Статьи
Обозреватель - Observer

МЕЖДУНАРОДНЫЕ АСПЕКТЫ
ЕВРАЗИЙСКОЙ ИНТЕГРАЦИИ1

“Управляемый” конфликт
против евразийского выбора

 

В.Павленко,
кандидат политических наук

         Рассмотрев исторические и идеологические аспекты, влияющие на современный российский выбор, мы получили возможность убедиться в том, что альтернатива интеграционным процессам, по сути, отсутствует. Если, конечно, не считать таковой замыкание Российской Федерации в ее современных границах, равносильное утрате всякой исторической перспективы. (Отметим, что именно этого добиваются от нас как сторонники глобальной универсализации, так и их креатура в самой России)2.
          Но насколько соответствует интеграция с Россией интересам самих субъектов бывшего СССР?
          Неизбежность воссоединения, как помним, еще в 20-е годы доказана евразийцами, в частности, Г.В.Вернадским – автором упоминавшегося в предыдущих статьях исторического закона цикличности организации евразийского пространства, на котором периоды раздробленности всякий раз сменялись объединением и формированием единой государственности3.
          Кроме закономерности новой консолидации, из этого закона органично вытекает и второй вывод: если интеграционные процессы по тем или иным причинам не сможет возглавить Российская Федерация, ее место займет кто-нибудь другой. А, точнее, другие.
          Кто именно? После краха ГУУАМ на роль альтернативы Москве все активнее продвигается так называемое “Содружество демократического выбора” (СДВ) с географическим центром в Киеве, геополитическим – в Вашингтоне и геостратегическим – в Лондоне.
          В столкновении Москвы с Киевом ясно прослеживаются определенные технологии, применяемые в отношении не только России и бывшего СССР, но и всех субъектов существующего миропорядка. В рамках проекта, именуемого “глобализацией”, с одной стороны, подготавливается и всячески поощряется развитие центробежных тенденций в крупных (особенно многонациональных) государствах и их фрагментация на этнической основе, а с другой – этно-государственные образования усиленно вовлекаются в межгосударственные объединения, центры принятия решений в которых находятся за их пределами (НАТО, Евросоюз, различные региональные альянсы), а их элиты – в некие “неофициальные” клубы и ассоциации внешнеполитического планирования.
          В сумме эти действия не только не противоречат, но и дополняют друг друга. Дробление крупных государств существенно ограничивает их конкурентоспособность. Кроме того, уровень их самоидентификации (по упомянутой шкале Г.П.Федотова) в процессе обособления опускается с высших ступеней – имперской и общегосударственной, на низшую – национальную, а точнее этническую4. Резкое сужение круга задач и геополитического влияния в сочетании с памятью о сопричастности к имперскому величию быстро трансформируются в комплекс неполноценности, который, как правило, находит выход в местечковом национализме. Мелкими субъектами (точнее, их элитами), ввиду ограниченности их кругозора, слабости, амбициозности и перманентной конфликтности, проще манипулировать. Они более зависимы от внешней поддержки, обставляемой рядом условий, смысл которых – в отказе от собственной истории и духовно-культурных корней в пользу неких “универсальных ценностей”, основу которых составляет секуляризованный индивидуализм. Внедрение его в общественное сознание, как указывает ряд исследователей, осуществляется под прикрытием таких понятий как “прогресс”, “цивилизованность”, “культурность”, “просвещенность”5 и маскируется поддержкой местных элит в их противостоянии бывшему имперскому центру. 
          Перед нами практически идеальный механизм глобального управления, обеспечивающий как создание “управляемых” кризисов, так и упорядоченное “переваривание” их результатов. В наиболее доходчивой форме смысл и методология глобального управления раскрываются политологом Л.Н.Шевцовой из Московского центра Карнеги6. Такие основополагающие понятия как “суверенитет”, “территория”, “мощь”, “державность”, по ее мнению, “уже выброшены из политического лексикона”. Вместо них г-жа Шевцова предлагает использовать “компромисс”, “влияние”, “договоренность”…7. Словом, все то, что позволяет добиться разрешения конфликта в нужном для его организаторов ключе. В том, что это не частное мнение, а четко отработанная методика, легко убедиться на примере “оранжевой” революции на Украине. Применение именно этой терминологии, как помним, было поставлено представителями Евросоюза в центр “урегулирования” конфликта, осуществлявшегося, добавим, не правовыми, а сугубо политическими средствами.
          На практике “управление” конфликтами выглядит следующим образом. 
          Первая мировая война привела к распаду всех воевавших друг против друга европейских империй – Российской, Германской и Австро-венгерской, который затем был легитимирован Версальским договором 1919 г.
          Ряд конфликтов на Балканах в 90-х годах обеспечил ликвидацию Югославии, которая завершилась поэтапным включением противостоявших друг другу субъектов в орбиту влияния США и НАТО. 
          Иракский конфликт уже привел к смене власти в Испании и Германии.
          Кроме того, существенно ослабленными вышли из борьбы вокруг него как французский президент Ж.Ширак, так и его американский коллега Дж.Буш-мл.
          Из той же серии и “карикатурный” скандал, начатый оскорбительными для мусульман публикациями в европейской прессе и продолживший список провокаций, рассчитанных на углубление хаоса там, где не получается быстро добиться полной управляемости конфликтов и упорядочения их результатов.
          Посмотрим, как проецируются указанные технологии на ситуацию, складывающуюся сегодня на евразийском пространстве.
          Поскольку упомянутое СДВ в сущности – не более чем инструмент в руках его организаторов, становится очевидным, что минимум, на что рассчитывают “заказчики” очередного “управляемого” кризиса, – создать инструмент постоянного давления на Россию в виде строительства на ее западных границах “санитарного кордона”, изолирующего ее от “старой Европы” – по аналогии с упомянутой Версальской системой, обеспечивавшей контроль над побежденной Германией и изоляцию большевистской России. “Газовый конфликт” – явление именно этого порядка.
          Как максимум, речь, вопреки предположениям многих представителей патриотической общественности8, идет о превращении Киева отнюдь не в новый центр консолидации евразийского пространства (“Россию-2”), а, скорее, в инструмент его дальнейшей фрагментации, распространяющейся, возможно, и на саму Украину. По мнению украинского публициста В.Карасева, республика может превратиться в “территорию, по которой будут ходить современные “кочевники” и “орды” в виде транснациональных корпораций, у которых нет родины, а есть только интересы”9.
          В реальности подобного прогноза убеждает опыт других субъектов евразийского пространства.
          Противостояние с Россией не только ничего не дало ни Узбекистану, ни Азербайджану (включая поиск путей разрешения Нагорно-Карабахского конфликта), но и поставило эти республики на грань “оранжевых” революций, предотвращение которых при поддержке Москвы, напротив, позволило в короткие сроки укрепить политическую стабильность.
          Противоположные примеры.
          В Белоруссии, Казахстане, Таджикистане, частично в Армении, сохранивших стратегическую ориентацию на Москву, “оранжевые” тенденции развития не получили.
          А отвернувшаяся от бывшего имперского центра Грузия (которой сама империя, кстати, обязана очень многим) остается нестабильной и раздробленной на третьем году правления “оранжевого” режима.
          Получается, что субъекты бывшего Советского Союза противопоставляются Российской Федерации по той же схеме “управляемого” конфликта, что и участники “восточного блока” в конце 80-х годов противопоставлялись самому СССР. С расчетом, видимо, на аналогичные результаты.
          Однако анализ основных “управляемых” конфликтов XX столетия (включая две мировых и “холодную войны”) говорит о том, что их итоговые результаты редко совпадают с тем, что планировалось на самом деле. Особенно в отношении нашей страны, прочность которой обусловлена цивилизационным единством евразийских народов, основывающимся не только на единых технологиях, но, прежде всего, на многовековом взаимодействии славянско-православной и тюрко-исламской культур10. Поэтому в случае возникновения системного кризиса в нынешней Российской Федерации интеграционная инициатива, в соответствии с законом Вернадского, скорее всего, перешла бы отнюдь не к СДВ, а к совершенно иным силам. Например, к российскому умеренному исламу, явно выпадающему из схемы глобального моделирования. Что, разумеется, стало бы для определенных сил на Западе (и не только) очередной “неожиданностью”.
          Приведенные рассуждения ясно показывают, что объективно сохранение и укрепление нынешней Российской Федерации, а также развитие интеграции на евразийском пространстве – в интересах самого Запада, для которого российская цивилизация – единственный барьер, отделяющий его от региона, именуемого “евразийскими Балканами”. Однако понимание этого определенной частью элит так называемого “золотого миллиарда” входит в противоречие со стремлением весьма влиятельных транснациональных сил максимально продвинуть планы универсализации, несмотря на их отторжение большинством членов мирового сообщества. На отражении угроз, связанных с попытками создания в этих целях на евразийском пространстве очередного “управляемого хаоса”, в настоящий момент сосредоточено основное внимание России.
          Причем, само наличие угрозы наглядно демонстрирует, насколько важны для интеграционных процессов в Евразии вопросы, связанные с международной проблематикой. Поэтому, сохраняя очевидный приоритет СНГ в российской внешней политике, Москве ни в коем случае нельзя ослаблять активности и темпов дипломатического наступления в “дальнем зарубежье”. Тем более что в глобальной расстановке сил наметились весьма существенные изменения, являющиеся, в свою очередь, отголоском процессов, которые долгое время протекали в латентной форме, но сейчас все активнее выходят на поверхность.
          Важность их исключительна. Речь может идти не только о коренной реформе существующего миропорядка, но и о смене всей парадигмы мирового развития. Однако реализация формируемой таким образом исторической перспективы – дело не одного дня или года. И даже, скорее всего, не одного десятилетия. Тем важнее хотя бы попытаться обозначить наиболее опасные тенденции, которые России следует учитывать при формировании долгосрочной стратегии. В том числе, в вопросах, связанных с интеграцией.

Никсон, Буш и другие…

          Ситуация, складывающаяся сегодня в США – узловом пункте мирового расклада сил, оживляет в памяти события середины 70-х годов, связанные с “уотергейтским” скандалом и отставкой, ввиду неизбежного импичмента, президента Р.Никсона.
          Его уходу предшествовало знаменательное событие – смена вице-президента. С.Агню, тесно связанного с одним из лидеров консервативно-традиционалистского крыла республиканцев П.Бьюкененом, по решению Конгресса сменил лидер республиканского меньшинства в палате представителей Дж.Форд. Всего через 8 месяцев (август 1974 г.) он сменит уже самого Никсона, став первым (и пока последним) президентом в истории США, не прошедшим через процедуру всенародного голосования.
          Картина произошедшего более трех десятилетий тому назад будет неполной, если не упомянуть об осуществленной Никсоном еще в 1972 г. вынужденной девальвации доллара – ввиду роста государственного долга и увеличения заимствований, вызванных постоянным повышением ставки рефинансирования. А также о жесткой конфронтации Агню, Бьюкенена и других консерваторов из Белого Дома со сторонниками “трилатерализма” (“трехсторонности”)11 – альянсом демократов и “новых республиканцев”, принявшим участие в создании Трехсторонней комиссии, которую еще при Никсоне возглавил Зб.Бжезинский – будущий советник по национальной безопасности в демократической администрации Дж.Картера. (Именно при нем “трилатерализм” был признан официальной внешнеполитической концепцией США).
          Став президентом, Форд, наряду с Г.Киссинджером, сохранившим все посты, занимавшиеся в администрации ушедшего в отставку Никсона, превращению “трилатерализма” в руководящий принцип внешней политики США не только не препятствовал, но, скорее, помогал.
          Любопытно: С.Вэнс, занявший при Картере пост госсекретаря, возглавлял совет директоров Фонда Рокфеллера, а сами представители этой влиятельнейшей семьи “отметились” по обе стороны межпартийного противостояния: Нельсон Рокфеллер занимал пост вице-президента в республиканской администрации Форда, а его родной брат Дэвид в то же самое время возглавлял Бильдербергский клуб – закрытую ассоциацию глобального планирования и управления, созданную в 1954 г. и объединившую влиятельные кланы Нового и Старого света. Именно его костяк, составил фундамент Трехсторонней комиссии, которую возглавил демократ Бжезинский.
          Еще один важнейший штрих: именно Никсон и стоящие за ним “традиционные” консерваторы – первыми после Дж.Кеннеди (знаменательное совпадение, не правда ли?) – пошли на радикальные для своего времени соглашения с СССР. Причем, не в рамках раздела сфер мирового влияния, а на сугубо межгосударственной основе. Глобальный аспект, разумеется, присутствовал. Но ограничивался формулой: “Мир между сверхдержавами – единственное средство от мировой ядерной катастрофы”. Самое главное: советско-американский диалог в этой схеме, по сути, ставился НАД Трехсторонней комиссией, снижая роль этого вновь образованного на тот момент глобалистского института до уровня “площадки” для консультаций Вашингтона с партнерами по западному миру. Иначе говоря, интересы национальной государственности были поставлены Никсоном выше транснациональных обязательств США, а также функций, отведенных им в неформальной системе распределения мировой власти.
          Терпение оппонентов тогдашней республиканской администрации лопнуло окончательно...
          Что сегодня?
          Первые, пусть и робкие разговоры о возможном импичменте нынешнему хозяину Белого Дома, подпертые обвинениями, выдвинутыми в его адрес комиссией палаты представителей Конгресса, совпали с разоблачениями деятельности концерна “Halliburton”, а также “делом Либби” и загадочным происшествием на охоте в Техасе, бросающими тень на репутацию вице-президента Р.Чейни. (Слухи о его замене К.Райс американскую общественность, как известно, уже будоражили). Не исключено, что более конкретно вопрос может быть поставлен после промежуточных выборов в случае получения демократами большинства хотя бы в одной из палат Конгресса или при более выраженном расколе в верхах республиканской партии.
          Резкий рост ставки рефинансирования на фоне смены руководства Федеральной резервной системы (ФРС), по мнению ряда экономистов, ставит американские финансовые власти перед дилеммой: дальнейшее увеличение заимствований на обслуживание становящегося все более “дорогим” государственного долга или девальвация мировой резервной валюты. С очевидными последствиями не только для американской, но и для мировой экономики9.
          Упомянутая смена власти в ряде европейских стран в сочетании с мерами по противодействию “исламской угрозе” находит отклик не только у демократов, но и у части республиканцев, в том числе в Конгрессе среди последователей “нового республиканизма”, а также в непосредственном окружении самого Буша-мл., где по-прежнему сильны позиции “неоконсерваторов”, выступающих за продолжение “силового” распространения демократии. Идеология этого течения, густо замешанная на троцкистском лозунге “перманентной революции”, для республиканской партии представляет собой нечто вроде “троянского коня”. Не случайно в администрациях Р.Никсона, Р.Рейгана и Дж.Буша-ст. места им никогда не находилось. (Роль неоконсерваторов, кстати, давно получает крайне негативную оценку членов бывшей команды Никсона, например, того же Бьюкенена)12.
          Иракская война в этом контексте – явная ошибка Буша-мл., подорвавшая прочность связки американских консерваторов с их европейскими коллегами и поставившая их в сложное положение в глазах общественности своих стран. Кроме того, трудно не замечать, что помимо попыток использования ситуации в Ираке для дискредитации действующей власти (подобно Вьетнаму при Никсоне), отмечаются и другие “совпадения”. Например, резкое полевение в Латинской Америке, особенно знаменательное ввиду соответствующих демографических тенденций в самих США.
          И все тот же немаловажный штрих: попав в “переплет” событий 11 сентября, Буш-мл. открыто принял поддержку российского лидера В.В.Путина. С тех пор между двумя странами, остающимися ключевыми игроками глобального ядерного расклада, установились отношения, каких не было со времен второй мировой войны. “Взорвать” их “в обход” Буша, конечно же, возможно. Но адекватно объяснить подобный шаг при отсутствии серьезных мотивов (каким, например, являлся идеологический характер советского режима), равно как и втянуть нынешнюю Москву в гонку вооружений или военную авантюру, аналогичную афганской, явно не получится.
          Терпение оппонентов республиканского президента, как и в 70-е годы, похоже, снова на исходе…
          Конечно, прямые исторические параллели в политике, особенно “большой”, возникают редко. Но ситуации, при анализе которых возможно применение метода “по аналогии”, – скорее закономерность, чем случайность. В связи с этим, отметим, что позиции нынешнего президента выглядят несколько более прочными, чем у Никсона. Главным образом, ввиду сохраняющегося влияния Буша-ст., хорошо знающего все подробности ситуации изнутри. Трехстороннюю комиссию он покинул только в 1980 г., вместе с другими ключевыми лицами будущей администрации Р.Рейгана – в знак протеста против направленности ее действий. Но при этом сохраняет членство в других структурах, тесно связанных с глобальным планированием и управлением, составляя в них консервативную альтернативу доминирующему глобализаторскому (то есть модернистскому) курсу.
          Но против действующего президента играет продолжающееся общее ослабление “традиционных” консерваторов. Новых лидеров, являющихся носителями привычных консервативных ценностей, не видно. Однако при этом в обществе существенно активизируется “низовой” гражданский патриотизм, противопоставляемый космополитизму политического и особенно делового истеблишмента. По мнению даже такого сторонника “трилатерализма” как С.Хантингтон, дальнейшее углубление трещины между американской элитой и обществом угрожает дестабилизацией и системным кризисом13.
          Закономерен вопрос: неужели оппонентам Буша сложно вытерпеть два года, оставшихся до президентских выборов, не подвергая политическую систему США кризисам, подобным “никсоновскому”?
          Очень сложно! Практически невозможно.
          В одной точке сошлось слишком многое. Не только внутренние проблемы, но и внешние. Например, ситуация в преддверии 2008 г. в России, влиять на которую в разгар президентской кампании в самих США окажется весьма проблематичным. (А хочется!). Президентские выборы 2007 г. во Франции и перспективы “большой коалиции” в Германии. А также (и это главное) судьба самого “трилатерализма”, утрата которым адекватности в условиях стремительно меняющегося мира, особенно заметна на фоне проблем, поставленных в центр мировой повестки российским лидерством в “большой восьмерке”.

Россия: от “гибкого реагирования”
к полноценной стратегии

          Изменения в расстановке политических сил в США, дополняемые активной динамикой событий в другом важнейшем геополитическом центре – Европе, указывают русло, в которое усиленно направляется эволюция современного Запада. Речь идет о попытке восстановления трансатлантического партнерства – лозунге, поставленном во главу угла не только противостоявшими Бушу американскими демократами, но и новым канцлером Германии А.Меркель, а также определенной частью французской партии власти, все далее уходящей от европейско-континентальных идей Пятой республики, заложенных ее основателем Ш. де Голлем.
          Прозвучавшее весной 2005 г. предложение премьер-министра Великобритании Э.Блэра о постановке экономической эффективности вперед государственного патернализма14, по сути, ставит крест на базовой для материковой Европы концепции “социального государства”, углубляя негативные тенденции в социальной сфере большинства стран, прежде всего, Германии.
          Все это тесно увязывает процессы, идущие в США и Европе в единое целое. Не исключено, что мы имеем дело с очередным “управляемым” конфликтом, в ходе которого идеи возрождения атлантизма, поддержанные, с одной стороны, демократами и склоняющимися на их сторону “новыми республиканцами”, а, с другой – новыми лидерами ведущих европейских стран, будут противопоставлены “неоконсерватизму” Буша и его команды.
          Очевидно, что тем самым, во-первых, будет нанесен серьезный удар по традиционному консервативному крылу республиканской партии, являющемуся одним из последних форпостов политкорректной части национально ориентированной оппозиции на всем Западе. Во-вторых, выход из намечающегося кризиса и Европе, и США будет предложено искать на путях моделей, предлагаемых боссами американских демократов, тесно связанных, как мы уже убедились, с идеологией и сторонниками “трилатерализма”.
          В-третьих (и это особенно важно), подобный поворот не сулит ничего хорошего России. Именно она станет для подобного альянса основной геополитической мишенью, что предопределяется неизменностью вектора западной экспансии, неоднократно демонстрировавшегося как военными кампаниями (в том числе, 1812, 1855–1856 и 1941 гг.), так и соответствующими теоретическими изысканиями родоначальников западной геополитики – Ф.Ратцеля, Р.Челлена, Х.Маккиндера, Н.Спайкмена, а также их современных эпигонов15.
          Не позднее 2008 г. (а возможно и ранее) мы рискуем столкнуться с перспективой новой “холодной войны” – “управляемого” конфликта, в ходе которого основной мишенью будут объявлены не столько целостность страны, ее суверенитет и технологическая самодостаточность, сколько духовно-культурная, цивилизационная идентичность.
          “Российский вопрос” в очередной раз попытаются закрыть “раз и навсегда”.
          Именно поэтому важным и актуальным представляется противодействие предпринимающимся попыткам легитимации “оранжевых” переворотов в ряде стран СНГ (за счет их включения в находящиеся под транснациональным контролем международные структуры, прежде всего, в НАТО). А также укрепление позиций Москвы в исламском мире, одна из задач которого (отнюдь не последняя) – воспрепятствовать попыткам их вовлечения в “управляемые” конфликты с Западом – не только “горячие”, но и “холодные”. 
          Важнейшим резервом здесь выглядит поддержание “особых” отношений с Германией и Францией, интересы которых на мусульманском Востоке существенно отличаются от англосаксонских стран. (Поэтому поддержка официальным Парижем прямого дипломатического контакта между Москвой и руководством ХАМАС16, которое выразило готовность к посредничеству в преодолении “карикатурного” скандала, дорогого стоит; особенно на фоне интенсивных нападок на эту инициативу в Вашингтоне и других западных столицах, а также в Израиле).
          Многое будет зависеть и то того, какая именно модель консолидации Запада будет принята взамен нынешней, доказавшей неэффективность в условиях, когда российская внешняя политика руководствуется не идеологическими догмами, а прагматическими интересами. Если выражаться конкретнее, современный “трилатерализм”, как следует из доминирующих оценок кризиса, в котором оказался Евросоюз после провалов референдумов во Франции и Нидерландах, уже не может функционировать в режиме раздираемого противоречиями “интернационала”.
          Ставка все явственнее делается на “неоимперскую” модель, в которой роль центра консолидации отводится конкретному субъекту “трехстороннего” расклада. Кому именно?
          В стратегическом плане вариантов, как представляется, три-четыре, не более:

  • сохранение американского лидерства (что потребует “полной” зачистки не столько самих “неоконсерваторов”, сколько ослабленного взаимодействием с ними традиционного крыла республиканцев, а также серьезной работы по преодолению диспропорций в отношениях элиты и общества);
  • возвращение к идеям, доминировавшим при создании ООН – концепции У.Черчилля, известной под названием “Храм мира”, а также ее современной интерпретации, предложенной Бжезинским17;
  • и перенос “мирового центра” (как именовал страны-лидеры А.Тойнби)18 обратно в Европу.
          При ближайшем рассмотрении без труда обнаруживается, что последний вариант, в свою очередь, подразделяется еще на два:
  • лидерство Великобритании, основу для которого создает ее нынешняя активизация в странах Британского Содружества наций, а также принадлежащая тому же Тойнби идея Лондона как “мостика” между США и континентальной Европой, практически уже опробованная Блэром в вышеупомянутом выступлении в Европарламенте19;
  • либо выдвижение на эту роль одного или группы субъектов континентальной Европы (объединенных единой идеологией и более централизованным, чем у Евросоюза, руководством), что, впрочем, осложняется как отсутствием потенциальных претендентов, так и проблематичностью их быстрой “раскрутки”.
          Активность, проявляемая “трилатерализмом” практически на всех указанных направлениях, свидетельствует, что окончательного решения по тем или иным причинам (в том числе, расхождений между самими глобалистами) пока не принято. Это и понятно: каждый вариант имеет как свои плюсы, так и минусы. Кроме того, отсутствуют готовые решения: в США у власти остаются традиционные консерваторы (пусть и несколько ослабленные).
          В континентальной Европе же по-прежнему не только отторгается англосаксонское лидерство, но и сохраняется значительный интерес к стратегическому партнерству с Кремлем. Так, “иракская” коалиция Москвы с Берлином и Парижем, а также проект Балтийского трубопровода, очевидно, восходят к “Каролингскому” пакту де Голля и Аденауэра (к сожалению, не нашедшему должного понимания в хрущевском СССР).
          Не предвосхищая конкретных действий, следует отметить, что пространство для внешнеполитического маневра у России остается, причем, весьма внушительное. И пользуются им в Кремле достаточно энергично и эффективно, что, собственно, и составляет стержень курса, который, вслед за зарубежными аналогами времен “холодной войны”, можно охарактеризовать как “гибкое реагирование”.
          Что касается самостоятельной стратегии, то поиски ее основ неизменно выводят нас опять-таки на проблему евразийской интеграции, безальтернативность которой особенно рельефно оттеняется прошлогодним “газовым” конфликтом.
          Поясним подробнее.
          Некоторые специалисты справедливо отмечают, что настойчивость, с которой “оранжевые” власти Украины и Грузии отстаивают “самостийность” принадлежащих им участков газотранспортной системы (ГТС) СССР, обнаруживают явное стремление стоящих за ними сил сохранить возможность обеспечения Европы энергоресурсами в обход России20.
          Однако практически все страны, владеющие этими ресурсами, тесно связаны с Россией. Многие, кроме того, либо входят в созданные при ее участии международные организации – Евразийское экономическое сообщество (ЕвразЭС) и Шанхайскую организацию сотрудничества (ШОС), либо, как, например, Иран, имеют в одной из этих организаций статус наблюдателя.
          Отсюда очевидная приоритетность задачи укрепления и расширения ШОС и, особенно, ЕвразЭС, с приданием интеграционным процессам большей интенсивности. Так, интеграция сама по себе решает ряд важнейших задач. В том числе, предотвращения попыток смены политического “оранжизма” экономическим.
          Второе важнейшее направление – настойчивая работа с европейскими партнерами, наглядная демонстрация им того, что вышеупомянутые попытки воссоздания на западных границах России подобия Версальской системы – “чужая” игра, мишенью в которой выступают не только Москва, но и сам запад Старого континента. И участие в ней, стало быть, – не в интересах, прежде всего, “старой” Европы.
          Если такое понимание распространится с европейского энергетического бизнеса на политические элиты (а пример Италии показал, что это вполне возможно), евразийская интеграция в Европе может быть воспринята не ренессансом “империалистической” идеологии и политики, а, скорее, инструментом геоэкономической стабилизации на всем континенте. В русле вышеупомянутого взгляда на консерватизм как на “реставрацию будущего” это означает возможное возвращение к нереализованным (в том числе, по вине Советского Союза) проектам континентально-европейского единства. Но уже в расширенном формате – от Атлантики до Тихого океана21.
          И последнее. Спектр рассмотренных нами вопросов позволяет наглядно убедиться в том, насколько актуальной и востребованной сегодня является и сама стратегия российского энергетического лидерства, и ее внесение в повестку дня председательством нашей страны в “большой восьмерке”. При настойчивом проведении в жизнь, а также при увязке с решением круга задач, некоторые из которых освещены в предлагаемой статье, возможным становится осуществление важных, значимых не только для России, но и для мирового сообщества, в целом, шагов в направлении создания многополярного миропорядка.
          Очевидно, что возможности применения в его рамках технологий “управляемых” конфликтов существенно ограничатся, вне зависимости от исхода процессов, контролируемых силами и структурами, заинтересованными в реализации “трилатералистской” стратегии.

Примечания

          1 Продолжение. Начало см. “Обозреватель–Observer”. 2006. № 1, 2.
          2 В наиболее циничной форме мнение этой “креатуры” было в свое время изложено советником Б.Н.Ельцина профессором А.Ракитовым, призвавшим “сломать защитный пояс русской культуры” и “перестроить спрятанные за ним механизмы исторической наследственности”, а также писателем В. Ерофеевым, высказавшимся за отказ от национальной истории ввиду ее “бесполезности для демократии”. 
          Обобщенная (и потому наиболее одиозная) точка зрения представлена остатками неформального крыла так называемого “правозащитного” движения. Его апологеты – В.Новодворская, А.Пионтковский и др. – отказывают в праве на существование ВСЕЙ отечественной традиции – как исторической, так и духовно-культурной.
          3 Вернадский Г.В. Начертание русской истории. М., 2004. С. 32–34.
          4 Шатиров С., Павленко В. Имперская государственность: история и современность // Обозреватель–Observer. 2006. № 2. 
С. 6–17.
          5 Матюхин А.В. Западноцентризм русского либерализма // Обозреватель–Observer. 2006. № 2. С. 51.
          6 Штаб-квартира Фонда Карнеги в Нью-Йорке – место, где располагаются центральные офисы ключевых структур, связанных с глобальным управлением: Бильдербергского клуба и Трехсторонней комиссии.
          7 Шевцова Л.Н. Россия боится всемирного разговора // Новая газета. 2006. № 7. 2–5 февраля. С. 6–7.
          8 Холмогоров Е. От “санитарного кордона” к “санитарной империи” // http://www.apn.ru/?chapter_name= advert&data_id=383&do= view_single.
          9 Карасев В. 2006: год Великого перелома // Украинская правда. 2006. 15 февраля. (Цит. по: http://www.inosmi.ru/translation/ 225572.html.).
          10 Распавшаяся Российская империя быстро воссоединилась под видом СССР, а отстранение от власти космополитической “ленинской гвардии” привело к фактическому воссозданию имперской государственности – союза народов вместо федерации территорий.
          Разрушение СССР также оказалось неполным. Вопреки попыткам горбачевско-яковлевского руководства исключить РСФСР из субъектов нового союзного договора (предполагалось его подписание отдельными российскими регионами), Российская Федерация уберегла государственный суверенитет, отстояла его в ходе тяжелейшего политического кризиса 1992–1993 гг., а также закрепила его принятием конституции, ставящей главу государства над провозглашенным в ней разделением властей, сохранив тем самым потенциал как для собственного возвращения в традиционный исторический контекст, так и для превращения в “ядро” новой интеграции.
          11 “Трилатерализм” – концепция внешнеполитического планирования и глобального управления, основанная на создании “лиги” высокоразвитых стран – США, Западной Европы и Японии. (Современные США. Энциклопедический справочник. Под ред. Арбатова Г.А. // М., 1988, С. 270, 334).
          Инструментами реализации этой концепции выступают Трехсторонняя комиссия (с персональным членством) и “большая семерка” (в первоначальном варианте – “большая пятерка”). Вхождение в G7 Российской Федерации существенно меняет общий структурный формат этой “лиги” и ставит ряд серьезных проблем, связанных с необходимостью реструктуризации существующего миропорядка. Именно поэтому, а отнюдь не в силу озабоченности “демократической” проблематикой, процесс трансформации “семерки” в “восьмерку” встречает столь болезненную реакцию в определенных кругах на Западе.
          12 Хазин М.Л. Тупик “догоняющего развития” // Главная тема. 2005. № 4. С. 4–19.
          13 Buchanan  P.J. Where the Right Went Wrong: How Neoconservatives Subverted the Reagan Revolution and Hijacked the Bush Presidency. New York: Thomas Dunne Books, 2004.
          14 Хантингтон С. Кто мы? Кризис американской идентичности. Гамбург, 2004.
          15 Blair A. Speech to EU Parliament (June 23, 2005) // http://www.britishambassy.gov.uk/servlet/Front? pagename=OpenMarket/Xcelerate/ ShowPage&cid=111951239292.
          16 Mackinder H.J. The geographical pivot of history // The Geographical Journal. 23. 421–44, 1904; Democratic ideals and reality London, Constable and Company, 1919; Spykman N.J. Geography of Peace. New York, 1944; Ratzel F. Politische Geographie // Munchen – Leipzig, 1897; Kjellen R. Die Grossmachte der Gegenwart // Leipzig, Berlin, 1914; Бжезинский Зб. Великая шахматная доска. М., 1997.
          17 Говоря о “Храме мира”, Черчилль включал в его основание “четыре столпа” – США, Советский Союз, Британскую империю и Содружество, а также Европу (Черчилль У. Из выступления в Альберт-холле. Лондон, 14 мая 1947 г. Цит. по: Тэтчер М. Искусство управления государством. Стратегии для меняющегося мира. М., 2003. С. 393).
          В интерпретации Бжезинского эта идея звучит следующим образом: “…Мы должны пойти на такое реформирование Совета безопасности ООН, в котором правом “вето” располагали бы исключительно США, Евросоюз, Россия и Китай. Помимо этого, должны быть другие крупные страны, являющиеся постоянными членами, но не имеющие права “вето” (Die Welt. 2004. 4 октября).
          “Оселок” этого уточнения, как представляется, – судьба Великобритании, а также ее роль в геополитике современного Запада. С Германией и особенно Францией Бжезинский не церемонится: необходимости в предоставлении им в реформированной ООН права “вето” он не видит.
          18 Интервью премьер-министра Французской республики Д. де Вильпена радиостанции “Эхо Москвы” // эфир от 14 февраля 2006 г.
          19 В настоящий момент такой роли, однако, препятствует цивилизационная общность Британии не столько с Европой, сколько с другими “островными” (или обособленными) субъектами англосаксонского мира: США, Канадой, Австралией, Новой Зеландией, белой общиной ЮАР и др.
          20 Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. М., СПб, 1996. С. 82.
          21 О том, что дает такой подход самой Российской Федерации показано в целом ряде трудов отечественных ученых. (Шатиров С.В. (в соавт.). Россия под прыжком. М., 2004).

 

[ СОДЕРЖАНИЕ ]     [ СЛЕДУЮЩАЯ СТАТЬЯ ]