Воспоминания о войне, об отдельных ее мгновеньях, пережитых особенно остро, не оставляют ветеранов до конца жизни. В бессонные ночи у меня они вылились в стихи, которые вдруг сложились как бы сами собой.
          В сентябре 1941 г. наша 34-я армия Северо-Западного фронта была во второй раз окружена в обширном лесисто-болотистом крае между Старой Руссой и Демянском. При первом окружении на р. Ловати армия потеряла всю свою артиллерию, почти все тяжелое оружие пехоты и понесла огромные потери в людях. При втором, под Демянском, в кольце оказались, по существу, остатки ее войск.
          В этот день я, начальник разведки одного из двух артиллерийских полков 245-й стрелковой дивизии, в связи с отсутствием проводной и радиосвязи с дивизией был направлен в ее штаб с донесением о прорыве немецких автоматчиков в ее тыл. Когда прискакал верхом в штаб, где-то рядом уже слышалась автоматная стрельба. После моего доклада начальник штаба приказал возвращаться в полк и передать командиру полка приказание об отводе всех частей дивизии в лес восточнее ее расположения.
          Сосредоточенные в лесу части стали отходить через лес по единственной доступной для нас грунтовой дороге на восток, ведущей к селу Черный Ручей. Село находилось на пересечении этой дороги с большаком, проходившим от Демянска на север, к станции Лычково. Оба населенных пункта были уже заняты немцами. Шли ночью.
          Я со своими конными разведчиками находился в голове колонны. На рассвете, при выходе из леса к Черному Ручью, колонну накрыли залпы минометного огня. С возвышенности, находившейся впереди, и откуда-то с флангов ударили перекрестным огнем пулеметы. Путь на восток оказался отрезанным. Последовала команда: “В атаку, вперед! Ура!”
          И мы пошли… Не видя врага, не зная, какие силы стоят перед нами.
          Дальнейшие события излагаю в стихах, сложившихся при воспоминаниях об этих незабываемых событиях.
 

Прорыв

Демянский большак, Черный ручей…
Нет, не забыть мне тех дней и ночей.
Команда в атаку. Бросок на курган.
С фронта и с флангов огня ураган.

Сетка живая из огненных трасс,
Холодом смерти накрывшая нас.
Живые фонтаны от рвущихся мин.
Иду им навстречу один на один.

Бьющий с кургана в упор пулемет
Шансов остаться в живых не дает.
Но надо прорваться, отдан приказ.
Падал и вновь поднимался не раз.

И вот на кургане. Замолк пулемет.
Но рядом со мною никто не идет.
Когда – не заметил, затихло “Ура!”
Настала гнетущая вдруг тишина.

Залег у подножья дивизион.
Нет, не прорвался, опять окружен.
Тут залп минометный высотку накрыл.
Упал, схоронился меж чьих-то могил.

Кладбище в вершине венчало курган.
Не здесь, не на нем ли последний мой стан?
Но нет, не судьба, лишь осколок в спине.
Не кончился срок, предназначенный мне.

И пуля лишь вскользь задела висок,
Когда за курган предпринял бросок,
Последний в заглохшей атаке шальной.
Назло всем смертям остался живой.

Укрылся в лесу, дружину собрал,
А ночью победу у немцев украл.
Лазейку во вражьей блокаде нашел,
От гибели, плена отряд свой увел.

          При этой шальной атаке неожиданно нашлась моя пропавшая накануне лошадь Аза, не раз спасавшая меня в трудные минуты боя. Ее предательски угнал кто-то из командиров, когда я находился в штабе дивизии. По рассказу коновода, ожидавшего меня у крыльца, угонщик, угрожая пистолетом, отобрал у него уздечку Азы и, спасаясь бегством, ускакал на ней в лес.
          Для меня потеря любимой лошади была горькой утратой. Хорошо еще, что при этом я не оказался безлошадным и не пришлось отбирать лошадь у коновода. Ему удалось поймать одну из оседланных бесхозных лошадей, которых мы заметили пасущимися на лужайке при подъезде к штабу. На этой незнакомой чужой лошади я и ехал при ночном марше через лес к Черному Ручью. А из головы не выходило случившееся с Азой. Вспоминал ее.
          Приведу один лишь эпизод, произошедший при выходе из первого окружения.
          Я выводил тогда из окружения отряд из 30–40 чел. Его ядром были 9 моих конных разведчиков. Остальных, пеших, собрал ночью из окруженцев. Перед рассветом вывел отряд из леса и повел по дороге в расчете быстрее пройти открытую местность и добраться до следующего лесного массива, пока не проснулись немцы, пока не начался их “рабочий день”.
          На подходе к ближайшей деревне увидел на дороге открытую легковую машину. Возле нее стоял высокий солдат в длинной кавалерийской шинели. Немцы таких не носили. Но машина немецкая. Возникло сомнение: наш или чужой? Когда отряд приблизился к машине, солдат вытянулся и отдал честь. Явно с немецкой четкостью. Подъехал к нему и скомандовал пешим: “Взять его!”. Несколько солдат выбежали из строя и направили в его грудь штыки. В тот же момент из машины раздался пистолетный выстрел. Пуля просвистела у моего уха.
          Выпрыгнул из седла и, перебежав дорогу, залег за кюветом, чтобы расстрелять машину и невидимого стрелка из автомата. С удивлением увидел, что с моей стороны оказался и высокий немец. Он стоял, опираясь спиной о машину, и целился в меня из пистолета. Я упредил его выстрел, скосил короткой автоматной очередью. Расстрелял наугад машину.
          Тут же услышал рев мотоциклов, несущихся со стороны деревни. Впереди их летели огненные пулеметные трассы. Перекатился через дорогу обратно к своему отряду, чтобы организовать огневой отпор мотоциклистам. Каково же было мое удивление, когда увидел, что отряда на дороге нет. Мое “войско” бежало от неожиданного пистолетного выстрела, даже не заколов немца у машины. Такова цена паники на войне.
          Единственной моей надеждой на спасение оставалось бегство. Побежал через поле к лесу. Видел, что поле в кочках и валунах. Не полигон для мотоциклов. Это еще оставляло надежду. А над моей головой через минуту – две уже летели пулеметные трассы. И вдруг за спиной услышал топот догонявшей меня лошади. Вскоре она поравнялась со мной и побежала рядом справа, как бы предлагая себя. Не раздумывая, ухватился рукой за переднюю луку седла и отработанным с училища махом на ходу вскочил в седло. В тот же миг лошадь рванулась вперед, едва не выбросив меня из седла. Успел нагнуться и обхватить ее шею. Вне досягаемости пулеметных трассы, лошадь перешла на размеренный галоп, и я сумел найти ногами стремена и поймать уздечку. Только тогда я осознал, что подо мной моя Аза.
          Она не ушла с другими лошадьми. Пока я вел бой у машины, очевидно, была где-то поблизости, ожидая, когда будет нужно придти на помощь. Это ли не пример преданности!
 

Аза

...Золото купит четыре жены;
Конь же лихой не имеет цены,
Он и от ветра в степи не отстанет,
Он не изменит, он не обманет.
                 М.Ю. Лермонтов “Бэла”

Была война... В безумстве смерть
Обильный урожай снимала.
Крушил огонь земную твердь.
И надо мною смерть витала.

Но не смогла скосить меня.
Ей оказалось не под силу
Настигнуть моего коня.
Моя красавица гнедая,
Ни страха, ни преград не зная,
Не раз от смерти уносила.

Из-под огня, из окруженья.
Когда казалось, нет спасенья,
К спасенью выход находила.
Упрямо закусив удила,
Как вихрь стелилась над землей.
Ей был не нужен окрик мой.

Всегда со мною в час лихой,
Она была моей судьбой.
Бывало, что опережала
Своим инстинктом мысль мою.
Сама решенье принимала,
Чтобы спасти меня в бою.

Я потерял ее в атаке –
Шальной атаке “на ура”,
В лицо не ведая врага.
Сквозь сетку пулеметных трасс,
Разрывов мин, под визг свинца
Мы прорывались из кольца.

От взрывов дыбилась земля.
Уже бойцов не мало пало.
Вдруг под огнем меня нагнала,
Как призрак, взявшись ниоткуда,
Подруга верная моя.
Не знаю, как нашла, узнала
В цепи густой среди солдат.
И побежала со мной рядом
Навстречу пулям и снарядам.

Не ждал я этой встречи с Азой.
Считал пропавшей для меня,
Когда вчера с прорывом немцев,
Не знаю кто, спасаясь бегством,
Предательски угнал коня.

И вдруг она! В который раз, и вот опять,
Инстинкту преданности подчиняясь,
Она пришла меня спасать.
Но чтоб не сгинула в огне,
Черед спасать пришел ко мне.

Остановился на мгновенье,
И развернув, послал назад.
И ныне вижу ее взгляд.
В нем уловил недоуменье.
Но строго, для ее спасенья,
Свой снова повторил приказ.

Пройдя лишь несколько шагов,
Она вдруг оглянулась, встала,
И взглядом будто вопрошала:
А правильно ли поняла приказ?
И почему на этот раз
Я после ласкового слова
Вдруг прогонял ее сурово?

И сердце от тоски заныло
А долг вперед в атаку звал.
Еще раз твердо приказал.
Послушно к лесу затрусила.
Взглянул ей вслед в последний раз.

Простился в мыслях навсегда.
Знал, не увижу никогда.
И снова в цепь, и на курган.
В глазах же будто сквозь туман
Мерцал ее тревожный взгляд,
И бег трусцою в никуда.

Она навек со мной осталась
В тревожной памяти военной.
И облик стал ее нетленным,
Моей подруги боевой.
Она всегда везде со мной.

          После залечивания ран, полученных в боях под Демянском, получил назначение на Калининский фронт.
          Было стремительное наступление в составе 3-ей Ударной армии от Калинина до Холма на р. Ловати. Снова пришел на памятную мне реку, через которую дважды переправлялся в 1941 г. Туда и обратно. 
          А теперь, зимой сорок второго, застрял перед ней с января до самой осени. Затяжные безуспешные бои на Ловати оставили лишь горькие воспоминания.
          Зато ярким, незабываемым был молниеносный бросок от Вислы до Одера в январе-феврале 1945 г.
          Командуя артиллерийским дивизионом, участвовал в этой операции, беспримерной в истории войн по темпам наступления, в составе 8-ой гвардейской армии 1-го Белорусского фронта, предводимого Маршалом Победы Г.К.Жуковым.
          1945 г. стал знаковым в моей жизни.
          При штурме города-крепости Познани потерял правую руку. День Победы встретил в госпитале в  Казани. Для меня этот радостный праздник был, наверное, в большей мере, чем для многих других, “праздником со слезами на глазах”. Война кончилась. Моя единственная, приобретенная с юности специальность – офицер-артиллерист. А кем я буду в мирное время, как дальше жить? Эти горькие раздумья не оставляли ни днем, ни ночью.
 

Из госпиталя

Вот снова буйствует весна,
Свой трубный гимн поет.
В цвету сирень и даль ясна,
Чего-то сердце ждет.
Услышишь ли его призыв,
Тоску и боль поймешь?
Вдруг расстоянье позабыв,
Быть может, запоешь
Ты вместе с ним?
И только мы
Услышим тот напев,
Прикосновением весны
Свои сердца согрев.
И я, израненный в бою,
Найдя твою любовь,
Навек забуду боль свою
И в жизнь поверю вновь.
Быть может сквозь огонь и дым
Поверженной войны
Сердца свои соединим
В победный день весны.

Ярко вспыхнули окна багрянцем заката,
И вечерний покой шум дневной загасил.
Величавые сосны, как будто солдаты,
Строй ровняют у горестных братских могил.

А вдали полыхает горящее небо.
По нему мы в войну узнавали – там фронт.
Нам туда, как далек бы и труден путь ни был,
Мы спешили туда, где от взрывов дымил горизонт.

Почему ж о войне в этот сказочный вечер?
Что нежданно навеяло грусть и печаль?
Просто вспомнил былые военные встречи.
Просто стало ушедшую молодость жаль.

Вспомнил тех, кто уже никогда не увидят
Свет зари из затерянных где-то могил,
Тех, с кем вместе врага ненавидя,
Фронтовые суровые будни делил.

Отступая, наступал, шел под зноем палящим,
Ночевал на снегу в вихревую метель,
Выбрав ложем своим на ночлег подходящим,
Меж кореньев ложбинку, а крышею ель.

Отступая, врагу оставляли могилы
Тех солдат, кому выпала доля уснуть.
Наступали, и как бы ни горько нам было,
Отмечали могилами пройденный путь.

Сколько пало в боях вас, героев безвестных,
Не познавших ни слов похвалы, ни наград,
Прямо с неба по праву бы вам бессловесным,
Принимать в День Победы военный парад.

Каждый раз, открывая с волненьем шкатулку,
Что оставил на память мой друг фронтовой,
Вспоминаю стрельбы отголосок не гулкий
И друзей в нашей тесной землянке сырой.

Нынче часто я с вами, как будто живыми,
В мыслях светлых по тихому парку брожу.
Озабочен делами, как встарь, фронтовыми,
В ваши лица ушедшие скорбно гляжу.

Промелькнули они в долгой жизни мгновеньем.
Но оставили след – ему равного нет.
А мгновенья войны стали тем откровеньем,
Для которого стоит явиться на свет!