Понимание важности и актуальности исторических аспектов восстановления и укрепления единого пространства “Большой России” (под видом СССР), лежавших в основе деятельности И.В.Сталина, будет неполным, если не расширить его границы еще более глубоким экскурсом в прошлое. Это важно по четырем причинам:
          Во-первых, прошлое, как мы убеждаемся практически ежедневно, продолжает отбрасывать тень в настоящее и будущее, демонстрируя неразрывную связь с ними, причем, независимо от пожеланий и амбиций тех или иных представителей политических элит (и контрэлит). Не только в России, но и в других государствах как ближнего, так и дальнего зарубежья.
          Во-вторых, возврат к историческим корням, исторической традиции оживляет представления о нереализованных моделях развития, переход к которым был прерван революционными катаклизмами XX столетия. Не случайно, что сейчас все активнее пробивает себе дорогу взгляд на консерватизм именно как на “реставрацию будущего”².
          В-третьих, воссоздание исторических развилок прошлых эпох – подобно затронутой в предыдущей статье³ проблеме противостояния космополитической и национально-государственной парадигм в советском государственном строительстве, дает ясное представление о том, каким должно быть реставрируемое “будущее”. Разумеется, с необходимой поправкой на реалии современной политики, как внутренней, так и глобальной.
          В-четвертых, к экскурсу в полузабытое прошлое побуждает активизация деструктивных тенденций. Речь, прежде всего, о межнациональных и межконфессиональных отношениях. В условиях отсутствия цементирующего идеологического воздействия со стороны государства, имевшего место в имперскую и коммунистическую эпохи, они все более утрачивают свойственную России гармонию, поворачиваясь своей либеральной “изнанкой”. А это, в свою очередь, приводит к конфликту и столкновению культур и, шире, цивилизационных платформ⁴.
          Наглядные примеры: с одной стороны, требование изменить государственный Герб России, прозвучавшее недавно со стороны ряда представителей мусульманской общественности; а с другой – усиление ксенофобских настроений в русской части общества, свидетельствующее о продолжающейся утрате национальным самосознанием имперского “стержня”; так в поздней Византии, при династии Палеологов, имперская самоидентификация постепенно уступала место греческой, что стало прологом к окончательному краху Второго Рима.
          Пока это столкновение, в основном, не считая Северного Кавказа, развивается в мирных формах. Но прошлогодние события во Франции показывают, насколько хрупка грань, отделяющая мирное противостояние от бунта и, далее, от полномасштабного гражданского конфликта, способного навсегда поссорить и развести между собой имперские народы, сделав реставрацию единой государственности по-настоящему невозможной.

          Известный мыслитель русской эмиграции Г.П.Федотов, формулируя пути и способы выхода России из коммунизма, еще в 20-е годы писал о трех уровнях самосознания⁵.
На низшем из них – национальном – русская, украинская, белорусская, грузинская и другие самоидентификации осуществляются отдельно друг от друга и направлены на сохранение своего этноса, его традиций и культуры.
          Второй, промежуточный уровень – общероссийский. В его рамках упомянутые идентификации сливаются в общих границах единого государства. Институционально – это уровень федеративной государственности (ленинского СССР или современной Российской Федерации), краеугольным камнем которого является идея суверенитета каждого этноса, получившая максимальное развитие в ленинском тезисе о “самоопределении, вплоть до отделения” или в  памятном призыве Б.Н.Ельцина “глотать суверенитеты”.
          Однако, наивысшей степени абсурда федерализм достиг в 1999 г., когда в документах учрежденного в историческом зале Санкт-Петербургского Таврического дворца движения “Вся Россия” был открыто провозглашен лозунг “формирования Центра регионами”⁶, своеобразной диктовки сильными субъектами Федерации слабой Москве – уже не примаковской, но еще не путинской – условий ее фактической капитуляции перед региональными “баронами”⁷.
          Третий, высший, по Федотову, уровень – имперский.
В нем не существует отдельных этнических и территориальных идентификаций: они растворены в единой империи, привлекательность которой для каждого из входящих в нее народов – не только в защите от сильных и агрессивных соседей.
          Это проявлялось не только в единых технологиях и инфраструктуре, позволяющих имперской периферии в кратчайшие сроки заимствовать и внедрять инновации, появляющиеся в Центре (причем, делая это при помощи самого Центра). Но, прежде всего, – в ее (империи) универсальном наднациональном характере, предоставляющем выходцам из окраинных народов уникальную, ни с чем не сравнимую возможность реализовать свой потенциал на имперском уровне, преодолевая тем самым комплекс своей “малости”, национальной ограниченности и местечковой провинциальности⁸.
          Что касается общей территории, то внутри нее благодаря этому практически исчезают межнациональные границы, а сама она превращается в имперское евразийское геополитическое пространство – естественную среду обитания ВСЕХ народов империи.
          Очевидно, что именно на имперский уровень общественного сознания СССР вышел при Сталине. (Это стало решающим фактором его победы в Великой Отечественной войне). Вышел, прежде всего, благодаря программе “автономизации”, фактически реализованной в противовес ленинской федеративной модели.
          Вывод напрашивается сам собой: ленинский и сталинский СССР – не только два абсолютно разных государства, но и две абсолютно разных модели государственности, каждая из которых соответствует своему уровню “федотовской” самоидентификации. Ленинская – промежуточному, федеративному, а сталинская – высшему, унитарному.
          Исходным пунктом ленинской модели, как помним, послужила теория о “двух тенденциях в национальном вопросе” – центростремительной и центробежной⁹.
                    Отметим, что само признание закономерности существования этих тенденций применительно к России предполагало чередование фаз их доминирования.
Таким образом, будущий распад СССР был, по сути, запрограммирован, заложен в методологическую основу политической философии В.И.Ленина, его соратников и сторонников, какими бы “лозунгами момента” они при этом ни прикрывались, к какой бы классовой солидарности ни призывали, какими бы универсалистскими заблуждениями ни руководствовались.
          Частично такой казус объясняется тактическим характером ленинской политики, ставившей решение постоянно возникающих текущих задач вперед выработки стратегической перспективы¹⁰.
          Но главное, все-таки, не в этом.
Главное – в идеологических особенностях космополитизма, прежде всего, в заложенных еще Марксом представлениях о гипертрофированном значении экономических отношений и недооценке остальных факторов, в первую очередь, цивилизационного.
          Отметим, что те же универсалистские изъяны содержатся и в абсолютном большинстве либеральных теорий как “исторических”, так и современных.
          Это не случайно, особенно если вспомнить, что Ленин включал либерально-рыночную теорию британских экономистов А.Смита и Д.Риккардо в число основных источников марксизма¹¹.
          Сталинская модель ввиду постоянного укрепления политической, административной и, что особенно важно, идеологической вертикали, если не исключала такой распад страны полностью, то сводила его к минимуму.
          Только в недрах этой системы могла появиться на свет отнюдь не эфемерная, а вполне реальная цивилизационная общность – советский народ. Другое дело, что в рамках официального господства коммунистической идеологии эта общность, будучи надэтнической, была еще и над- (точнее, без-) религиозной. Но это уже другая проблема, решение которой зависит не от жесткости конкретного политического режима (включая сталинский), а от его готовности к институциональной реставрации (в тех или иных формах) традиционного самодержавного устройства.
          Готов ли был к этому Сталин?
          Очевидно, что нет.
          Однако, зная динамику и темпы трансформации его взглядов и действий, можно предположить, что долго ждать, возможно бы, и не пришлось. Слишком сильный импульс в этом направлении был дан сначала заговором “объединенной троцкистско-бухаринской оппозиции” (середина 30-х годов), а затем военной катастрофой лета и осени 1941 г.
          Известный историк Ю.Н.Жуков утверждает, что взгляды Сталина быстро эволюционировали к восстановлению традиционных основ российской власти¹².
          Вспомним важный исторический факт.
          Речь идет о контактах вождя с будущим патриархом Антиохийским и всего Востока Илией IV в 1941–1953 гг.¹³, результатом которых стало выполнение большинства его духовных рекомендаций, включая личную молитву Сталина в Успенском соборе Московского Кремля – усыпальнице русских монархов.
          Очевидно, что любая подобная трансформация рано или поздно сопровождается соответствующими институциональными переменами, которые, как следует из предыдущей статьи³, вождем не только готовились, но и к концу жизненного пути были частично осуществлены.
          Это и фактическое упразднение – как с юридической, так и с политической точек зрения – советской власти, осуществленное Конституцией 1936 г.¹⁴.
          Это – и первый шаг по пути разделения партийной и государственной властей, осуществленный по настоянию Сталина XIX съездом ВКП(б)–КПСС.
          Отметим, что разрушение самодержавия в свое время также начиналось с эрозии знаменитой уваровской триады (“Православие, самодержавие, народность”), приведшей к принудительной девальвации декларируемых Православием традиционных ценностей, секуляризации, а затем и обезбоживанию общественного сознания (осуществленных – не забудем, под прямым воздействием западнической, либерально-социалистической интеллигенции).
          И здесь мы подходим к главному, на наш взгляд, условию национально-государственного возрождения, выстраданному, можно сказать, всей историей XX столетия, – необходимости дополнения нынешней системы разделения властей – институциональной, во многом, формальной, другим, более фундаментальным, исторически обоснованным разделением – на светскую и духовную.
          Сопоставим исторический опыт России и Запада.
          В Западной Европе римско-католическая церковь в лице папы обладала не только духовной, но и светской властью.
          С формированием национальных государств она начала вступать в конфликты с европейскими монархиями, ограждавшими свой суверенитет от Ватикана разными средствами, включая борьбу за инвеституру – право назначения местных епископов¹⁵. 
          С развитием идей Возрождения и, особенно, консилиаризма – западной соборности – тенденции, не продержавшейся, впрочем, и четверти века (в XV в.), а также пришедшей ей на смену Реформации (XVI в.), все более активное развитие приобрели гуманистические идеи, включая принцип разделения властей, авторство которого принадлежит Ш.Монтескьё.
          В России, в русле византийской традиции, разделения властей в западном понимании никогда не существовало. Краткие периоды реальной автономии парламента от исполнительной власти (в 1917 г. и 1991–1993 гг.) неизменно приводили к двоевластию и кровавым революционным потрясениям. Одновременно и духовная власть, начиная с ликвидации патриаршества в эпоху петровских реформ, оказалась деконсолидированной и подчиненной государству в лице Священного синода во главе с назначавшимся императором обер-прокурором.
          Ближе к 1917 г. ситуация, однако, стала выправляться: признаком этого, в частности, явилось предпринятое в начале XX в. существенное повышение статуса Москвы не только как традиционного духовного центра империи, но и как “второй столицы”. Поместный собор, состоявшийся в конце 1917 г. и восстановивший патриаршество, с одной стороны, конечно же, запоздал. Но, с другой – продемонстрировал высокую готовность к этому давно назревшему шагу не только самой Церкви, но и ушедшей царской власти. К восстановлению “симфонии” царства и священства все в принципе было готово. Помешал большевистский переворот, поставивший Православие в ранг “главного врага” новой власти – уже советской.
          Великая Отечественная война способствовала повороту в отношениях между “царством” (точнее, его советским аналогом в лице сталинской власти) и священством. Однако с приходом к власти хрущевской, а затем брежневской группировок секулярные универсалистские тенденции вновь взяли верх, вызвав очередную волну антиправославных репрессий, особо примечательную тем, что осуществлена она была на фоне “разоблачения” сталинского “культа личности”.
          Что сегодня? Вот данные социологического исследования¹⁶.
          Хорошее отношение к Вере (любой) и верующим выявлено у 84% опрошенных; более 63% заявили о себе как о верующих (атеистами назвались только 15%).
          72% считают необходимым признание Православия важнейшей национальной и государственной традицией. 
          Треть респондентов уверена, что мнение Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II должно учитываться при решении важнейших государственных вопросов.
          Особо отметим, что организаторы опроса подчеркивают, что среди его участников повсеместно преобладали молодые люди, интеллектуально и духовно сформировавшиеся уже после распада СССР¹⁷.
          Что из этого следует? При том, что удельный вес воцерковленных граждан остается на прежнем, крайне незначительном уровне в 4,4%, очевидно, что значительная часть населения, даже не являясь по-настоящему верующими, готова принять Православие, как минимум, в качестве подобия национальной идеи (или идеологии). Возможно, реакцией именно на это обстоятельство является появление законодательной инициативы, предполагающей придание духовным учебным заведениям государственного статуса.
          В этом случае их выпускники смогут на законных основаниях получать работу в системе народного образования, учреждений науки и культуры. А это – мощный задел на будущее.
          Другой фактор, основательно в современных условиях подзабытый – специфика Конституции РФ (1993 г.), выводящей главу государства за рамки официально провозглашенного разделения властей. Говоря об этом, аналитики, как правило, апеллируют к опыту смешанной, президентско-парламентской формы правления, например, к Франции. Однако, очевидно, что один институциональный фактор без опоры на историческую традицию бессилен. Стало быть, российская специфика – в близости российской властной системы не столько к французской, сколько к собственному опыту единства власти, предполагающего лишь ее функциональное разделение при явном верховенстве “первого лица” (какими бы официальными титулами это должностное лицо ни обладало). И препятствия, которые стоят на пути восстановления светско-духовной “симфонии”, непреодолимыми в этой ситуации отнюдь не выглядят. Особенно если вернуться к упомянутому взгляду на консерватизм (а курс В.В.Путина, очевидно, консервативен) как на “реставрацию будущего”.
          Итак, вторая историческая развилка, на которой российская государственность свернула “не туда”, возвращает нас в смутный период конца XIX – первой четверти XX столетий, а также в эпоху петровских реформ, “ценой” которых стала утрата исторически свойственного нашей стране разделения власти на светскую и духовную.
          Следует подчеркнуть, что восстановление традиционного статус-кво не предполагает отказа от разделения властей (точнее, функций единой власти) на законодательную, исполнительную и судебную. Но осуществляться оно может лишь внутри СВЕТСКОЙ власти, не препятствуя ни укреплению властной вертикали, ни восстановлению духовной идентичности.

          Выбор, сделанный на развилках, которые русское общество миновало еще на заре своей истории, в IX–X и XIII–XIV вв., в отличие от предыдущих, пересмотру не подлежит – не за давностью лет, а в связи с обстоятельствами, о которых и пойдет речь.
          Главной из этих развилок, разумеется, стала христианизация Руси, начало которой было положено в 860 г. легендарным визитом князя Аскольда в Константинополь. Завершившись в 988 г. при князе Владимире I, этот процесс обусловил четкий выбор в пользу восточного, византийского христианства против христианства западного, римского¹⁸. Вхождению в западное духовное сообщество на условиях признания “вселенских” претензий папства и превращения в часть Первого (или “ветхого”) Рима наши предки предпочли унию с новым, Вторым Римом. Спустя почти 500 лет после падения Константинополя, именно это обстоятельство позволило России превратиться в наследницу Византии, хранительницу ее имперских традиций, став Третьим Римом – самостоятельным духовным и политическим центром, столицей вселенского Православия.
          Другой исторический поворот ранней Русью был пройден при значительно более драматических обстоятельствах – в условиях почти совпавшего по срокам нашествия с Востока (монгольский хан Батый) и с Запада (силы Тевтонского ордена). Выбор в пользу Золотой Орды, сделанный одним из наиболее почитаемых русских святых – князем Александром Невским, как известно, был напрямую обусловлен византийской геополитической ориентацией.
          Бывшие в то время язычниками монголы предоставили Руси возможность духовного самоопределения (именно благодаря этому в недрах Орды к XV в. вызрела будущая Московская государственность).
          Экспансия же Тевтонского ордена, если чем и отличалась от более ранних устремлений римских пап и западных императоров подчинить себе Русь, то только вооруженным характером очередной попытки, предпринятой рыцарями ордена, созданного при прямом участии и покровительстве Ватикана в эпоху крестовых походов¹⁹.
          Другой аспект: даже после принятия ислама (в XIV в. при хане Узбеке) Орда не ущемляла русского Православия, а вступила с ним в геополитическое взаимодействие. Именно тогда начал формироваться сплав русско-православной и тюрко-исламской культур, который ближе к концу второго тысячелетия перерос в цивилизационное и имперское единство народов “Большой России”, о котором говорил Г.П.Федотов.
          Подтверждением верности восточного выбора стала и Куликовская битва (1380 г.), вокруг которой в прошлом, юбилейном году было сломано столько копий.
          Благодаря стараниям отечественных историков, прежде всего, Л.Н.Гумилева²⁰, мы сегодня знаем, что конечной целью взбунтовавшегося против центральной власти темника Мамая была не Москва, а сама Золотая Орда, где он, пользуясь поразившим ее политическим кризисом, собирался потребовать от хана Тохтамыша свою долю власти. Для достижения этой цели он шел на соединение с литовским войском, предотвратить которое Дмитрию Донскому удалось именно благодаря исторической победе, одержанной на Поле Куликовом. Двигался Мамай из Причерноморья, а вооружали и финансировали его правившие бал в Крыму западные европейцы – генуэзские торговцы, в обмен на предоставление им концессий на русском севере. И, наконец, из летописей известно, что русский князь сообщил Тохтамышу о победе над Мамаем, чем тот был весьма обрадован²¹.
          Стало быть, речь идет не о победе русских над татарами, как пытаются представить дело те, кто привык мыслить стандартными штампами, а о совместной борьбе двух народов против очередного нашествия западных “крестоносцев”. Характерной в связи с этим представляется оценка, высказанная духовным вдохновителем Куликовской битвы – преподобным Сергием Радонежским, заявившим, что “с латинянами (то есть, европейцами, интересы которых представлял Мамай) общих дел быть не может”²². Понятно, что этот выбор и сегодня не по душе всячески интригующим против него сторонникам “европейской ориентации” и “общечеловеческих ценностей”.

          Как итог постараемся сформулировать краткий перечень общеисторических  закономерностей, учет которых способен связать прошлое России с ее настоящим и будущим.
          1. “Реставрация будущего”, которая все активнее ставится в центр исторической миссии российского консерватизма, в качестве главного пункта предполагает возвращение к истокам духовного и геополитического выбора, раз и навсегда сделанного Россией в самом начале ее исторического пути. В соответствии с ним, страна сохраняет верность византийской, православной традиции и в геополитическом плане взаимодействует с западной цивилизацией только при условии опоры на союз с исламом и другими восточными культурами, прежде всего, конфуцианской и индуистской²³.
          Сторонникам “теории прогресса” специально укажем на то, что античный Рим, первоначально будучи республикой, эволюционировал именно к империи, и никто, разумеется, не считал и не считает это регрессом.
          “Новый республиканизм”, появившийся в эпоху Возрождения и апеллировавший к языческой античности, по сути, отвергающей христианство, – не более чем виток диалектической спирали.
          Поэтому реставрация империи, как более совершенной политической формы, неизбежна. Тем более, учитывая существование документальной версии о том, что ее разрушение как на Востоке, так и на самом Западе во многом стало следствием целенаправленного и деструктивного по своей сути глобального политического моделирования²⁴.
          Непременным условием имперского возрождения было и остается дополнение свойственного российской традиции единства власти (при разделении ее функций между тремя ветвями) углубленным взаимодействием светских и духовных властей.
          Общество, к этому, в целом, готово. Но в новых условиях доминирования евразийской концепции, предполагающей общую ответственность народов за судьбу империи, существенно возрастает значение цивилизационного фактора – сохранения и углубления исторического союза различных духовных культур, прежде всего, православной и исламской.
          2. Преодоление разрывов исторических времен, произошедших в начале и в конце XX в. в результате большевистских революций (коммунистической и либеральной), предполагает возвращение советского и современного периодов развития российской государственности в общий имперский контекст.
          Достижение этого осуществляется соединением разрушенной традиции с опытом тех фаз эволюции коммунистического и “демократического” режимов, которые имеют выраженный консервативный (термидорианский) характер и представляют собой восстановление (в том или ином виде) свойственной России вертикально-интегрированной формы правления и персонифицированного общенационального лидерства. Очевидно, что в данном случае имеются в виду политические режимы, установленные в периоды правления И.В.Сталина и В.В.Путина. Ленинский, хрущевский, частично брежневский и, безусловно, горбачевско-яковлевский и ельцинский опыт с имперским контекстом несовместим.
          Примером, прототипом и, одновременно, шагом к имперской государственности авторы считают опыт Н.А.Назарбаева, явно недооцененный как современными политиками, так и современной политической и общественной наукой.
          Идеологическим ориентиром, на наш взгляд, служит исполнившееся пророчество К.Н.Леонтьева о том, что надеждой на поворот Европы к “органической разновидности” является именно Россия, а, точнее, – ее “…реакция, имеющая возможность совпасть с благоприятным для религии и культуры разрешением восточного вопроса”²⁵.
          Именно в РЕАКЦИИ, являющейся квинтэссенцией курса и политики Сталина, следует искать ответ на риторический вопрос о том, почему империя (пусть и на короткое время) была воссоздана вождем партии, считавшейся крайним, идеологически ортодоксальным воплощением антинационального духа.
          При этом следует отдавать отчет в том, что российская имперская идея – в прошлом и будущем – принципиально несовместима ни с национализмом, сужающим народное сознание до размеров собственного этноса, ни, тем более, с интернационализмом – ввиду его генетического родства с космополитизмом²⁶. Интернациональных империй не бывает; вместо них, как правило, возникает интернационал, строительством которого в настоящее время и занят Запад, совсем не случайно опирающийся при этом на космополитическую концепцию “общечеловеческих ценностей”. Имперская идея, как высший (по Г.П.Федотову) уровень самосознания, это, по удачному выражению С.М.Сергеева, – синтез “традиционных ценностей” российского общества и “социально-политико-экономического Модерна”, своего рода наднациональная “суперидеология”²⁷.
          3. Важнейшим условием практической реализации имперского опыта является восстановление свойственной ему системы ценностей, квинтэссенцией которой является общенациональная идеология. Под ней мы подразумеваем комплекс приоритетов, составляющих каркас стабильности и согласия основных национальных, конфессиональных, социальных, корпоративных и иных общественных групп, основу их представления о содержании национальных интересов, прошлом, настоящем и будущем страны, а также взглядов на пути и технологии их обеспечения.
          Не вызывает сомнений, что в условиях конституционного запрета на идеологическую монополию, подобный консенсус может быть реализован лишь на основе укрепления взаимодействия светской и духовной власти, которое, к тому же, создает для него не только приемлемую, но и удобную форму.

        ¹ Продолжение. Начало см. “Обозреватель–Observer”. 2006. № 1.
        ² Холмогоров Е. Реставрация будущего // http://www.apn.ru/?chapter_name=print_advert&data_id=403&do=view_single
        ³ Шатиров С., Павленко В. Современный аспект  советского опыта национально-государственного строительства // Обозреватель–Observer. 2006. № 1.
        ⁴ Духовно-культурный аспект для цивилизационной идентификации – определяющий. Как указывал  консервативный русский мыслитель К.Н.Леонтьев, для будущего России важна, в первую очередь, СВОЯ, традиционная идеология. А техника и технологии при этом могут быть чьими угодно.
        ⁵ Федотов Г.П. И есть, и будет: размышления о России и революции. Париж, 1932.
        ⁶ Программные тезисы Учредительного съезда движения “Вся Россия” (22 мая 1999 г.). СПб, 1999. 
        ⁷ В необходимости жесткого противостояния этой парадигме – корни острой борьбы, развернувшейся в преддверие выборов в третью Государственную думу между лужковско-шаймиевским блоком “Отечество – Вся Россия” и прокремлевским “Единством”. Победа Кремля продиктовала условия, на которых стало возможным последующее объединение двух “партий власти”. Главное из них – признание незыблемости вертикально-интегрированной модели государственного устройства, отказ и сдача в архив побежденными “регионалами” идеи доминирования субъектов Федерации над федеральным Центром. Последующие события, суть которых выражается формулой перехода от “сдержек и противовесов”, а также “олигархизма” ельцинской эпохи к “вертикали власти”, провозглашенной В.В.Путиным, – наглядно продемонстрировали стратегический характер сделанного выбора. (Показательно, что эволюция от “слабого”, по сути, конфедеративного ленинского СССР к “сильному” и унитарному сталинскому осуществлялась похожим путем: за счет подавления узконациональных или корпоративных амбиций – от грузинских, украинских и среднеазиатских национал-сепаратистов до оппозиционеров из так называемой “Промышленной партии”).
        ⁸ Наглядный пример – судьба самого Сталина.
        Еще более наглядный – эволюция таких деятелей, как Г.А.Алиев и Э.А.Шеварднадзе, которые сначала, благодаря вхождению их республик в состав СССР, совершили головокружительный взлет до столичных высот. А затем, после его распада, вынуждены были десантироваться из имперского центра обратно в свои национальные доминионы, существенно сузив масштаб своего геополитического влияния.
        Иначе выглядит современная практика еще одного представителя бывшей советской элиты – Н.А.Назарбаева. Будучи сторонником евразийства, он успешно строит в Казахстане прототип будущей “новой империи” – унитарной, многонациональной государственности со стержневой ролью признанного государствообразующим казахского народа  (Назарбаев Н.А. Евразийский союз: идеи, практика, перспективы. М., 1997). Опыт Назарбаева – важнейшее общее достояние всех бывших советских народов, неотъемлемый этап их эволюции от постимперской к неоимперской самоидентификации.
        ⁹ Ленин В.И. Критические заметки по национальному вопросу. Полн. Собр. Соч. Т. 24. С. 113–150.
        ¹⁰ НЭП, который современные сторонники Ленина любят приводить в качестве примера его политической гибкости, – прекрасная иллюстрация приоритета тактических действий над стратегией (а также неадекватности самой стратегии). Его введение означало фактический пересмотр принятой за два года до этого (1919 г.) Второй программы РКП(б) – документа, выполненного в рамках сугубо классового подхода, провозглашавшего приоритет “мировой революции” и строительства социализма методами “военного коммунизма”. 
        Реанимация “ленинских основ партийной жизни” при Н.С.Хрущеве привела к аналогичному казусу. Третья партийная программа (1961 г.), провозгласившая форсированное строительство коммунизма, во внутриполитическом отношении оказалась не более адекватной, чем предыдущая. Кроме этого, она нанесла стране непоправимый внешнеполитический ущерб, спровоцировав противостояние СССР с Западом на поле борьбы за глобальное лидерство, то есть в заведомо проигрышных условиях.
        ¹¹ Ленин В.И. Три источника и три составных части марксизма. Полн. Собр. Соч. Т. 23. С. 40–48.
        ¹² Жуков Ю.Н. Сталин не нуждался в партии власти // Политический журнал. 2004. № 15. 26 апреля. С. 76–78.
        ¹³ В послании митрополита Илии Сталину (осень 1941 г.) содержался рекомендуемый перечень его действий в духовной сфере: открытие храмов, монастырей (их было открыто более 20 тыс.) и учебных заведений; возвращение священников с фронтов, из тюрем и ссылок; недопущение сдачи немцам Ленинграда и Сталинграда, молебны и крестные ходы в этих городах, а также в Москве. Сам Илия неоднократно с триумфом приезжал в СССР, участвовал в Поместном Соборе Русской Православной Церкви (1945 г.), лично служил в Никольском и Владимирском кафедральных соборах Ленинграда, посещал Псково-Печерский монастырь, был удостоен Сталинской премии, средства от которой он направил на восстановление нашей страны.
        Первой зарубежной поездкой вновь избранного в 1945 г. патриарха Московского и Всея Руси Алексия I стал визит именно в Антиохийский Патриархат.
        ¹⁴ Антисталинским документом, с этой точки зрения, следует признать не только “разоблачительный” доклад Хрущева на XX съезде КПСС (1956 г.), но и “брежневскую” Конституцию 1977 г., провозгласившую КПСС “руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политических и общественных организаций”.
        ¹⁵ Основатель Священной Римской империи Карл Великий был впервые коронован папой Львом III (800 г.) в обмен на получение папским престолом независимости от Константинополя (Воробьев- ский Ю.Ю. Аненербе – оккультный меч Рейха // М., 2004. С. 16).
        Русский поэт и консервативный мыслитель Ф.И. Тютчев по этому поводу писал: “…Папа, восстав против вселенской Церкви, узурпировал права Империи, которые поделил как добычу с так называемым императором Запада”. (Тютчев Ф.И. Россия и Запад // http://www.pravaya.ru/govern/392/2529?print=1)
        А вот позиция самого Ватикана в изложении папы Григория VII Гильдебранта (в документе “Dictatus Papae”): “Римскому первосвященнику должно быть позволено низлагать императоров…; он вправе освобождать народы от их присяги недостойному человеку”. (Цит. по: Дворкин А.Л. Очерки по истории Вселенской Православной Церкви. Нижний Новгород, 2003. С. 704).
        ¹⁶ Исследование проведено в 26 субъектах Федерации всех семи федеральных округов в 2005 г. под руководством заместителя декана социологического факультета МГУ проф. И.Рязанцева.
        ¹⁷ Молодые встречают рождество. Три четверти российской молодежи признают Православие основой русской культуры // http: // flb.ru/info/35986.html
        ¹⁸ Попытки Запада вернуть Русь в орбиту католического влияния не прекращались вплоть до самого падения Византии.
        В 956 г., например, император Священной Римской империи Оттон I снарядил в Киев посольство Адальберта, назначенного епископом русских земель, но тому, ввиду крайне негативной реакции киевлян, пришлось покинуть столицу, спасаясь бегством.
        В 973 г. Оттон созывает съезд католических посольств, на который приглашает и посольство Руси.
        В 1439 г., за 14 лет до падения Константинополя, русский митрополит Исидор в составе византийской делегации подписал Ферраро-Флорентийскую унию с Ватиканом, но по приезде в Москву был немедленно смещен и заключен под арест великим князем Василием II, заклеймившим его как еретика. Это стало поводом к распространению на Русскую Православную Церковь действовавшего в восточном христианстве принципа пентархии – автокефальности апостольских церквей, представители которых соединялись лишь на Вселенских соборах. С этого момента ее предстоятель стал избираться уже не в Константинополе, а в Москве.
        Нельзя забывать и о последовавшем за падением Византии браке великого князя Московского Ивана III с племянницей последнего византийского императора (Константина Палеолога) Софьей, которая, несмотря на все ухищрения Ватикана, привезла с собой в Москву атрибуты императорской византийской власти, вручив их своему мужу. (Карева В.В. История средних веков. М., 1999. С. 44–50).
        ¹⁹ Полное название ордена – Тевтонский орден меченосцев св. Марии.
        ²⁰ Гумилев Л.Н. От Руси до России. М., 2001. С. 158–162.
        ²¹ Что до сожжения Москвы золотоордынским ханом спустя два года после исторической битвы, то оно явилось следствием провокации, устроенной против Дмитрия Донского его конкурентами – суздальскими князьями, опиравшимися на поддержку все той же Литвы.
        ²² Цит. по: Карпец В.И. Православие и латинство // http://www.pravaya.ru/584/673?print=1
        ²³ Заявление В.В.Путина об исторических связях России с исламом, сделанное в Грозном, как и предпринимающиеся им усилия в направлении инкорпорации нашей страны в исламское сообщество (в рамках Организации “Исламская конференция”), а также активизация экономических и военно-политических контактов с Китаем, Индией, Ираном, Пакистаном и другими участниками и наблюдателями Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), могут рассматриваться шагами именно в этом направлении.
        ²⁴ Ю.Воробьевский подтверждает этот тезис ссылкой на некий архивный документ, датируемый 17 апреля 1917 г. В нем, по его словам, указывается на “мистический” характер Первой мировой войны и рассматривается вопрос о расчленении европейских империй, мешающих созданию мировой республики. (Воробьевский Ю.Ю. Аненербе – оккультный меч Рейха. М., 2003. С. 56).
        ²⁵ Леонтьев К.Н. Национальная политика как орудие всемирной революции. Записки отшельника. М., 1992. С 502.
        ²⁶ Различия между понятиями “интернационализм” и “космополитизм”, по мнению бывшего министра по делам национальностей в правительстве РФ В.Ю. Зорина, а также его соавторов – ученых А.И.Вдовина и А.В.Никонова, кроются исключительно в классовом (то есть, большевистском) подходе. 
        Космополитизм – это интернационализм капитала, буржуазии, а интернационализм – космополитизм рабочего класса, “красный космополитизм”. В остальном же они преследуют одну и ту же цель – слияние наций. (Вдовин А.И., Зорин В.Ю., Никонов А.В. Русский народ в национальной политике. XX век. М., 1998. С. 88).
        Делая такой вывод, соавторы ссылаются на исследование известного советского ученого Я.Л.Раппопорта, который в критике так называемого “дела врачей” отталкивался от трудов теоретиков марксизма, в которых понятия “интернационализм” и “космополитизм” “…мирно уживались, научно анализировались и не были в такой острой, непримиримой вражде, как в описываемый период 40-х годов”. (Раппопорт Я.Л. На рубеже двух эпох. Дело врачей 1953 года. М., 1988. С. 23).
         ²⁷ Сергеев С.М. Русский национализм и империализм начала XX века // Нация и империя в русской мысли начала XX века / Под ред. Сергеева С.М. М., 2004. С. 19, 16.