Граффити, как экстремальный вид молодежного творчества, явление молодежной субкультуры практически неистребимо. Надписи и рисунки, выполненные в технике граффити, снова и снова появляются на стенах домов, на технических постройках, гаражах и заборах любого рода, вплоть до тех, что ограждают перегоны метро, выходящие на поверхность.
          В словарях разного рода “граффити” (с ударением на второй слог, что так и не прижилось пока в русском языке) обозначаются, как надписи бытового содержания, рисунки на стенах домов и даже на сосудах. Однако, очевидно, что подобные определения давно устарели, поскольку греческая вазопись, надписи в римских городах и современные граффити – все же не одно и тоже. Хотя, несомненно, некая взаимосвязанность между одним и другим все же существует. Причем, достаточно четкая и легко прослеживаемая.
          Понятие граффити можно воспринимать очень широко. И тогда под него могут попасть не только культовые изображения, при всей осторожности упоминания их в таком контексте и агитационно-пропагандистские лозунги и рисунки, бывшие не одно десятилетие образцами идеологического воспитания в СССР. Да и “Герника” Пикассо, как и значительные по масштабу фрески Сикейроса разве не есть то же, что и рисунки профессиональных американских художников и любителей на станциях метро или на брандмауэрах? И там, и там речь идет ведь о признанном искусстве.
          Так почему же нужно и можно говорить о феномене граффити, буме граффити в современной, постперестроечной, независимой России?
          Достаточно для примера взять столичный мегаполис, где надписи и рисунки подобного рода можно встретить как на окраинах города, месте, традиционном для граффити вообще, так и в центре, что, наверное, является чисто российской новацией в данном виде изобразительной деятельности. В Москве результаты ее буквально на каждом шагу окружают горожан, будучи постоянно действующей (с перерывами на благоустройство и подготовку к праздникам и выборам) выставкой под открытым небом.
          Методично помешать экспонированию произведению граффити, в принципе, невозможно, поскольку на закрашенном представителями городских служб месте появляются все новые и новые произведения. И попытки как-то цивилизовать это начинание, благодаря выделению каких-то уголков столицы под это самодеятельное творчество, как и использование непрофессиональных художников для окультуривания визуального технических построек, вроде бойлерных, ощутимого эффекта все-таки не дают. При этом граффити в Москве стало так много, что рисунки и надписи, выполненные на всем, что попадается под руку их авторам, аэрографом или с помощью баллончиков с красками, постоянно бросаются в глаза, поражая, удивляя, настораживая непроизвольных зрителей этого своеобразного вернисажа.
          Было бы неверным считать, что ничего такого в России прежде не было. Достаточно вспомнить надписи и рисунки сексуального содержания, автографы на деревьях и на стенах музеев, что давало неплохой заработок записным фельетонистам, карикатуристам и специалистам по нравственному воспитанию. Тогда подобные художественные экзерсисы воспринимались как мелкое хулиганство. А теперь по отношению к граффити как бы не выработано общественного отношения: вроде хулиганство и поэтому за порчу городского имущества должно последовать административное наказание, но, вместе с тем, подростки ведь что-то рисуют, как-то украшают унылый вид домов на городских окраинах, да и свои ведь дети рисуют, и соседские. Так что бороться с граффити поэтому как-то и не с руки.
          Если сравнивать то, что выцарапывалось всюду в прежнее время, и то, что появляется теперь, ощутимы заметные различия. Раньше можно было говорить о бескультурье, проявлении задавленного эго или либидо, даже о протесте против идеологических штампов и машинальности жизни. Вероятно, нечто подобное есть и теперь в подоплеке тех, кто занимается граффити. Правда, протестный потенциал, если не иметь в виду единичных надписей шовинистического и аполитического характера, все же достаточно низок. Важнее здесь жажда самовыражения, которая для кого-то невозможна или неприемлема по каким-то причинам в другом виде. Главное – это первостепенное желание обратить на себя внимание, заявить о себе, о своем присутствии в городе, в жизни взрослых, которым, может быть, не до подростковых проблем.
          При сравнении отечественных граффити с зарубежными аналогами видно, что собственно рисунков, как таковых, среди них в количественном отношении мало. Рисунки, то есть направление райт, – это удел тех, для кого рисование граффити стало и образом жизни, близкой в чем-то к богемной, и способом зарабатывания денег, поскольку хорошо выполненные настенные рисунки востребованы в декоре молодежных клубов, парков культуры и отдыха.
          Обычно в городской суете можно встретить образцы другого направления граффити – бомбинга.
          Суть его, как легко вычитывается из названия, состоит в том, чтобы зарисовать, “убить” как можно больше стен домов, обозначив свою территорию.
          За этим стоит игра, потребность в экстремальных ощущениях (некоторые рисунки делаются на межэтажных пространствах и с риском для здоровья и жизни), переживание собственного перформанса. При том, что для непосвященных произведения эти анонимны дважды: и потому, что надписи делаются на английском языке, и потому, что законченная работа подписывается авторским значком или является также названием группы, и потому, что творчество не заканчивается никогда – рядом с одной надписью появляется другая. И так почти до бесконечности.
          Визуальное воздействие – обратить внимание – здесь самоценно. Поэтому граффити занимают только те стены, которые видны прохожим и водителям, что для последних тоже не так уж и безопасно, поскольку отвлекает от ситуации на дороге.
          К слову об английском языке. В использовании чужого языка в российских граффити соединяются и амбициозность, и все та же анонимность. Вроде бы и свое, но все же и чужое и есть претензия на соотнесенность с мировым уровнем и давней традицией.
          В СССР и в России движение хиппи не получило такого влияния, как на западе. Мода на граффити, в традиционном понимании данного термина, пришла к нам с заметным опозданием. Так, в Америке и в Европе произведения мастеров граффити изучаются и украшают музеи, а у нас еще только формируется позиция восприятия граффити. По сути, можно говорить в этой связи о подготовительном периоде или этапе, когда вырабатывается собственный язык, школы и направления обнаруживают себя еще спонтанно и не слишком организованно, хотя есть площадки, где рисуют граффити, устраивают фестивали с помощью и без помощи городских властей.
          Скорее всего, граффити в России началось как вид творческой деятельности с “перестройки”, когда открылись возможности неформализованного получения информации, в том числе и из Интернета, что, наверное, как и возможность туристических поездок за границу, имело все же решающее значение.
          Следовательно, граффити уже стало нормой жизни в России, формой самовыражения неформальных групп молодежи, заработком, образом жизни, но и мифом. Связано это и с тем, что пока занятие граффити в России есть в некотором роде имитация творчества, и с тем, что не совсем ясно властям и родителям подростков, как же относиться к граффити – как к хулиганству или как к искусству, ведь и то и другое почти на равных присутствует в практике групп, которые в вечерние часы и в ночное время под действием каких-то допингов или без них выходят из домов, чтобы создать нечто стереотипное и вторичное по сравнению с зарубежными образцами. 
          Понятно, что в граффити что-то делается в измененном сознании, что заметно и по местам расположения граффити, и по содержанию картинок. В здравом уме человек вряд ли полезет по пожарной внешней лестнице дома на пятый этаж или еще выше, да и не станет рисовать героев мультиков, зверей и птиц так, что они похожи на отпечаток параноидальных глюков, на то, что иногда рисуют больные в специализированных клиниках. И их картинки нередко выставляются, но все же распространение их ограничено стенами лечебных заведений и не дает о себе знать так повсеместно, как граффити в Москве, например.
          Слова и фразы повисают в белизне, как в пустоте. Они адресованы всем и никому одновременно. Иногда они написаны, как пропись, иногда закрашены, как картина, иногда похожи на рисунки, выдавая, как технику письма, так и сугубо возрастные проблемы их авторов.
          Само использование баллончиков с краской, как и время, когда делаются граффити, естественно, накладывают на исполнение их свой отпечаток.
          Сначала рисуется, обводится контур, а потом быстро он закрашивается до предела. Надпись и рисунок надо, действительно, выполнить быстро, чтобы не было неприятностей у ее создателя. От этого и некоторая торопливость письма, что одновременно и достоинство, и недостаток. Здесь заметны и настроение, и вкусы, и навык.
          Другое дело, что колорит граффити в Москве холоден, что наряду с размытостью изображения, сближающего граффити с акварелью, есть отличительная черта этих художественных, с оговорками, произведений.
          Буквы иногда пишутся, как римское письмо, отдельно и печатно, а иногда сливаются друг с другом, что может свидетельствовать и о все том же желании спрятаться от авторства, и особом возрасте подростков, когда сексуальные проблемы слишком дают о себе знать. И в этом смысле, как по способу нанесения, так и по внешней выразительности граффити в столице чаще всего эротично. Это и вызов общепринятым установкам, вызов культурным ценностям за счет подмены подлинного копиями и не с самого удачного оригинала. В некотором роде в этом же есть элемент инициации, вхождения в свою группу, в свои возрастные проблемы, утверждение своей самодостаточности и самостоятельности таким вот избыточным способом.
          Надо сказать, что занятие граффити – отнюдь не дешевое удовольствие, если иметь в виду стоимость баллончиков и их расходование на одну надпись или на один рисунок. По сути, это и проведение досуга в неурочное время, возможность доказать себе и другим, что молодежная тусовка может быть не только в клубах и на танцполах.
          Кроме всего прочего, граффити есть знаковое явление. Оно свидетельствует о неблагополучии в обществе, о том, что подросткам не хватает заботы родителей и общества, о том, что им далека нарождающаяся идеология.
          Но граффити можно интерпретировать и как предупреждение.
          Тогда такие надписи приобретают и зловещий оттенок, что напоминает о бунте молодых в 60-х годах прошлого века и совсем недавних европейских событиях, которые поставили горожан в тупик.
          И, если пока, речь идет о попытке подобным образом пометить свою территорию, чтобы другие знали, кто здесь хозяин, то в дальнейшем все может быть не так однозначно, ведь бывают же стычки между представителями различных групп рисующих граффити. А это, в свою очередь, может стать одной из неожиданных причин для розни, одним из поводов нарушения порядка в городе.
          Таким образом, создание граффити есть и проба сил в антиобщественном поведении, попытка приучить горожан к такому вот способу самовыражения. Причем, само сосуществование последних в контексте граффити можно рассматривать как деморализующий фактор, то, что провоцирует агрессию и депрессию, зомбируя частотой бытования и примитивности изображения как общественное, так и индивидуальное сознание.
          Получается, что массовость распространения граффити в Москве (а значит, и в других городах России, для которых столица и в этом качестве может служить образцом) не столь уж безобидна, если иметь в виду не только мимолетные последствия воздействия граффити на психику, но и долгосрочные последствия на сознание, как создателей граффити, так и случайных потребителей такого рода изобразительной деятельности. 
          Несомненно, что у таких надписей и рисунков есть и некоторый сакральный смысл, ведь для адептов граффити они заменяют не только государственную идеологию, но и являются подменой религиозного чувства, находя постоянное подтверждение в нанесении текстов и изображений на  разного рода городские поверхности. Это и ночные бдения, и специфический обряд подготовки к очередной полуночной акции, и экстатическое чувство удовлетворения от законченной работы, и преданность этой форме досуга. 
          Конечно, мастеров граффити, в общем-то, не так уж и много, а время занятий этим ограничено, как правило, несколькими годами, после чего, навыки подобного рисования передаются практически, так сказать, на импровизированных мастер-классах следующим поколениям молодых людей. А это, в свою очередь свидетельствует и о непрерывности традиции, и о том, что она живуча и втягивает в ряды своих продолжателей все новых и новых неофитов.
          И, по аналогии  со священными текстами, можно задать чуть ли ни риторический вопрос: до какой степени одиночества и растерянности надо дойти, как потеряться надо в своих сомнениях и поисках себя, чтобы вот так писать что-то чужое во всех отношениях всюду, где это получается? 
          Получается что-то вроде массового психоза, игры по чужим правилам и без надежды на победу. Можно здесь вспомнить, к слову, сюжеты из газет и выпусков телевизионных новостей прошлых лет, когда рассказывали, что зарубежные художники ради ежедневного заработка вынуждены что-то свое или заемное рисовать, сидя на асфальте цветными мелками. Там утешало, что уличные художники копировали шедевры мирового уровня, что говорило и о их образованности, и о таланте. 
          Те, кто в России пишут и рисуют граффити, повторяют то, что в других странах давно и напрочь пройдено или почти забыто. Да и мастерства тут особого нет, как и желания заработать себе на жизнь, если иметь в виду большинство тех, кто с некоей претензией называет себя граффитчиками, что не совсем правильно и не слишком благозвучно, хотя и намекает на знание ремесла. Понятно, что граффити в России – все же далеки от НЛП или эффекта 25 кадра. Но, при этом, они остаются в сознании человека как повод для беспокойства, как раздражающий момент.
          Конечно, любую несанкционированную надпись можно замазать обычной краской и на время возникнет иллюзия порядка и благообразности.
          Но надписи обязательно появятся опять, будучи фактом осеннего, летнего или весеннего обострения заболевания, показывая наглядно, что данное общество не совсем здорово и что нужны какие-то меры для того, чтобы оно могло выработать иммунитет к граффити.