Одной из задач советской власти всегда было преодоление неравенства условий культурной жизни различных национальных и социальных групп и разных территорий страны. Ради этой задачи у нас впервые в мировой практике, собственно, и возникла централизованная система планирования, бюджетного финансирования, унифицированные административные "управления культуры". Что же принесла такая система?

Было бы недобросовестным видеть в ней одни лишь провалы. Однако по некоторым показателям "лучшая" и "худшая" территории РСФСР (АССР, края, области) к 1985 г. отличались друг от друга в культурном отношении в 15-20 раз. Люди умственного труда посещали театры, филармонии, художественные выставки в 10-15 раз чаще, чем рабочие и крестьяне.

Справедливости ради отметим: разница в объемах предоставляемых населению культурных благ и услуг в провинциях Испании или Италии еще больше. Даже в более благополучной Франции она измеряется соотношением 1:10. Социальный состав посетителей Лувра или концертов Филадельфийского филармонического оркестра мало чем отличается от структуры аудитории Эрмитажа или Московской консерватории. Значит, дело не только в "полюсах" культурной политики, но и в исторической обусловленности ее целей.

Говоря о таких целях, как равенство возможностей, всеобщая доступность культуры и т.п., следует заметить, что политическая "идея" равномерного как якобы единственно справедливого размещения учреждений и организаций, материальных и прочих ресурсов культуры столь же нереалистична, как, к примеру, и равномерное расселение людей по планете. Но главное - каковы средства, способы действий в принципе, применяемые для достижения такого рода целей? Бесспорно: если культурная деятельность хоть в какой-то своей части держится на принуждении, рано или поздно она должна обвалиться - никакие нормы и планы, спускаемые сверху, не могут действительно поднять культуру, стоит только убрать административно-политические подпорки.

Теперь подпорки убраны, культура свободна. И при этом - обваливается. Что же, восстановить подпорки? Но новые "права взаимоотношений" государства и культуры в России это принципиально исключают. Законодательство определило новые роли Центра и субъектов Федерации в области культуры. Федеративным договором чуть ли не все вопросы местной культурной жизни переданы в ведение местных властей, в результате чего Министерство культуры России оказалось в абсурдном положении. 

Для нас удивительно, когда один из руководителей Европейского Сообщества Т.Г.Торн заявил на совещании западноевропейских министров культуры: "Заинтересованность правительств в делах культуры принимает почти устрашающие размеры". Мало кто нашелся, что ему возразить. А в США - государстве, тоже основанном на федеративных началах, вообще нет общенационального министерства культуры.

Из 160 современных суверенных государств мира 58 приняли юридические нормы, основанные на федеративных принципах. Однако вопросы культуры в таких странах решаются по-разному. В Германии, к примеру, законы о культуре издают только земли, а бунды - нет, не существует там и федерального министерства культуры. В Федеративной Бразилии вопросы культуры - в совместной компетенции федерации, штатов, муниципий и федерального округа. В Швейцарии культура, за исключением охраны исторического наследия, и вовсе стала заботой лишь местных властей.

Нынешнее федеральное Министерство культуры России собственную функцию, кажется, все-таки отыскало, объявив себя "центром выработки идей". Почему бы и нет? Тем более, что широко гуляющие в законах, указах, печати понятия "единое культурное пространство России", "федеральная культурная политика", "федеральные программы сохранения и развития культуры", "общенациональное культурное достояние" пока не наполнены ясным и убедительным содержанием.

Однако федеральные программы имеют реальный смысл лишь при условии, что они не сверху спущены, а проросли снизу, исходят от регионов. Люди должны разрабатывать их сами для себя. Это создает возможность самореализации программ. Но не следует ли из этого, что в таком случае на долю федерального Министерства культуры приходятся только технические функции?

Еще сложнее положение министерства с выработкой федеральной культурной политики. Сложность прежде всего в том, что федеральная культурная политика - это, во-первых, вовсе не "общероссийского масштаба" мероприятия самого министерства. А во-вторых, это и не сумма культурных политик национально-государственных и административно-территориальных образований Российской Федерации - поскольку они должны становиться разными и в силу этого не могут суммироваться. Но тогда, что же такое федеральная культурная политика и кому дано определить ее место в системе национально-государственного устройства России?

Деформации национальных отношений, пришпоривание интернационализации и унификации духовной жизни этносов с 30-х годов, образно говоря, превращали нас в лошадей, жующих овес из торбы посреди бесконечного и тучного овсяного поля. Поле это - богатейшее многообразие не только национальных, но и развившихся внутри них региональных и локальных культур, более частных культур "мест". Множество ценностей этих культур было приговорено как "пережитки", проявления "бескультурья", "религиозный дурман" и т.п. Представление о "единой" культуре, как культуре единообразной, дистиллированной, а не сосуществующем и поощряемом безграничном многообразии, породило нормирование "культурного потребления".

Самым удобным способом управы на культурное многообразие была - и остается - территориальная организация культурной жизни. "Территориальные системы "культуры" - это совокупность учреждений, организаций и органов культуры республики, края, области, города, района. Такие "системы" рассматривались и рассматриваются в пору тотальных "суверенизаций" как некие целостности, которые якобы должны иметь свои инфраструктуры. На самом же деле культурная жизнь никогда не укладывалась и не может укладываться в такое прокрустово ложе.

"География культуры" никогда и нигде не совпадает с экономической географией и границами административных единиц. 

Историко-культурные границы Русского Севера, к примеру, наряду с Вологодской и Архангельской областями прихватывают "кусочки" республик Карелии и Коми, Кировской и Ленинградской областей, не вмещаясь в очертания перечисленных административно-территориальных образований. Это касается и нынешних республик в составе Российской Федерации: краев, областей, агломераций, районов. Еще причудливее география культур таких этнических, этноконфессиональных, социально-культурных и других общностей, как, к примеру, рассредоточенные "пятнами" по разным регионам и местам татары, старообрядцы, казаки... Российское руководство должно наконец уяснить: в этнокультурном отношении Россия - причудливый архипелаг, а вовсе не монолитный материк.

Но что может стать альтернативой административно-территориальному принципу? Судя по мировой практике, альтернатива - ассоциации разного рода без вышестоящих уровней. В таком случае "вертикаль" в управлении собственно культурными процессами (в отличие от управления инфраструктурой этих процессов) и в масштабе Российской Федерации, и в масштабах ее субъектов должна исчезнуть.

Значит, Федеральная культурная политика - это безоценочное стимулирование не столько административно-географически очерченных, сколько всяческих "экстерриториальных", "точечных" и прочих культурных явлений. Такой государственной практики ни в дореволюционной, ни в Советской России не было. Создать ее - вот сложнейшая задача федерального Министерства культуры. Ему и в самом деле предстоит для этого обрести свойство "центра выработки идей"

На наших глазах расцвел и тут же поблек вошедший было в моду два-три года назад лозунг некоторых столпов отечественной культуры: "Как можно меньше государства!" Теперь, вкусив обнищания, они упрекают власть в том, что государство "отвернулось от культуры". 

"Повернуться лицом к культуре" означает, прямо скажем, всего-навсего раскрыть для нее кошелек. На Западе так и говорят: правительства не решают проблемы, а финансируют их. Но есть закономерность, которую никому не дано отменить, как законы физики: "Кто платит, тот и..." Выход в том, чтобы платили многие и по-разному.

В США, как известно, до двух третей финансирования искусства обеспечивается частными благотворительными взносами. Однако фактически эти деньги тоже являются государственными, поскольку, освобождая вкладываемые в культуру капиталы от налогов, государство как бы "отказывается" от них. А положительный смысл такого способа поддержки культуры в том, что решение: кому, на какие цели и сколько выделить денег принимается не каким-либо одним "органом" и не узким кругом людей, включенных в структуру власти, а множеством организаций и людей, не связанных с властями.

Не менее важна и другая сторона дела. Во Франции с 1981 по 1990 г. расходы правительства на культуру увеличились примерно в три раза, расходы провинций - в десять раз, коммун - в четыре. В ФРГ из государственных расходов на культуру на федеральный бюджет сейчас приходится около 1, 8%, на земельные бюджеты - 41%, а на самые низовые, общинные - более 57%. Приведенные пропорции - это материальное, предметное воплощение тенденции к движению от централизма и регионализму в европейской культурной политике. А значит от территориально-административной организации культурной жизни к процветанию локальных культур и культур "мест". Так что происходящий ныне в России перенос "центра тяжести" находится в русле общей закономерности.
 

Правда, российская "специфика" в том, что у нас на местах и казна пуста, и давление житейских нужд населения на власти сильнее, и авторитет интеллигенции обычно ниже, чем в Москве. Но и в других странах: в коммунах, в провинциях, в штатах: проблем хватает. Правда, там выработано множество разных "технических" приемов культурной политики, которые и нам применить не заказано.

Вот некоторые из них. Центральные органы имеют право финансировать любую культурную программу: региональную, муниципальную, любой деревни, причем через головы вышестоящих структур. Но при этом не более чем на 50 % общей стоимости этой программы. Остальные деньги должны изыскать местные власти, фонды, корпорации, меценаты. При этом не слышно протестов об ущербе автономии и самолюбия местных властей и организаций.

В некоторых странах для культуры появился так называемый "взнос вывоза", который стал провоцировать активность других финансовых источников. Правительство выделяет для реализации какого-либо культурного проекта ровно 33, 4 % процента его стоимости т.е. чуть больше трети, поощряя соучастников взять на себя оставшиеся две трети. Еще один вид ассигнований на культуру сверху - "взнос на дальнейший прогресс", суть которого в выявлении "внизу" и поощрения "сверху" экстраординарных работ, имеющих общенациональное и международное значение. Так поднимается уверенность в себе и стимулируются амбиции местных деятелей культуры, для них создается шанс выбиться в звезды первой величины даже из самой глубокой провинции.

В некоторых странах, если местная власть дает обязательство содействовать какому-либо значительному культурному начинанию, то правительство "лишь" присоединяется к нему и "только" помогает местной власти в финансировании, а не подменяет их.

В Италии поддержкой и финансированием культуры заняты 6 министерств, а во Франции и того больше - 22. Это расширяет фронт поддержки культуры, исключает монолизм, подталкивает держателей средств к состязательности и поиску наиболее значительных культурных проектов. Это же укрепляет и надежду у жаждущих поддержки: не удалось защитить свой проект в одних кабинетах - есть еще множество других.

Культурный суверенитет субъектов Федерации и культурно-национальная автономия, провозглашенные нынешним политическим режимом России, вовсе не абсолютное благо. Они хороши настолько, насколько благоприятствуют культуре и настолько же плохи, насколько разгораживают ее естественное пространство искусственными заборами национальных, административных, конфессиональных и прочих границ. С другой стороны, общенациональная культурная политика - это вовсе не руководство нижестоящими уровнями, а лишь стимулирование многообразия в культуре как первейшего условия ее выживания и развития.

Методы, практикуемые в странах Западной Европы, тоже любопытны. 

Например, методы под названием "длина руки" - деньги выделяет власть, а распределяют их независимые от нее коллегиальные органы, или "оценка равного" - к примеру, художника могут судить только художники, в принятии решения о субсидии должны участвовать сами деятели культуры. Или "взнос вызова", "взнос на дальнейший прогресс", когда власть лишь присоединяется к культурным проектам, а не сама инициирует их.

И все-таки не понесет ли утрат культура России, если федеральная власть ограничит свои культурные функции только собственными финансовыми инъекциями и поощрением к этому других финансовых источников?

Это напрямую зависит от того, сумеют ли преодолеть на местах живучую привычку жить по рецептам Центра. Из опыта последних лет хорошо известно, что борьба за самостоятельность регионов в культуре увлекательна лишь до победы в ней. А потом начинаются муки той самой свободы, которую принято считать сладкой, но которая обременяет заботами куда большими, чем гнет Центра.

Заботы эти связаны хотя бы с тем, что ни одна территория Российской Федерации не имеет полнопрофильной самодостаточной инфраструктуры культуры: учебных заведений искусства, предприятий, которые выпускают оборудование для учреждений культуры, и т.д. Прожить можно только во взаимодействии с другими территориями. Возникает необходимость координации действий. И тут регион начинает искать: а где же Центр, почему он самоустранился? Проще всего сказать, что Центр должен создавать условия для многообразия культурных политик регионов и координировать, т.е. обслуживать их взаимодействие. Но обслуживание у нас имеет свойство превращаться в руководство, а средства - подменять собою цели. Значит важно не заиграться в демократию, в разгосударствление, в децентрализацию и регионализм в области культуры. Опыт Польши, Болгарии, Румынии, которые зашли в этих отношениях дальше России, обнаруживает драматические для культуры последствия.

Ведь децентрализация и регионализм сами по себе вовсе не означают автоматического освобождения культуры от администрирования и произвола.

Значит "отдать культуру на места" - вовсе не решение проблемы, а уход от решения - по крайней мере в нынешней российской ситуации.

В разгар "перестройки" у нас много говорилось о необходимости преодолеть идеологические догмы и "стереотипы мышления". Кажется, с этим успешно справились. Однако сегодня все сильней чары новых догм и стереотипов мышления.

Сколько камней брошено в идею какого бы то ни было планирования развития отечественной культуры - а в зарубежных странах все большее значение придается... пятилетним планам! И не только на Кубе или в КНДР. Со времени Р.Рейгана составляются пятилетние планы развития культуры в США (первую пятилетку там уже выполнили, а теперь трудятся над второй - на 1991-1995 гг.). Долгосрочные планы культурного развития существуют во Франции, Норвегии, Швеции, других странах. По нашему же "новому мышлению" любое планирование и особенно в сфере культуры - это "возврат к тоталитаризму"!

Децентрализация отношений государства и культуры во многих странах мира осуществляется чаще всего по... принуждению сверху! Правда, не административному - оно везде приводит лишь к формализму, бюрократии, наконец, к столь знакомым нам "припискам". Это принуждение осуществляется долгосрочными программами культурного развития. Инициативы в такие программы поступают снизу и лишь дополняются сверху. В результате же рождаются общенациональные проекты, раскладывающие на каждого доли участия и ответственности - и тут уж хочешь- не хочешь, а будь самостоятельным. Но как раз к программам такого рода у нас глухи, и "снизу", и "сбоку" снова зарождается гул опасений: а не грядет ли новый центр в виде Министерства культуры и других органов федерального Правительства как новая угроза свободе культуры?

Один видный зарубежный культуролог недавно выделил три типа культурной политики в современном мире: управляющую (авторитарную), регулирующую и демократическую. Первый тип, по его мнению, характерен в основном для стран третьего мира, второй - для стран Запада, а третий, демократический, - для... "бывших стран социализма". Увы, демократизм в данном случае - не комплимент, а указание на незрелость и иррационализм, плод неодогматизма с его неприязнью ко всякому социальному управлению, хотя бы и в таких формах, как "регулирование".

Поэтому-то нынешняя российская демократия в вопросах культуры "светит, да не греет". Из этого следует, что новая федеральная культурная политика может появиться как реальность, лишь на почве прозаической реальности. Хоть она и должна формироваться на основе делегирования функций Центра снизу вверх, разрабатывать-то ее следует все-таки сверху вниз - по инициативе Центра! Для некоторых наших демократов это прямо-таки измена принципам. Но такова реальность - иначе принципы останутся незыблемыми, а культура пострадает...

Культурный регионализм, возрождение и благополучие локальных и "местных" культур и их взаимодействие в России могут стать реальностью только по принуждению - под воздействием инициатив и стимулов "сверху". Конечно, это смахивает на новые принуждения из Кремля. Но если важнее всего не происхождение идеи, а ее полезность, то дело за малым: давайте просто усвоим мировой опыт, из которого следует, что культура существует саморазвитием, но при сильной роли государства. И процветает она благодаря равноцветью локальных и "местных" культур, а рассыпается, когда страна не имеет общенациональной объединяющей культурной политики.

Надо наконец осознать, что свобода творчества малопродуктивна, если напрочь исчезает регулирование социальных и экономических условий творческой деятельности, что культурное развитие обеспечивается инициативами снизу, но обращается в хаос, если такое развитие лишено всякого планирования.

Можно утверждать, что за всю тысячелетнюю историю России ее деятели культуры никогда не имели столько свободы творчества и политической независимости, как теперь. А между тем все чаще эти деятели заявляют, что последние годы стали временем "раскультуривания страны", "унижения таланта", обнищания литераторов, художников, ученых-гуманитариев, музейных работников до степени, близкой уже к годам гражданской и Великой Отечественной войн.

А министр культуры Е.Сидоров ошарашивает страну и мир сообщением о том, что за последние годы из России вывезено около 80 % имевшихся в ней икон. Правда, трудно предположить, кому и каким образом это удалось подсчитать, ибо учет культурных ценностей в стране всегда был поставлен плохо, а уж теперь и вовсе дезорганизован. Книгоиздательская статистика у нас тоже лукава, однако, специалисты, не без основания, утверждают, что сочинения Пушкина и Блока, Л.Толстого и Гоголя сегодня выходят тиражами меньшими, чем в годы после революционной разрухи или после окончания второй мировой войны. Никогда еще в России не гибло столько исторических памятников и нельзя вообразить, чтобы государственный бюджет был "не в состоянии" выделить несколько миллионов рублей для реставрации памятника на могиле Чехова на Новодевичьем кладбище, который сегодня оказался в аварийном состоянии.

Множество людей - от российского Президента до коммерсантов, специализирующихся на сбыте поделок народных художественных промыслов, - заверяют Россию в уважении к самобытности национальной культуры. Но любая недельная программа обучения народа по телевидению пестрит исключительно иноязычными названиями.

"На высшем уровне" в России принято решение разработать программу приватизации учреждений культуры и искусства (театров, музеев, зданий, усадеб) с учетом интересов законных наследников их прежних владельцев. И там же "постановлено" запретить какую бы то ни было приватизацию "в сфере культуры". Президент предписал курс на возвращение церкви всех зданий и прочих ценностей, имеющих отношение к религии по своему начальному назначению. И он же издал указ о присвоении ряду особо выдающихся учреждений культуры статуса национального культурного достояния, из которого следует неприкосновенность коллекций, к примеру, Третьяковской галереи, обладающей громадным собранием икон, или Государственной российской библиотеки с уникальными коллекциями религиозных книг и рукописей...

Подобного рода противоречий в замыслах и действиях великое множество, и все труднее ответить на вопросы: что же произошло и происходит с нашей культурной политикой России и есть ли вообще какая-нибудь культурная политика?

"Проблема культуры" куда шире, чем проблема нынешней политической власти, экономической реформы, государственного переустройства: нация должна найти силы для ее осознания и решения помимо власти. Тем более что культура живучее любых политических режимов, идеологий, государств. Вопрос лишь в цене и способах самосохранения культуры как условия выживания нации.

Особенно остро (может быть, сознательно?) сегодня ставятся вопросы сохранения памятников советского периода и культурного наследия этих лет в целом. Однако какого бы политического, экономического, социального и прочего обновления ни жаждала страна, утолить свое желание она в состоянии, лишь опираясь на прошлое. Давным-давно сказано: "Стреляя в прошлое, убивают будущее". Однако процесс "преодоления прошлого" и "возвращения отечественной культуры на магистраль мирового развития" вскоре снова свернул на "особый путь". Теперь это оказался путь нивелирования отечественной культуры. Политика снова, на сей раз воровато, "втихую", присвоила себе функцию культуры, снова решая за нее, что из прошлого подходит для ее модели "цивилизованного общества", а что надо вырубить, выжечь, осмеять. 

Бурные перемены последних лет в нашем обществе не принесли заметной творческой продуктивности. Духовная жизнь затоплена лишь единообразным потоком ранее "запретных плодов". Литературные журналы медленно погружаются в небытие. Не столько зрители уходят от театра, сколько театр от зрителей: ему нечего сказать. Национальный кинематограф в коме. Гуманитарные и социальные науки в разорении. Философы вытеснены хиромантами и прочими шарлатанами.

А в среде "бывшей советской интеллигенции" все больше вздохов: раньше было лучше - диктовали, но хоть платили. Совсем недавно считалось бы нелепой шуткой, а теперь уже вроде бы находит понимание рассуждение Федерико Феллини: "Мне по душе тот порядок, от которого страдали художники прошлого: папа, герцог или вице-король давали заказ и лишали еды, если заказ не исполнялся. Не будь тогда этих тиранов, мы не досчитались бы сотен великих творений". Свобода сама по себе и в самом деле вовсе не гарантия процветания творчества. Теперь многие подтвердят старую истину: бедность - худшее из рабств. Творческие люди становятся заложниками коммерциализации; убийственным оказалось наивное политическое доверие многих интеллектуалов к политикам: сколько знаменитостей умолкло, будучи травмированными тем, что они сочли за маяки политиков, которые оказались лишь обманчивыми блуждающими огнями.

Вместе с тем в ситуации, когда всего вероятнее не только нарастание катастрофической напряженности во всех областях жизни общества, но и погружение народа в апатию и анемию вплоть до притупления желаний и самой воли к жизни, даже паралич общества вследствие чего для людей ничто не свято и не обязательно, - в этой ситуации начинает появляться некий слой людей с качествами и функцией новой интеллигенции.

Настоящая интеллигенция не принадлежит ни к какому политическому направлению, не услуживает ни государству, ни партиям, ни церкви, ни даже народу. 

Интеллигентность как качество личности не позволяет говорить ни от чьего имени, кроме своего собственного, опирающегося на фундаментальные начала и знания.

Фундаментальность суждений новой интеллигенции вовсе не означает ее отрешенности от реальностей жизни. Сейчас она, к примеру, не может безразлично относиться к институтам власти, быть индифферентным к нему. Среди точек зрения различных политических групп, различных социальных слоев населения в этом диапазоне интеллигенции вообще нет места. С более основательной точки зрения понятно, что смена Правительства и власти в целом неизбежно приведет к замене незрелой, непоследовательной, порой просто неумной и неумелой, но все-таки демократии - квазидемократией. На этом основании сейчас определяют свое отношение к Правительству интеллектуалы. С фундаментальной же позиции нынешняя ситуация более всего требует не одобрения или осуждения, а понимания. Понимать и сообщать свои выводы обществу - функция именно новой интеллигенции. Политик, интеллектуал, партии и движения, массы хотят успеха, интеллигент - истины. Новая интеллигенция по самой своей сущности больше всего нуждается в наиболее полной демократии и лучше всего умеет ею пользоваться. Значит она способна быть своего рода регулятором степени и форм демократии.

Новая интеллигенция - еще и "носитель оптимизма" в обществе скепсиса и цинизма, угрюмости и пессимизма. Ее оптимизм основан на способности видеть современные общественные процессы в контексте мировых проблем и их истории. Всякая "партийность" соизмеряет события и их последствия с годами и десятилетиями, надпартийность же и аполитичность новой интеллигенции позволяют ей мыслить в масштабах мира и веков. Интеллигентность нового рода предполагает независимую мораль. Она пренебрегает нравственными предрассудками и господствующим духом времени. В условиях "общепринятости" обманов и камуфляжа она способна к искренности, к целебному самоограничению лишь непримиримым указанием другим на всякое проявление безнравственности, а во всех других случаях не вменяет инакомыслящим ничего, кроме интеллектуальных заблуждений.

Интеллигентская мораль исключает самую неизбывную болезнь интеллектуалов - себялюбие, она исповедует принцип: полюби не меня, а мое.

Во времена, когда злонамеренность, корысть и ложь в действиях становятся обыденным делом, мораль интеллигента обязует к бездеятельности как последнему средству проявления своего несогласия. <р>Именно такая интеллигенция станет "третьей силой", которая в условиях массовой неприязни к каким бы то ни было партиям, программам и всему другому, что разделяет и ожесточает, опосредует отношения народа и власти, осознает и прояснит их роли и пределы, приведет к взаимной разумной умеренности.

Ныне прокурорами стали даже многие "генералы" литературы, искусства, гуманитарных и общественных наук, до недавнего времени норовившие усесться в почетных президиумах поближе к членам Политбюро, славословившие "социалистический реализм", возглавлявшие творческие союзы, научно-исследовательские институты, газеты и журналы. Обнаружилось столь великое множество деятелей культуры, которые не только "в уме", но и в открытую всегда были "против", что теперь уже трудно вообразить, кто же был "за" и откуда брались тысячи романов и поэм, фильмов и монографий, составивших "самую передовую в мире социалистическую культуру".

А пока многие наши интеллектуалы живут лишь сегодняшним днем, упиваясь гипертрофированным представлением о собственной значимости в духовном сокрушении Отечества. Власть ценит за последнее. Но время идет, а ей все больше нужны умеющие не ломать, а строить. Таких мало, и они, умудренные горьким опытом, стараются держаться на дистанции от власти. Тем больше простора для усердствующих в соискании благоволения сильных мира сего. Но "особое отношение" всякой власти к "властелинам думы" всегда и всюду - дружба королевского двора с шутами.

Россия занимает такое геополитическое положение, что имеет возможность занять достойнейшую нишу в планетарном сообществе ХХI века - достойную своего народа, своей культуры, своей истории, превратиться в действительно первоклассную державу. Это важно для всех, ибо обеспечит людям стабильность существования, благополучную жизнь, возможность эффективно использовать собственный потенциал: интеллектуальный, нравственный. И эта цель реальна. Нация должна почувствовать свое достоинство, уверенность, что она многое может, что не выброшена на свалку истории, как некоторые пытаются это представить. Это относится ко всем сферам человеческой деятельности, но особенно - к таким тонким инструментам выявления национального самосознания, как наука, образование, культура.

За рубежом раздается множество пророчеств о скором распаде Российской Федерации "по подобию СССР", как о деле предрешенном. Руководители российских федеральных властей предупреждают всего лишь об опасности такого распада, хотя собственными же действиями - иногда невинными, иногда явно порочными - подталкивают к нему, призывая население к смирению с возможной катастрофой.

Однако если "громкая" катастрофа - это пока лишь вероятность, то "тихая" - уже реальность. Страна превращается в общий котел, где каждая народность, чуть ли не каждый регион хотят самостоятельно варить свой собственный суп. Что касается экономики, то непригодность такого способа уже всем стала очевидна. Но почему-то считается, что "совсем другое дело" - это сфера культуры.

Утверждается, что каждое национально-государственное образование в составе Российской Федерации в вопросах культуры суверенно; всякое этническое образование, не имеющее своей государственности, имеет право на культурно-национальную автономию, любой компактно проживающей этнической, этноконфессиональной и этнографической группе Российская Федерация законодательно гарантирует поддержку в создании собственных культурных и образовательных центров, изданий, учреждений искусства, сохранении обычаев, обрядов, памятников и другого наследия.

Начались процессы культурно-национального изоляционализма; теоретиками-националистами обосновывается польза автаркии - культурной самодостаточности и одного, и другого, и третьего российского этноса; наконец - распаляются войны культур: обвинения в ассимилятивных посягательствах, заносчивость и агрессивность "коренных" к "пришлым", мигрантским. Порой это войны сразу на два фронта. К примеру, некоторые интеллектуалы Бурятии в отношении русской культуры становятся в позу "жертвы", а в отношении культур, входящих в бурятский этнос этнических групп булгаров, хоринцев или ассимилировавшихся эвенков, - в позицию "гегемонов".

Вышла на поверхность и обострилась главная проблема: равновесия между русским и нерусским императивом. В результате естественное стремление к сохранению национальных языков и культурных традиций, расширению пространства для их функционирования порой стало проявляться, как протест против русификации, критика, ее как и русских, критика Центра, а дальше уже и федерализма, якобы камуфлирующего "продолжение русской империи". Но и защитники "русского" запутываются в трех соснах: антирусские настроения ("русофобия"), национализм и сепаратизм - угроза целостности России.

Провозглашенные суверенность и автономия национальных культур стали подвергаться критике как воплощение половинчатости формулы, которая должна быть дополнена недостающей частью. Какой же? Культуры народов России призваны скреплять ее единство и целостность, потому что сама многонациональная российская культура - это исторически сложившаяся целостность, единая культура.

Словом, с какого конца ни обратись к культуре, за нею немедленно обнаруживается то подводный камень политики, то надводная скала социально-экономических проблем. Ибо национальные культуры в "чистом", изолированном виде не существуют. Поэтому проблемы культуры разрешимы не наряду с экономическими, политическими, социальными, экологическими и прочими проблемами, а вместе с ними. Так что в поисках наилучшего национально-государственного устройства России нужно помнить о роли культуры. Можно сказать, это палка о двух концах: культура может объединить, а может разрознить.

"Развитие национальных культур", "равенство культур всех народов", выравнивание "культурного уровня" людей всех национальностей - таковы были и пафос, и реальная практика первого этапа культурно-национальной политики послереволюционной России. Требовалась "новая социалистическая культура", содержанием которой была бы коммунистическая идеология. И такая культура была создана. Разлитая по всему пространству многонациональной страны, она оказалась "единой интернациональной культурой". Так наше общество обрело свою систему ценностей не в культуре самой по себе, что было бы естественно, а в политическом проекте, подпитанном культурой.

Эта система породила "новую историческую общность людей - советский народ". Ни один критик не способен отменить реальности. В стране действительно сложилось метаэтническое образование, наполненное общей для миллионов людей идеологией, нетрадиционной культурой и общесоветским самосознанием. Зарубежные ученые серьезно изучают феномен homo soveticus, наши по большей части - состязаются в поисках обличительных характеристик этого феномена. За рубежом обстоятельно изучают феномен "единой советской культуры", действительно ставшей общей системой ценностей для необычайно разнородных по своей генетике и историческим традициям этносов. Оксфордский университет, как известно, предложил объединить усилия ученых разных стран, в том числе и России, для исследования этой культуры, считая ее одной из самых значительных по масштабам мировых субкультур XX века.

Культура всякого народа не признает межгосударственных границ и внутренних "железных занавесов" - она так или иначе все равно взаимодействует с другими культурами, в том числе весьма отдаленными и географически, и по своим традициям. Объединяющее свойство культуры использовали как инструмент государственных идеологий и политических проектов не только коммунисты, но и имперская Великобритания, а сегодня открыто делают США.

Говоря о сепаратизме, мы нередко и справедливо ссылаемся на некоторые круги национальных элит. Но кто эти люди? Да, среди них есть нувориши, теневики, которые рядятся в тогу защитников народа, его культуры, традиций, преследуя свои корыстные интересы, но главное, национальная элита - это деятели культуры, которых уважает народ, они выразители его духа. Важно, какую позицию займут эти люди - согласия или конфронтации.

Нам представляется, что при всей политической борьбе "наверху", при всей занятости экономикой, забастовками, остановками производств и т.д., федеральные власти должны иметь умную, честную программу приобщения интеллигенции к борьбе за единство России с учетом национального состава народа страны.