения приведем высказывание на эту тему Генри Киссинджера: "Для меня остается загадкой, как на первый взгляд апатичные люди за каких-то четыре столетия от непроходимых равнин вокруг Москвы дошли до Эльбы на Западе и до Владивостока на Тихом океане, покрыв расстояние в шесть тысяч миль; как они достигли статуса сверхдержавы и на протяжении большей части нынешнего столетия приковывали к себе внимание всего мира. И тем не менее так было на протяжении всей истории. Необычайную отсталость России отмечали все наблюдатели, похоже, лишь для того, чтобы их мнения были опровергнуты небывалыми успехами, достигнутыми за счет неожиданного сочетания энергии, дисциплины и героизма".

У русских, как у любого другого народа, при желании можно найти сколько угодно недостатков. Впрочем, также и достоинств. Но в чем критерий достоинств или недостатков? В степени приспособленности к рыночным отношениям? Допускаю, что у русских она невысока - "экономический человек" из них получается с трудом (даже из многих преуспевающих предпринимателей). Но недостаток ли это с позиций постиндустриальной ситуации? Реальность и растущее число западных обществоведов все настойчивее ставят под сомнение адекватность "экономического человека" современному и будущему обществу.

Итак, основные "параметры" рассматриваемой здесь тенденции выглядят следующим образом:

o История России страшна и ничтожна, в ней не было ничего хорошего или значительного; советская история - движение в тупик, сплошное "черное пятно", заслуживающее лишь забвения и проклятия.

• В основе такой истории - неполноценность, "внеисторичность" коренного населения страны, ущербный менталитет, "рабская душа" народа.
• Нынешнее катастрофическое развитие - неизбежное следствие основных качеств народа, не принимающего, как будто бы показала история, "прогрессивные реформы", не желающего "возвращения в цивилизацию".
• Выход из такой ситуации - обычно опять следует ссылка на историю - диктатура (авторитарная власть), которая заставит народ принять прогрессивные реформы. (Еще в 1989 г. ведущие ныне политологи писали, что Россия нуждается в "железной руке, диктатуре, чтобы сломить сопротивление "80% населения", не принимающего рынок.)

ОТКУДА КОРНИ?

Откуда в России такой "энтузиазм" очернения и опошления прошлого, доходящий, по распространенному признанию, до своеобразного мазохизма? Почему потребность в критическом восприятии прошлого, прежде всего советского, приняла такой саморазрушительный характер? Понять причины - значит создать предпосылки для преодоления этой тяжкой социальной болезни. Думаю, мистического в этом ничего нет, но и упрощать картину нет оснований.

Драма, разыгрывающаяся в России, - результат среди прочего грубо идеологизированного освещения прошлого страны, двойного (с двух сторон) насилия над историей.

Началось в 20-е годы с государственной политики принижения российской (до 1917 г.) и приукрашивания советской истории (это продолжалось примерно до 1987 г.). Последняя изображалась как цепь сплошных достижений и побед. Несмотря на провозглашенный и постоянно пропагандировавшийся тезис о необходимости критичного и самокритичного отношения к своим действиям, сколько-нибудь критический анализ советской истории так и не был сделан. Беда еще и в том, что приукрашивались не столько достижения страны и народа, сколько "мудрые решения и действия" руководителей страны. История страны и народа была подменена историей КПСС.

Замалчивание ошибок, просчетов, преступлений и преувеличение достижений, апологетика прошлого, хотя и имели некоторые позитивные результаты, служили в основном целям властвующей элиты и в конечном счете оказались, по модному выражению, контрпродуктивными. Они вели к накоплению негативного опыта, утрате доверия к властям, ослаблению социальной энергии, углублению общественных противоречий и утрате общественной динамики. Особая "заслуга" этого метода в том, что он готовит почву для еще более разрушительной для общества реакции на историю - безудержной критики прошлого, принявшей в последние годы поистине беспрецедентные в мировой истории масштабы и характер.

Неизбежно, что на первых этапах общественных преобразований, когда открывается возможность критического освоения и восприятия прошлого, на смену апологетике его приходит избыточный, "зашкаливающий" критицизм; внимание сосредоточивается на неизвестных отрицательных фактах истории и они, воспринимаемые остро эмоционально, начинают доминировать в общественном мнении. Но это обычно длится недолго. У нас же этот период явно затянулся.

Частично это связано с отчуждением от политической жизни (от принятия значимых для страны решений) большинства граждан, особенно интеллигенции. В условиях жесткой политической централизации, слабого развития демократических начал, огромной роли государства (в том числе еще и в дореволюционной России) граждане не чувствуют ответственности за принимавшиеся, особенно ошибочные решения, они не в состоянии воспринять ситуацию во всей ее сложности. История страны многими, особенно людьми значительного творческого и критического политического потенциала, воспринимается как история "начальства". В переходные периоды этот огромный, не использованный прежде критический потенциал выплескивается наружу. Так было в предреволюционный период, так происходит им в наши дни - стремление быстро ликвидировать политическое отчуждение проявляется в болезненно критических формах.

Все это объяснимо и естественно, но неестествен размах этого критического потока, сметающего все на своем пути: производственный потенциал, несущие структуры общества, безопасность страны, нравственность.

Катализатором, резонатором критического потенциала в наши дни стали радикально-реформаторские силы, стремившиеся сначала завоевать, а потом сохранить политическую и экономическую власть, нацеленные на коренное изменение общественного строя. Свою весьма ограниченную социальную базу они стремились расширить посредством идеологических усилий, изображая в самом негативном свете деятельность противостоящих им политических сил, в той или иной мере связанных с прежним строем, выступающих за сохранение всего положительного, что было в прошлом, за более медленный, эволюционный темп и характер преобразований.

От того, как понимается и освещается советская история, во много зависит политический выбор, выбор пути дальнейшего развития страны. Если прошлое - сплошное темное пятно, движение в тупик, то, очевидно, надо коренным образом менять направление развития, характер общественного строя. Если прошлое - движение социализма "от победы к победе", так же естественно ограничиться лишь некоторыми косметическими изменениями. Если в прошлом плохое и хорошее перемешано, были большие достижения и большие провалы, то необходимо, вероятно, искать какой-то "третий путь". В действительности же история, опыт прошлого не сыграли большой роли при выборе характера преобразований; наоборот, сначала был сделан политический выбор, а потом под эти углом зрения освещалось прошлое. Другими словами, прошлое "подгонялось" под сделанный политический выбор, и весьма интенсивно. Поэтому оно и стало неопределенным и непредсказуемым.

Вместо необходимой деидеологизации общественной науки, в том числе истории, а также публицистике, о чем много справедливо говорилось в начале перестройки, в реальной жизни произошла их переидеологизация, т.е. подчинение политике с других, противоположных прежним, позиций. Под прямым и косвенным давлением господствующих политических сил история стала переписываться. Ситуация усугублялась тем, что большая часть средств массовой информации целеустремленно следовала этому курсу, массированно используя средства психологического воздействия.

Историческая информация стала важнейшим средством в политической борьбе. Более того, возможность и право на интерпретацию прошлого в средствах массовой информации оказались важнейшей политической собственностью. Лозунг, господствовавший в Океании Дж.Оруэлла в романе "1984" - "Кто управляет прошлым, тот управляет будущим; кто управляет настоящим, тот управляет прошлым" - неожиданно оказался очень близок к нашей действительности.

Ни общественная наука, ни публицистика не смогли устоять против политического давления. Дело здесь не только в силе давления, но и в неспособности многих ученых-историков и большинства публицистов занять самостоятельные позиции. Привыкнув подчиняться политическим установкам в прошлом, они довольно легко подстроились и под новые требования, порой меняя свои взгляды ровно на 180 градусов.

Господствующая политическая "мода" имеет и прочное экономическое основание. С переходом к рыночным отношениям все, в том числе интерпретация истории, становится товаром. Действует закон спроса и предложения. Спрос же определяется потребностями экономически и политически сильных мира сего. Лучше всего вознаграждаются сочинения, соответствующие интересам и "вкусам" последних.

О современной методике деформации прошлого. Обратим внимание лишь на некоторые, наиболее распространенные приемы.

Преобладание описательного и спекулятивного подхода к историческим процессам, когда вопрос о глубинных основаниях исторических событий отходит на второй и третий план. В этом случае открывается поле различных толкований исторических событий, но возможность нахождения истины суживается; историческая картина при этом становится более занимательной, но менее достоверной. Сегодня описательность господствует не только в публицистике, но и в исторической науке. Здесь, вероятно, ее главная слабость.

Описательность, спекулятивность не игнорируют вовсе причинность, но сводят дело к подыскиванию причин, объясняющих происхождение тех или иных событий. Такой подход создает иллюзию научности и убедительности, но в действительности ни на шаг не приближает к истине. Подыскать причины несложно, но чаще всего они оказываются не главными, не глубинными, не охватывают весь комплекс причин, не выявляют механизм причинности. Лишь выведение тех или иных событий, политических решений из реальной жизни гарантирует научный исторический подход.

Рассматривая советский период в истории России, историки и публицисты, как правило, не пытаются вывести "реальный социализм" из всего комплекса внутренних и внешних предпосылок, условий, факторов, а ограничиваются лишь некоторыми, поверхностными процессами, приписывая происходившее или субъективным качествам лидеров, или "врожденной" порочности социализма.

Отношения историка (ученого, политика) к общественно-политическим событиям прошлого и настоящего, разумеется, не может быть идентичным. Причина в том, что прошлое, по существу (не в восприятии), изменить невозможно, - в отличие от настоящего, на которое в какой-то, пусть даже исчезающе малой, мере мы повлиять можем. Кроме того, события прошлого, как правило, связаны с интересами ныне живущих людей. Отсюда следует, что, говоря о прошлом, историк (политик) обязан быть более объективен, менее эмоционален, не злоупотреблять нравственными оценками. В нашей жизни, похоже, все происходит наоборот: эмоции, нравственный ригоризм адресуют прошлому, а настоящее в этом смысле оставляют в покое. Так, восприятие всей советской истории в значительной мере строится на эмоциональном фоне ошибок и преступлений сталинского периода. Постоянно повторяющаяся негативная информация заставляет и все другие события прошлого воспринимать соответствующим образом. Публицисты явно злоупотребляют и оценками исторических событий на основе абстрактных нравственных норм (общечеловеческих ценностей). Историческое морализаторство лишь частично идет от идеализма авторов, в основном за этим стоят политические, идеологические мотивы.
 

КАК АУКНЕТСЯ...

Известно, что прошлое бесчисленными, хотя порой и незаметными путями связано с настоящим будущим - через материальные и духовные богатства, особенности географического положения и геополитической ситуации, через традиции, психологию, менталитет на рода, через многие общественные закономерности, идентично действующие в прошлом и настоящем, и через многое другое. История (как наука) позволяет проследить все эти связи и учесть при формировании современной политики. Знание прошлого не много может дать при поиске инновационных решений, но оно дает возможность избежать повторения ошибок (к сожалению, этой возможностью редко пользуются на практике).

Пуповина, связывающая прошлое с настоящим и будущим, никогда не прерывалась в реальности (ее часто, в том числе сегодня, пытаются перерезать в общественном сознании), хотя в разных обстоятельствах она может быть более или менее прочной. В народе, как показывают социологические опросы, заметно ослабло чувство Родины, уважение к ее истории и культуре. Смердяковых в России стало не меньше, а значительно больше. И в этом, вероятно, самое печальное проявление трагедии, переживаемой нашей страной.

С ускорением общественного развития (в условиях ИТР) влияние прошлого на настоящее и будущее, по-видимому, ослабевает, но не прекращается. Взаимодействие прошлого и настоящего - материя весьма тонкая. Говорят, что прошлое мешает проведению назревших общественных преобразований ("мертвые хватают живых"). И это во многом справедливо. Но не менее справедливо и то, что опора на прошлый опыт может предотвратить непродуманные, поспешные и разрушительные действия, нарушающие органичный процесс развития. Стабильное, органичное развитие обеспечивается не отказом от прошлого, от традиций, а обновлением традиций.

Прошлое на первый взгляд представляется чем-то застывшим, неподвижным, раз и навсегда данным, ни отменить, ни изменить которое невозможно, - ни в целом, ни в деталях. Но это только на первый взгляд.

В действительности прошлое оказывается весьма уязвимым и ранимым. В общественном восприятии оно живет в виде документов, воспоминаний, художественных творений. А их неизменность и объективность уже нельзя считать несомненными. Здесь неизбежно существование различных интерпретаций одних и тех же событий. Исказить прошлое совсем не сложно. Документ можно скрыть, подделать, фальсифицировать; можно показать часть документов прошлого, а остальные "придержать" - многое можно сделать с документом. Воспоминания также бывают весьма субъективны и "отзывчивы" на политические "прессинги", они легко приобретают облик, угодный сильным мира сего. Фантазиям же многих художественных произведений можно только завидовать. Но, скажут, есть же историки-профессионалы, функция которых заключается в реконструировании прошлого в его подлинном виде и выяснении истоков политических событий, - их-то не проведешь. Увы, историку тоже не чужды человеческие слабости. Кроме того, далеко не всегда от него зависит формирование исторического сознания общества. Чаще это делают люди, способные более чутко улавливать современную политическую "розу ветров".

Но, к счастью, и такой "трезвый" взгляд на историю - не истина в последней инстанции. На другом, более глубоком уровне, прошлое оказывается значительно более устойчивым и упругим, лишь "на поверхности" оно представляется неограниченно пластичным. Прошлое умеет мстить за насилие над ним, правда, мстит оно чаще не тем, кто его искажает, а тем, кто позволяет произвольно интерпретировать прошлое, т.е. мстит оно стране и народу.

Влияние фальсифицированного, деформированного прошлого на настоящее и будущее оказывается гораздо более значительным, чем это представляется вольным и невольным сторонникам исторического произвола.

Во-первых, искажение истории, особенно в форме "похоти отрицания", ведет к разрушению общества. Хотя критика прошлого - необходимый элемент в общественном развитии, она не может быть беспредельной, если мы стремимся сохранить естественный, органичный характер развития. В противном случае она наносит обществу долго не заживающие раны. По-своему это естественно, поскольку в этой атмосфере - люди - лидеры и население - перестают дорожить прошлым, его материальным и духовным потенциалом. Утверждается идеология тотального разрушения и построения на чистом месте "нового прекрасного мира". Именно такого рода идеология и практика и восторжествовали - и, увы, не впервые - в СССР и России, о чем совершенно откровенно и поведал один из идеологов радикальных преобразований в России: "Мы... дезорганизовали экономику, государственное управление, национальные структуры". Разрушили, признает он, ничего не создав взамен.

Во-вторых, искажение прошлого исключает саму возможность научно предвидеть ход событий. Ведь все общественные науки - от философии до психологии - в той или иной мере базируются на исторической науке, исторической информации. Классик имел все основания сказать, что, в сущности, есть только одна наука - наука истории. Поэтому искажение истории существенно снижает возможность социального предвидения, прогнозирования, выработки реалистических программ развития общества. Особенно это важно в критический момент развития общества, на его исторических переломах. К сожалению, политикам редко удается в эти моменты удержаться от искушения использовать историю в своих политических целях. Они забывают, что капитал, нажитый на критике прошлого, быстро растрачивается и со временем придется платить уже по своим собственным счетам. Прав Збигнев Бжезинский, утверждая, что "ближайшее будущее (России) в такой же мере неопределенно, как и ее недавнее прошлое".

В-третьих, не менее, а возможно, более важен другой неизбежный результат насилия над прошлым: искаженная, особенно негативная картина прошлого приводит к формированию столь же деформированной нравственно-психологической атмосферы в обществе. Если история страны - цепь удручающих неудач, провалов и поражений, если великий подвиг народа под пером публицистов превращается в "неправое дело", если жители страны изображаются дебилами, рабами, дураками, если исторические лидеры страны - сборище недоумков и негодяев, трудно ожидать формирования в обществе достойного уровня нравственности, особенно в молодом поколении. Вероятно, нет лучшего средства лишить страну будущего, чем деморализация молодого поколения с помощью отчуждения его от истории. Айтматовский манкурт убил собственную мать. Современный манкурт может убить свою страну и свой народ.

История народа, ее лучшие страницы, подвиги его героев во всех успешно развивающихся странах и всегда были главным средством формирования национального единства, патриотического сознания. Фальсифицированная картина прошлого исключает формирование идеологии, которая сплотила бы общество. Напротив, она разделяет, разламывает общество, разрывает его живую ткань, подчиняет страну чужеродным социальным и политическим силам, создает предпосылки гражданской войны.

Историческая правда нужна всем - коммунистам и либералам, правым и левым, консерваторам и прогрессистам, при условии, что они стремятся к возрождению, к благу России. Прошлое, даже самое мрачное, трагическое, должно быть преодолено, а не отброшено, не предано. В противном случае страна становится заложницей прошлого.

"Ты бурь уснувших не буди - под ними хаос шевелится". С какой трагической пророческой силой звучат сегодня слова великого поэта!