От международных аспектов интеграции перейдем к ситуации, складывающейся непосредственно в СНГ¹.
          Здесь все указывает на переломный характер прошедшего 2005 г. Его “визитной карточкой” можно считать общую смену направленности геополитических процессов. Постсоветские “национально-демократические” элиты, выполнившие в период распада СССР функции генератора центробежных тенденций, в период “цветных” революций получили возможность убедиться в отсутствии у Запада иных мотивов их поддержки, кроме стремления к недопущению возрождения России как геополитического конкурента. Например, стремление “оранжевой” украинской элиты в Европейский союз явно не получает ни в США, ни даже в Европе такого понимания, как ее попытки интегрироваться в НАТО. Причина очевидна: в киевском истеблишменте Запад видит отнюдь не равноправного партнера, а инструмент вытеснения России с евразийского геополитического пространства, а также замены российских (а, точнее, советских) технологических (и, прежде всего, военных) стандартов собственными.
          Так или иначе, но серия чувствительных провалов на пространстве бывшего СССР уже убедила постсоветские элиты в неэффективности западной поддержки, тем более что это начинает осознаваться самим Западом.
          “Мы у себя в Америке просто никогда не думали, что Россия сможет встать на ноги и начнет влиять на происходящие события”, – признает, например, Николас Гвоздев – старший научный сотрудник Никсоновского центра, редактор журнала “The National Interest”².
          Получается, что именно таким, сугубо эмпирическим путем было найдено наиболее действенное противоядие против “оранжевых” тенденций, захлестнувших евразийское пространство в 2003 – начале 2005 гг., начиная с разрушения разработанного при активном участии Москвы плана федерализации Молдавии и кончая революциями на Украине и в Киргизии.
          Если быть более точными, то необходимо отметить, что уже киргизский кризис марта 2005 г., по сути, закончился “ничьей” между Россией и Западом: в отличие от Киева, Бишкек сохранил полноценное членство во всех созданных при активном участии Москвы организациях, не став чинить ей всевозможных препятствий. Кроме того, дав согласие на временное сохранение американского военного присутствия в Манасе, новое киргизское руководство не допустило его расширения за счет открытия второй военно-воздушной базы США, что угрожало бы нарушением равновесия, достигнутого после появления в Канте гарнизона российских ВВС.
          После этого инициатива на большей части постсоветского пространства от Запада прочно перешла к России. Провал андижанского мятежа, представлявшего собой попытку первого шага по пути создания исламско-экстремистского “Халифата”³ (проект которого рассчитан на столкновение Москвы с мусульманским миром), дополнился ощутимыми поражениями противников действующей власти на выборах в ключевых геостратегических центрах Закавказья и Центральной Азии – Азербайджане и Казахстане.
          Одновременно существенно замедлились темпы и эффективность интеграции прозападных сил, центром которых стала “ось” Киев – Тбилиси (с участием Кишинева). Созданное вокруг нее Содружество демократического выбора (СДВ), как выяснилось, оказалось неспособным не только сформировать дееспособный союз, навязав Москве борьбу за лидерство на постсоветском пространстве, но и внятно сформулировать цели, принципы, а также ценностные установки подобной альтернативы (если не считать стремления отгородиться от России форсированным вступлением в НАТО).
          Создатели СДВ вполне могут разделить ответственность за его низкую эффективность с белорусской оппозицией, поражение которой на президентских выборах (19 марта 2006 г.) сделало неактуальным усиленно возрождаемый определенными силами на Западе проект “Балто-Черноморского союза”, впервые появившийся в начале 90-х годов, в преддверие распада СССР.
          Важно и другое. Для интеграционных процессов в СНГ сложилась весьма благоприятная геоэкономическая конъюнктура. Уровень мировых цен на энергоносители, как заметил Президент России В.В.Путин в разговоре с премьер-министром Великобритании Э.Блэром на саммите “Россия – Евросоюз” в Лондоне, “…позволяет нам проводить более независимую внешнюю политику”⁴.
          Ключевым элементом такой политики становятся планы энергетического лидерства, которое обеспечивает не только более прочную геоэкономическую, а, стало быть, и геополитическую зависимость от Москвы европейских партнеров, но и широкую основу для консолидации интересов всех субъектов постсоветской части Евразии, объединенных единой газотранспортной и трубопроводной системами, создававшимися в 50–80-е годы как единое целое. Важно также, что в условиях глобализации усиливается значение цивилизационного фактора, частью которого являются единые технологии, а точнее – в современных условиях складываются предпосылки передачи, по крайней мере, части суверенных прав, которыми обладают государства, на уровень цивилизаций, которые, в свою очередь, превращаются в базовый инструмент обеспечения национальных интересов. С одной стороны, похоже, исчерпывает себя концепция “государства-нации”, вызванная к жизни Великой Французской буржуазной революцией, а с другой – существенные изменения претерпевает отношение к другой концепции – “светского государства”. Как указывает ряд авторов, религия все меньше воспринимается неким “внешним” фактором по отношению к государству и все больше – “внутренним”, определяющим его самооценку⁵.
          То, что в выигрышном положении здесь оказываются государства-цивилизации, в том числе, Россия, безусловно, важно. Но еще важнее то, что в цивилизационном подходе содержится немалый интеграционный потенциал. Игнорировать то, что пространство СССР – единая, уникальная цивилизация, способная при воссоединении, стать эпицентром глобального межцивилизационного диалога, значит, предельно усложнять себе дорогу не только к лидерству – энергетическому или любому другому. Но и к восстановлению утраченного за годы “реформ” потенциала.
          Из этого видно, что, с одной стороны, энергетическое лидерство соответствует долгосрочным интересам всех участников интеграционного процесса, а с другой – без их активного сближения это лидерство затруднено из-за сохраняющейся угрозы постановки по периметру российских границ “санитарных кордонов”, а также пусть и уменьшающихся, но сохраняющихся пока возможностей налаживания обходных (минуя Россию) путей сухопутного транзита энергоресурсов из стран Центральной Азии и Среднего Востока на Запад.

          В отличие от СДВ – аморфного объединения, участники которого не связаны ничем, кроме идеологии и ценностей либерального западничества, сторонники интеграции располагают мощной инфраструктурой в виде целого ряда взаимосвязанных экономических и военно-политических организаций: Евразийского экономического сообщества (ЕврАзЭС), Единого экономического пространства (ЕЭП), Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ). Кроме них, существует многофункциональная система двусторонних связей, обеспечивающая России роль естественного интегрирующего центра.
          С роспуском Организации Центрально-Азиатского союза (ОЦАС) и вступлением ее членов – Казахстана, Узбекистана, Таджикистана и Киргизии – в ЕврАзЭС наметилась тенденция к сокращению общего количества организаций, отвечающих за интеграцию, и повышению эффективности их деятельности.
          Система взаимодействия в ЕврАзЭС, ЕЭП и ОДКБ в отличие от СНГ и СДВ, где доминирует горизонтальный тип связей, объективно препятствующий более тесной интеграции, организована на смешанной, горизонтально-вертикальной основе. Причем, удельный вес факторов, обеспечивающих именно вертикальную интеграцию, с перспективой дальнейшей централизации, вплоть до передачи определенной части суверенитетов на наднациональный уровень, постоянно увеличивается. Расширяется и их география.
          Благодаря внедрению взаимодополняющего разделения сфер ответственности, существенно упорядочиваются и уточняются функции вышеперечисленных организаций, каждая из которых отвечает за свой участок интеграции.
          Одновременно достигнута эффективная корреляция интеграционных процессов с соответствующими международными тенденциями. С одной стороны, в рамках Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) укрепляется геополитическая “смычка” России, Казахстана и других субъектов постсоветского пространства с Китаем, а также с ведущими странами мусульманского мира – Ираном и Пакистаном, а с другой стороны, благодаря наличию в странах с “оранжевыми” режимами противостоящих им территориальных или национально-территориальных анклавов, ориентирующихся на Москву (речь идет, прежде всего, о Приднестровье, Абхазии, Южной Осетии и некоторых других субъектах), Россия получает уникальную возможность расширения интеграционного потенциала. Тем более что Запад сам создает для этого подходящие прецеденты – вроде предстоящего референдума по независимости автономного края Косово.
          Что касается возможности распространения подобных прецедентов на саму Российскую Федерацию (чреватого ее дезинтеграцией), то эта угроза, являвшаяся вполне реальной еще в 2000 г., ныне существенно ослабела. Главным образом, благодаря успешному строительству властной вертикали, унификации федерального и региональных законодательств, а также нормализации обстановки в Северо-Кавказском регионе. Косовский вариант в нашей стране (применительно к Чеченской республике или всему Северному Кавказу) в этих условиях становится практически невозможным, особенно при успешном прохождении “знакового” рубежа 2008 г. и обеспечении – тем или иным способом – надежной преемственности центральной власти.
          Саммитами ЕврАзЭС, состоявшимися в Москве (июнь и октябрь 2005 г.) и Стрельне (январь 2006 г.), установлены и закреплены иерархия и вытекающая из нее соподчиненность интеграционных структур и процессов.
          В центр поставлено само ЕврАзЭС – как наиболее продвинутый, широкий и сбалансированный в геополитическом плане альянс со стержнем в виде российско-казахстанского союза, объединяющий западные и восточные субъекты бывшего СССР – от Белоруссии до Таджикистана, Киргизии и вновь принятого в Сообщество Узбекистана.
          Ядром ЕврАзЭС выступает ЕЭП, количество участников которого, по сути, уменьшено с четырех до трех (Россия, Казахстан и Белоруссия), но без Украины, по политическим причинам из интеграционного процесса (по крайней мере, на данном этапе) выпадающей.
          В 2005 – начале 2006 гг. окончательно утвердилась практика, в соответствии с которой основные решения по ЕЭП принимаются именно “тройкой”, причем в формате ЕврАзЭС. Что касается “четверки”, то контакты в ее рамках осуществляются преимущественно на двусторонней основе, а также в формате становящегося все более аморфным СНГ, как это имело место в августе 2005 г. во время саммита глав государств Содружества в Казани.
          Привязка ЕЭП к ЕврАзЭС с выведением за его рамки Украины наглядно продемонстрировала: рассчитывать на диалог с другими наиболее развитыми постсоветскими республиками (совокупный ВВП “большой четверки” достигает 94% от ВВП бывшего СССР) на собственных условиях “оранжевым” властям Киева не приходится. Тезис “либо полноценное участие, либо фактическое неучастие” получил подтверждение в апреле 2006 г. во время российско-казахстанской встречи на высшем уровне в Москве⁶.
          Но у интеграционных процессов имеется и “второе дно”. Экономическое взаимодействие дополняется политическим и военным – в рамках ОДКБ и оборонно-промышленных комплексов стран-участниц⁷.
          Прежде всего, отметим, что обнародование задач военной интеграции происходит постепенно – лишь по мере углубления объединительных процессов в других сферах, прежде всего, в экономике. Как правило, это происходит “по факту”, что свидетельствует либо о спонтанности принимаемых решений (во что, честно говоря, поверить трудно), либо о наличии глубоко продуманного и последовательно воплощаемого в жизнь плана, имеющего поддержку во всех ключевых столицах ЕврАзЭС.
          О реальных темпах прогресса можно, например, судить по результатам сравнительного анализа решений, принятых упомянутыми саммитами Организации, состоявшимися в 2005–2006 гг.
          Так, в июне 2005 г. очередность интеграционных мероприятий в рамках ЕврАзЭС была определена следующим образом: создание свободной экономической зоны – валютное регулирование – таможенный союз – экономический союз.
          Июньский саммит 2005 г. утвердил план введения в Сообществе единой валюты, о котором было объявлено еще в марте⁸.
          По итогам октябрьского саммита принято решение о предстоящем “соединении” (а фактически – о вхождении) ЕЭП с ЕврАзЭС. Причем, локомотивом все более тесного сближения выступает, скорее, не Союзное государство России и Белоруссии, а буквально на глазах набирающая интеграционную динамику российско-казахстанская “ось”.
          Январь 2006 г. ознаменовался важнейшими договоренностями в оборонной сфере: в частности, подписанием соглашения о взаимодействии пограничных ведомств при возникновении кризисных ситуаций на внешних границах. Показательно, что заключены они были в рамках не ОДКБ, а ЕврАзЭС, что подтверждает его стержневой характер не только для экономики, но и для политики.
          Обратим внимание и на начавшуюся унификацию состава ЕврАзЭС и ОДКБ, осуществляющуюся за счет их расширения.
          С июня 2005 г. в экономических саммитах принимает участие Армения, уже входящая в систему коллективной военной безопасности. Логичным в связи с этим следовало бы считать и скорейшее возвращение в число участников ОДКБ принятого в ЕврАзЭС Узбекистана – одного из учредителей этого постсоветского оборонного союза, оформленного Ташкентским договором 
(1992 г.).
          Другой важный момент. Ротация председательства в ЕврАзЭС (в июне 2005 г. Н.А.Назарбаева сменил А.Г.Лукашенко) никак не отражается на лидерстве в ОДКБ: его бессменным председателем остается Президент России В.В.Путин, а руководство военной структурой возложено на начальника российского Генерального штаба генерала армии Ю.Н.Балуевского. Можно, таким образом, предположить, что участниками интеграционного процесса сделаны серьезные выводы из провалов, постигших такие международные организации, как СНГ и Евросоюз. Очевидно, что существует ясное понимание: сугубо экономическая интеграция, не опирающаяся на общие геополитические интересы, а также на единую концепцию военного строительства, обречена на неудачу.
          Примером того, насколько глубоко продвинулись объединительные процессы в военно-политической сфере, можно считать решение о ликвидации созданного после распада СССР космодрома “Свободный” (в Амурской области), сопровождавшееся пролонгацией аренды Байконура, а также других военных полигонов, расположенных на территории Казахстана. Очевидно, что это объясняется исчезновением угрозы потери указанных объектов, а с ними – и статуса России как полноценной космической державы.
          В пользу перехода интеграционных процессов в активную фазу говорит и ряд пунктов итогового документа июньского (2005 г.) саммита ОДКБ – “Заявления глав государств-участников”⁹.
          С одной стороны, говорится о необходимости более тесной координации действий в постконфликтном обустройстве Афганистана и Ирака как важнейшем инструменте противодействия международному терроризму, а с другой – обращает внимание расстановка акцентов в оценке общей ситуации в Азии, а также в части, касающейся взаимодействия в этом вопросе с зарубежными партнерами по антитеррористической коалиции. (В частности, указывается на возможное использование ими “двойных стандартов”, включая участие некоторых иностранных спецслужб в подготовке террористов).
          Приоритетное внимание уделяется борьбе с наркотрафиком – главным источником финансирования транснациональной террористической деятельности. Кроме того, демонстрируется несколько иное, по сравнению с Западом, видение вопросов, связанных с ядерными программами Ирана и КНДР.
          Соответствующим образом сформулированы задачи в сфере военно-политического и военно-технического сотрудничества – от модернизации объединенной системы ПВО до совершенствования Коллективных сил развертывания в Центральной Азии. Обратим внимание на момент, который авторы считают важнейшим: в коллективных действиях явный приоритет отдается Центрально-Азиатскому региону, что объясняется ростом угрозы превращения исламского экстремизма в инструмент “управляемого конфликта”, а, точнее, военной экспансии, направляемой против России, а также ее союзников определенными кругами на Западе¹⁰.
          Что касается западного стратегического направления, то сторонники интеграции, видимо, исходят из того, что появление здесь реальной военной угрозы – среднесрочная перспектива, реализация которой возможна, прежде всего, в случае превращения Европы в преимущественно мусульманский анклав, при захвате ведущих позиций в нем экстремистскими силами. На это, по мнению ученых, потребуется от 30 до 50 лет¹¹. Поэтому основные усилия сосредотачиваются на отражении текущих угроз – втягивания Украины в НАТО и попыток пересмотра оценок второй мировой войны, весьма актуальных для прошедшего года 60-летия Победы. Выдвинуто также предложение реформировать ОБСЕ, адаптировав эту организацию к угрозам и вызовам XXI в.¹².
          Еще одним важнейшим индикатором успешного развития интеграции является активизация консолидации транспортно-коммуникационной инфраструктуры и обеспечения взаимозависимости интегрирующихся транспортных артерий – принципиально важного не только с экономической, но и с геополитической точки зрения.
          Ведущие участники ЕврАзЭС – Россия и Казахстан – в мае 2005 г., например, наглядно продемонстрировали способность к оперативному устранению пограничных препятствий, возникших из-за изменения паспортного режима.
          Исключительно важной частью интеграционного процесса, становится обеспечение энергетического лидерства. А это требует не только максимального объединения газотранспортной сети (ГТС) СССР, но и учета коллективных интересов участников интеграции в проектах, обходящих территорию России, будь то нефтепровод “Баку – Тбилиси – Джейхан” или включение транзитных газопроводов в Армении в систему экспорта на Запад иранского газа.
          Сохранение определенных проблем с интеграцией ГТС российского “Газпрома” и белорусского “Белтрансгаза” выступает одним из ключевых факторов, обусловливающих задержку интеграции в рамках Союзного государства. Хотя эти проблемы, очевидно, менее существенны, чем в случае с Украиной, продолжающей настаивать на сугубо национальной принадлежности своих газопроводов.
          С другой стороны, ни Белоруссия, ни Украина, в отличие от восточноевропейских стран, не высказываются против строительства обводящих экспортных маршрутов российского газа в Западную Европу: северного – по дну Балтийского моря и южного – через Турцию, Балканы и Венгрию.
          Все это говорит о том, что на постсоветском пространстве, начиная с 2005 г., происходит постепенное упорядочение деятельности различных межгосударственных объединений, ответственных за интеграцию.
          “Разноскоростная” модель объединения, при которой характер взаимодействия субъектов бывшего СССР определяется степенью их готовности к делегированию части суверенных полномочий на надгосударственный уровень, в целом, сохраняет актуальность. При этом, однако, значительно большее, чем раньше, внимание уделяется многосторонним контактам и связям, которые все активнее доминируют над двусторонними, а также тесной координации внешнеполитической деятельности. Роль базового инструмента в объединительном процессе переходит от СНГ (признанного способом “цивилизованного развода” бывших советских республик¹³) к системе экономических и политических институтов, объединяющих государства Содружества, сделавших выбор в пользу интеграции.
          Общий вектор всех этих процессов достаточно четко сформулирован президентом Казахстана Н.А.Назарбаевым в апрельском выступлении в российской Государственной Думе – создание Евразийского союза¹⁴.

          Распад КПСС, ликвидировавший идеологические основы единой союзной государственности, поставил субъекты бывшего СССР перед выбором мировоззренческой модели. Поражение союзной элиты в противостоянии с российской, устранившее с политической арены центральные органы власти, убрало и последнее препятствие на пути суверенизации постсоветского пространства.
          Если при И.В.Сталине Союз эволюционировал от конфедеративной государственности к унитарной, имперской, то при М.С.Горбачеве процесс покатился в обратном направлении. К примеру, формирование многопартийной системы, ставшее частью политической реформы, провозглашенной решениями XIX Всесоюзной конференции КПСС (июнь-июль 1988 г.), изначально осуществлялось не на союзном уровне, а на уровне отдельных республик.
          В самой России сепаратистские тенденции, связывавшиеся с деятельностью “демократов”, были подкреплены созданием Компартии РСФСР. По сути, ее инициаторы предпочли обособление российских коммунистов открытой борьбе с правящей компрадорской группировкой Горбачева – Яковлева.
          Новый союзный договор, подписание которого было сорвано выступлением ГКЧП, равно как и государственное устройство СССР, сложившееся в результате роспуска союзного Съезда народных депутатов и Верховного Совета (сентябрь 1991 г.), превратились в своеобразный “манифест” конфедерализации страны. А отставка Горбачева, подобно отречению в марте 1917 г. императора Николая II, окончательно исключила дальнейшее существование единой государственности.
          В союзных республиках к власти пришли национальные элиты, при поддержке Запада взявшие курс на независимость от Москвы. В самой России дальнейшее развитие сепаратизма было приостановлено лишь роспуском Верховного Совета (октябрь–декабрь 1993 г.) и принятием новой Конституции, восстановившей традиционную персоналистскую модель власти, основанную на постановке главы государства над всеми ветвями власти и самим институтом разделения властей. Но и после этого правящая группировка либеральных “реформаторов” всячески препятствовала преодолению центробежных тенденций: например, за счет принудительного выталкивания бывших союзных республик из рублевой зоны, форсированной, “обвальной” приватизации системообразующих элементов энергетической и транспортной инфраструктур, оборонно-промышленного комплекса и т.д. Свою лепту в раздувание сепаратистских настроений внес и вооруженный конфликт в Чеченской республике, едва не распространившийся на весь Северо-Кавказский регион.
          В идеологическом плане одна космополитическая идеология – коммунистическая – сменилась другой – либеральной¹⁵, еще более циничной и разрушительной из-за провозглашения “высшей ценностью” индивида и гипертрофированного внимания к его правам и свободам – в ущерб обязанностям и ответственности. Следуя западным просвещенческим традициям, “реформаторы” объявили единственным ограничителем суверенитета личности закон; любые иные сдерживающие факторы, прежде всего, духовно-нравственные, были отброшены и объявлены архаикой.
          В сложившейся ситуации единственным хранителем традиции оказались институты духовной власти – Русская Православная Церковь и другие традиционные религиозные конфессии. Однако их влияние было в значительной мере подорвано более чем 70-летним периодом господства государственного атеизма. Воспользовавшись этим, деструктивные силы предприняли ряд попыток подорвать целостность страны, спровоцировав межконфессиональный конфликт.
          Предотвратить его удалось во многом благодаря инстинкту самосохранения народа и традициям тысячелетней цивилизации, основанной на имперском единстве славянско-православной, тюрко-исламской и других традиционных духовных культур.
          С 1997 г. берет начало практика проведения Всемирных Русских Народных Соборов – важнейшей и наиболее эффективной “площадки” межконфессионального диалога, к участию в котором, приглашаются сначала светская часть общества, а, начиная 
с 2001 г. – государственная власть.
          Каждый из проведенных за эти годы Соборов решал конкретные задачи, объединенные единой целью – восстановлением традиционных духовных основ и нравственных норм общественной жизни, которое, по мере роста влияния и авторитета религиозных конфессий и дискредитации либерально-западнических идей, все активнее пробивало себе дорогу в самых широких слоях российского общества, а также во власти. Состоявшийся 4-6 апреля 2006 г. X Всемирный Русский Народный Собор впервые открыто поставил (и решил) вопрос восстановления традиционной духовности на доктринальном уровне – путем соединения закона с моралью, а секулярной концепции прав человека – с религиозной традицией, исходящей из необходимости соотнесения достоинства, а, стало быть, и прав человека с определенной социальной позицией¹⁶.
          В решениях Собора указывается на существование ценностей, стоящих не ниже прав человека – веры, нравственности, святынь, Отечества: “Нельзя допускать ситуаций, при которых осуществление прав человека подавляло бы веру и нравственные традиции… Опасным видится изобретение таких “прав человека”, которые узаконивают поведение, осуждаемое традиционной моралью и всеми историческими религиями”¹⁷.
          Интересно, что практически параллельно с Собором к аналогичным выводам, но уже с точки зрения сугубо светской мысли, пришла группа известных политологов – участников открытого семинара “Полит.Ру” (С.Кордонский, А.Аузан, А.Даниэль, М.Блинкин, А.Черкасов).
          “Если говорить о праве, то речь идет не только о формальном законе, – говорится в резюме его апрельского заседания. – У права должны быть некоторые общие установления, которые могут быть даже не зафиксированы письменно, а стоят над законом и делают его исполняемым”¹⁸.
          Другим важнейшим достижением Собора следует считать постановку вопроса о миссии России в XXI в., положившую начало широкой общественной дискуссии, конечная цель которой, как представляется, – возрождение национальной идеи, основанной на традиционных ценностях и принципах, и при этом соединение ее с инновационными технологическими подходами, обеспечивающими модернизацию страны.
          “Полагаю, что миссия России в XXI в. состоит в том, чтобы наш уникальный опыт построения единого цивилизационного пространства на основе культурной и религиозной многоукладности содействовал построению многоукладного мира, в котором бы различные цивилизационные модели входили в гармоничное и мирное взаимодействие”, – говорится в обращении к Собору Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II¹⁹.
          Рассматривая основные итоги X Всемирного Русского Народного Собора, необходимо обратить внимание на ряд моментов, имеющих самое прямое отношение к перспективам евразийской интеграции.
          1. Мощная поддержка, полученная Собором во всех основных слоях российского общества, за исключением прозападного крыла либеральной гуманитарной интеллигенции (что, на наш взгляд, глубоко символично), подтверждает как принципиальную возможность общественного согласия, так и наличие сил, этому согласию противостоящих. В связи с этим обращает внимание весьма интересный результат исследований, проведенных в марте 2006 г. социологами “Левада-центра”²⁰.
          Имеются серьезные основания полагать, что подобное “раздвоение” массового сознания, на котором кое-кто уже пытается спекулировать, отыскивая некие “оранжевые” настроения, – мнимое. На самом деле более это походит на своеобразный сигнал, подаваемый обществом власти: решительнее двигаться заявленным курсом, дополняя прорывы на международной арене соответствующей внутренней политикой, прежде всего, в вопросах, связанных с обеспечением социально-политической стабильности и военной безопасности.
          2. Уникальная способность Собора объединить не только традиционные конфессии, но и в оцерковленную часть общества со светской, а также широкую патриотическую общественность – с властью, возможно, проясняет его перспективы. Из сугубо общественного форума Собор со временем может (и, по мнению авторов, должен) трансформироваться в важнейший институт, способный не только выработать идеологическую платформу общенациональной консолидации, но и обеспечить ее институционально.
          3. Рассуждая об идеологической консолидации, авторы отмечают, что ее непременным условием является выработка общенационального консенсуса, обеспечивающего преемственность исторической перспективы по отношению к современности, а современности – по отношению к исторической ретроспективе. В негативной части – отрицании западнических экспериментов и их последствий – такой консенсус, в целом, уже сформирован.
          Что касается позитивной мотивации, то X Всемирный Русский Народный Собор впервые за весь постсоветский период подал весомую заявку на то, чтобы сформулировать ее в наиболее концентрированном и (что немаловажно) доступном и приемлемом для светской части общества виде. По мнению митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла, ее формула выглядит следующим образом: “Завершение трехсотлетнего противостояния между славянофильской и западнической концепциями развития России за счет их исторического примирения и конвергенции”²¹.
          4. Очевидно, что и статус Собора, и масштаб, и значимость принятых на нем решений выходят за рамки современной Российской Федерации. Ввиду цивилизационной (духовно-культурной, ценностной и технологической) общности народов евразийского пространства, созданный этим форумом механизм диалога является универсальным с точки зрения консолидации не только российского, но и всего постсоветского пространства.
          Это означает, что распространение интеграционных тенденций на основе установок, сформулированных X Всемирным Русским Народным Собором, на большую часть СНГ, прежде всего, на государства-участники ЕврАзЭС, ЕЭП и ОДКБ является, по-видимому, лишь вопросом времени.

          Итак, межгосударственная интеграция как экономическая, так и политическая, а также военная – уже в повестке дня.
          Объединение, скорее всего, начнется в рамках “связки” ЕвразЭС – ЕЭП (с Украиной или без нее) – ОДКБ. Ибо единая валюта – это, по сути, единая государственность. Опыт евро в данном случае – не в счет. Несколько эмиссионных центров, как в Евросоюзе, на евразийском пространстве, скорее всего, не будет. При объединении экономик в дело вступит фактор исторического опыта. А он у нас базируется на централизации.
          На роль “локомотивов” интеграции, вместо Союзного государства России и Белоруссии, все активнее претендует альянс России и Казахстана. Эти государства – самостоятельные с геополитической точки зрения субъекты постсоветского пространства, обладающие ресурсным обеспечением, имеют особое значение с точки зрения функционирования единого оборонного пространства, а также военно-промышленного и космического комплексов, обладают инфраструктурной сетью, что особенно важно для успешного решения проблем безопасности.
          Россия и Казахстан, кроме того, накопили большой и, главное, отвечающий условиям современности опыт государственного строительства в условиях национального и религиозного многообразия, превращающий их в общее ядро единого цивилизационного пространства. Исключительная актуальность этого опыта в апреле 2006 г. подтверждена X Всемирным Русским Народным Собором, решения которого составляют идеологическую основу дальнейшего углубления интеграционных процессов.
          Перспективы ускоренной интеграции подкреплены углубляющимся кризисом западного мира и неэффективностью созданной им системы глобального управления. А также прогрессирующей деградацией существующего миропорядка и, как следствие, неопределенностью (многовариантностью) того, что идет ему на смену.
          Преимущество, которым обладают в этой ситуации наиболее динамичные субъекты мирового сообщества, к которым относится как Россия, так и другие участники интеграционного процесса, налицо.

          ¹ Продолжение. Начало см. “Обозреватель–Observer”. 2006. № 1–4.
          ² Цит. по Вайсман С. Россия: когда она нужна, ее нет // The New York Times (ИноСМИ.Ru 2000–2006).
          ³ Примаков Е.М. Новая угроза // Московские новости. 2006. № 12. 7–13 апреля. С. 22.
          ⁴ http://www.inopressa.ru/independent/2005/10/05/11:16:27/putin.
          ⁵ Ремизов М. Суверенная теократия // http://www.apn.ru/?chapter_name=print_advert&data_id=974&do=...
          ⁶ Материалы совместной пресс-конференции Президентов Российской Федерации и Казахстана В.В.Путина и Н.А.Назарбаева // http://www.rian.ru/economy/20060405/45326825.html.
          ⁷ Конкретным шагом в этом направлении, например, следует считать предложение Президента России В.В. Путина по созданию сети международных центров ядерного цикла по обогащению урана. Наряду с Российской Федерацией, готовность участвовать в этом проекте демонстрируют Казахстан и Узбекистан // Путин В.В. Материалы телевизионной пресс-конференции 31 января 2006 г. // http://www.regnum.ru/news/581950.html.
          ⁸ Рапота Г.А. Интервью // Финансовые известия. 2005. 24 марта.
          ⁹ http://www.kommersant.ru/index-news-y.html?id==88717.
          ¹⁰ Шатиров С., Павленко В. Международные аспекты евразийской интеграции // Обозреватель–Observer. 2006. № 4. С. 13–24.
          ¹¹ Бассам Тиби – известный германский востоковед, занимающийся проблемами иммиграции в Геттингенском университете, считает, что к 2050 г. число мусульман-иммигрантов в Европе увеличится до 40 млн. Приводящаяся им динамика увеличения иммиграционного потока следующая: если в районе 1950 г. в Европу ежегодно приезжало около 1 млн. мусульман, то в 2005 г. их количество превысило 15 млн. //  http://christ4you.ru/modules/news/print.php?storyid=2571.
          ¹² ОБСЕ – продукт Хельсинкского совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 г. Смысл ее существования – обеспечение незыблемости послевоенных европейских границ – был утрачен с объединением Германии, распадом СССР, Югославии и Чехословакии. В нынешнем формате ОБСЕ представляет собой не что иное, как малоавторитетный по европейским меркам инструмент давления на Россию, Белоруссию и другие субъекты евразийского пространства по вопросам демократии и прав человека, а также поддержки в этих странах сторонников либерально-западнических ценностей. Очевидно, что главная цель “Заявления глав государств” в части, касающейся ОБСЕ, – минимизировать ущерб, наносимый этой организацией как интеграционному процессу, в целом, так и его отдельным участникам.
          ¹³ Путин В.В. Материалы пресс-конференции в Ереване 25 марта 2005 г. // http://president.kremlin.ru/text/appears/2005/03/85912.shtml.
          ¹⁴ http://ww.kazembassy.ru/issue/?issueld=640.
          ¹⁵ Шатиров С.В., Павленко В.Б. О современном аспекте советского опыта национально-государственного строительства // Обозреватель–Observer. 2006. № 1. С. 6–13; Они же. Имперская государственность: история и современность // Там же. № 2. С. 6–17.
          ¹⁶⁷ Права человека и нравственная ответственность. Выступление митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла, председателя Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата, на X Всемирном Русском Народном Соборе // http://www.mospat.ru/center.php?page=30688&newwin= 1&prn=1.
          ¹⁷ О правах и достоинстве человека. Декларация X Всемирного Русского Народного Собора // http://www.mospat.ru/center.php?page=30728&newwin=1&prn=1.
          ¹⁸ Открытый семинар “Полит.Ру”. Фашисты и нацпроекты //http://www.polit.ru/author/2006/04/11tez2_print.html.
          ¹⁹ Слово Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II при открытии X Всемирного Русского Народного Собора // http://www.mospat.ru/center.php?page=30687&newwin=1&prn=1.
          ²⁰ Из материалов исследования видно, что нарастает количество тех, кто одновременно и поддерживает власть в одних вопросах и относится к ее действиям критично, обвиняя в непоследовательности, в других. Обращает внимание рост настроений в пользу пролонгации президентских полномочий В.В. Путина за рамки второго срока. Причем, в случае экстремального развития ситуации в стране и/или мире, количество сторонников сохранения за ним поста главы государства увеличивается до двух третей. Почти половина признают за действующим президентом права “назначать преемника”, то есть соглашаются на его уход как бы “скрепя сердце” // http://www.levada.ru/press/2006041104.html.
          ²¹ Программа “Национальный интерес” // Эфир телеканала “Россия”. 2006. 9 апреля.