Народы центральной части Северного Кавказа, которые поголовно считались в XIX столетии “горными” (осетины, карачаевцы, балкарцы, вайнахи) в действительности отличаются по своему происхождению. Все они, кроме вайнахов (чеченцев и ингушей) – это не только потомки горных аборигенов, но и потомки степных народов, оказавшихся в горах не раньше XIII в. под натиском монголов. Вайнахи же являются исконно горским северокавказским этносом. До XVIII столетия, как пишут историки, почти не было никаких “исторических известий” об исконной горной части Чечни – Ичкерии (или Мичкизии)¹. Но в XVIII столетии вайнахи-чеченцы уже потеснили на равнине кабардинцев.
          Зато историческое название горной части Чечни стало широко известно в 90-х годах, когда, после ряда политических потрясений, в пределах Чечено-Ингушской АССР возникла сначала отдельная Чеченская Республика, которая затем была провозглашена как Ичкерия. Эта Ичкерия занимала другую, гораздо большую, территорию по сравнению со своим историческим “протототипом” в XVII–XVIII вв. Географически она почти совпадала с Чечней XIX в., но обозначилось и другое, историческое, сходство – война с Российским государством.
          Кавказская война Российской империи заняла почти половину позапрошлого столетия (1818–1864 гг.).
          Самое сильное военное сопротивление русским войскам на западе Северного Кавказа оказали “племена” адыге, а на востоке – чеченцы и горные селения северного Дагестана.
          До Кавказской войны “племена” адыге достаточно плотно заселяли восточное Причерноморье².
          После победы русского оружия, согласно прямому указанию императора Александра II, оставшиеся адыги были перемещены на новые места проживания или депортированы, “по собственному желанию”, в Турцию.
          Остальные народы, несмотря на то, что они также частично были вовлечены в массовую эмиграцию в Турцию (махаджирство), в целом сохранили свою территорию. Более того, царское правительство занялось организацией дальнейшего переселения в равнинные местности таких народов, как осетины, карачаевцы, балкарцы и те же вайнахи.
          Эта тенденция продолжилась и в советское время.
          Если сила противодействия царскому завоеванию действительно находилась в прямой зависимости от степени “патриархальности” народов, о чем имелись многочисленные свидетельства, то это означало, что “чеченский узел”, завязанный Кавказской войной XIX в., был чрезвычайно сложным, а лидерство чеченского этноса и адыге в борьбе с Российской империей было предсказуемым и закономерным. Ведь чеченцы и “племена” адыге в силу объективных исторических и географических причин, являлись самым “патриархальными” этносами Северного Кавказа в социальном смысле³. А империи в XIX столетии не выбирали средства для достижения своих целей.
          Поэтому битва на реке Валерик и “злой чечен”, точащий свой кинжал, так талантливо описанные Михаилом Лермонтовым – это совсем не феномен добра и зла, а зримое воплощение законов истории, в силу которых люди редко могут выйти за рамки своей эпохи.
          Империи не щадили своих противников, а те – своих завоевателей. И царская власть, и воюющие чеченцы были не хуже и не лучше, чем другие действующие лица на исторической сцене.
          днако человеку часто свойственно романтическое восприятие исторических фактов. Это может иметь самые разные последствия – и на уровне отдельной личности, и на уровне общества. Последнему иногда можно и напомнить, в нужной для себя форме, о “делах давно минувших дней”.
          Есть свидетельства очевидцев, что кадровый советский офицер Джохар Дудаев, почти не живший в родной Чечне, всерьез увлекся чтением Лермонтова и Пушкина. Служа в Эстонии в 1988–1991 гг., он сам писал стихи в духе Лермонтова о свободном Кавказе, черпая “вдохновение в эстонском примере и начиная верить, что родная Чечня тоже может бороться за независимость от Москвы”.
          Как отмечали западные авторы Ш.Галл и Т. де Вааль, “это было опасным искушением, поскольку, в отличие от Чечни, Эстония до 1940 г. была государством и располагала всем необходимым общественно-институциональным потенциалом для обретения государственной независимости”⁴.
          Всего через несколько лет после прихода к власти в республике “романтического” генерала в 1991 г., стало очевидно, что претензии самопровозглашенной Ичкерии на государственность в конце XX столетия оказались “воздушным замком”.
          8–9 июня 1991 г. продудаевская часть Чеченского национального съезда провозгласила себя Общенациональным конгрессом чеченского народа (ОКЧН).
          27 октября 1991 г. “назначенные исполкомом ОКЧН центральная и местные избирательные комиссии провели новые выборы президента и парламента республики”. 
          Хотя, как пишет известный эксперт Т.Музаев, “большинство партий и организаций в республике не признали законность этих выборов”, руководители ОКЧН “заняли ведущие посты в структурах власти”. При этом нужно помнить, что ингушские районы бывшей Чечено-Ингушетии не участвовали в выборах⁵.
          Как известно, период “дудаевщины” продлился в республике до 1996 г. 
          Основные вехи этого года: ликвидация Дудаева; захват Грозного чеченскими боевиками; Хасавьюртское соглашение, откладывающее решение вопроса о статусе республики на 5 лет; избрание Аслана Масхадова президентом Чечни.
          Но еще до начала военных действий, после того, как 4 июня 1993 г. в Чечне произошел дудаевский “переворот”, когда из руководства республики были выведены бывшие соратники Дудаева (Х.Ахмадов, Ю.Сосламбеков, Б.Гантемиров и др.), в Чечне развернулись события, определяемые в августе-ноябре 1994 г. как “гражданская война”. На основании этого можно считать, что, не будь в декабре 1994 г. ввода федеральных сил в Чечню, облеченных приказом применять, при необходимости, авиацию и артиллерию, дни власти Д.Дудаева в республике были бы сочтены.
          В связи с этим возникают исторические параллели.
          Еще во время жестокой Кавказской войны XIX в. лидер вооруженного противостояния чеченцев и горных дагестанцев имам Шамиль не раз хотел договориться с Россией о мире, но при условии “сохранения шариата”. Не добившись в этом успеха, он, однако, “настойчиво продолжал вооруженную борьбу”.
          Но и сам шариат в то время являлся чем-то весьма экзотичным для весьма изолированной горной местности. Попытки органично соединить его с местным обычаем – адатом, и местными верованиями, трудно было бы назвать состоявшимися.
          В этом смысле символичен такой, достаточно редко вспоминаемый, факт новейшей чеченской истории, как принятие закона о борьбе с язычеством в январе 1998 г. (запрещавшего поклоняться животным и природным явлениям). Об объективных трудностях на пути к шариату свидетельствовали постоянные колебания новых лидеров республики “от исламизма к модернизму”.
          Например, ревностная декларация норм шариата сочеталась с торжественной отменой дискриминации женщин 8 марта 1998 г.
          А.Масхадов, в частной беседе с С.Ковалевым даже сказал, что он бы убил того человека, который посмел бы притронуться к его сестре или дочери с намерением наказать их за нарушение принципов шариата (шариат предписывает наказание бичами для женщин, посмевших, например, носить короткую юбку).
          По свидетельству С.Ковалева, в 1996 г. от лица Шамиля Басаева была выпущена листовка, призывавшая применять шариат только по отношению к министрам для борьбы с коррупцией.
          Такие колебания явно свидетельствовали о попытках в течение достаточно длительного времени одновременно двигаться в противоположных направлениях. Однако, в конце концов произошло вовлечение большинства чеченских военных формирований в орбиту непосредственного влияния экстремистских исламских организаций. Не вызывает никакого сомнения, что в немалой, если не в решающей, степени это было обусловлено фактором материальной заинтересованности боевых командиров и их подчиненных. Но, как и можно было предвидеть, такой поворот событий поставил под угрозу стабильность во всем регионе Северного Кавказа.
          Правительство Аслана Масхадова сразу же столкнулось с проблемой неуправляемости и необузданного соперничества новых военных группировок. 
          Масхадов был избран президентом после того, как в августе 1996 г. им и генералом А.Лебедем было подписано Хасавьюртское соглашение о прекращении войны. В республике в срочном порядке были проведены выборы парламента и президента (Достоверность их результатов была и остается недоказуемой). Несмотря на разговоры про суверенитет, правительство Масхадова, или, по крайней мере, лично он сам, осознавали опасность криминализации и хаоса, водворившихся в Чечне.
          Однако в 1996–1999 гг., после долгих колебаний, А.Масхадов в конце концов сделал ставку на фундаменталистский ислам.
          В 1997 г. он провозгласил в Стамбуле Исламскую Республику Ичкерия, а 3 февраля 1999 г. ввел своим указом “шариатское правление”. Но это был шариат в особом варианте, при сохранении парламента, хотя и с совещательным голосом, и института выборов.
          В 1999 г. в республике были проведены публичные казни за уголовные преступления⁶. Видимо, одной из целей данной попытки было вызвать симпатии исламского мира.
          Попытка навести порядок, опираясь на ислам, привела к прямо противоположным результатам. Фундаменталистские лозунги стали “зеленым знаменем” вооруженных лидеров, перешедших в оппозицию по отношению к самому А.Масхадову (В.Арсанов, Ш.Басаев и др.). Их деятельность непосредственно финансировалась из зарубежных источников.
          В противовес Масхадову их группировки были заняты разным промыслом, в частности, Ваха Арсанов был одним из главных фигурантов в делах о похищениях людей в республике.
          По свидетельству Анатоля Ливена – иностранного эксперта, побывавшего в Чечне в первую кампанию, Масхадов, в отличие от Шамиля Басаева, окружил себя бывшими представителями интеллигенции (врачи, инженеры и т.д.). Окружение Басаева, напротив, изначально составляли “намного менее образованные и более проникнутые религией люди”⁷.
          Введением шариата Масхадов как бы легализовывал в глазах населения “беспредел”, который объявлялся подобными группировками угодным исламу (как средство борьбы с “неверными” и “оккупантами”). В отличие от соседнего Дагестана, в дореволюционное время в Чечне не было старинной ортодоксальной исламской традиции. В том числе поэтому стало возможно отождествлять с “истинным исламом” любые лозунги. В реальности мусульманские священнослужители оказались в Ичкерии на второстепенных ролях. Те же из них, кто открыто выступил против проникновения экстремизма в республику, сами стали мишенью для боевиков.
          Однако в марте 1999 г. еще рассматривалась возможность переговоров между правительствами РФ и Ичкерии. 
          Тогда же А.Масхадов “неожиданно попросил подать заявление об отставке всех нефтяных руководителей республики”. Одновременно им был закрыт оппозиционный телеканал “Кавказ” и приняты отставки вице-премьера и министра шариатской безопасности.
          Но переговоры так и не состоялись, и напряженность в отношениях постепенно нарастала.
          Неизвестными лицами в Чечне был похищен генерал Шпигун. Летом ситуация кардинально изменилась. 7 июля, в ответ на предупреждение о возможных превентивных ударах, сделанное В.Рушайло, А.Масхадов заявил: России и Чечне “нужно взаимодействие в борьбе с криминалом, а не превентивные удары”.
          Почти одновременно (4 июля) по многим каналам транслировалось и другое его заявление: “Государство Ичкерия имеет право защищать себя разными методами”, и “каждый выстрел на территории Чечни будет иметь ответ на территории России”.
          Это снова обнаруживало роковую двойственность позиции, занятой лидером республики.
          До сих пор можно задаваться вопросом: а была ли возможность мирного урегулирования конфликта весной и летом 1999 г.? Тогда ситуация многим еще не казалась предопределенной. 
          Так, в марте на заседании Госкомиссии по вопросам социального развития регионов Северного Кавказа (под председательством вице-премьера Вадима Густова) была утверждена концепция политики на Северном Кавказе. В нее входили следующие положения: 

• сохранение территориальной целостности России,
• защита конституционных прав народов и “создание условий для их полноценного развития”.

          Осенью 2000 г., примерно через год после вторжения чеченских боевиков в Дагестан и возобновления военных действий в Чечне, главой администрации Чеченской Республики (ЧР) был назначен муфтий Чечни Ахмат Кадыров (в прошлом – сподвижник А.Масхадова), а затем противник как Масхадова, так и ваххабитских формирований на территории Чечни. Но джинн анархии давно был уже выпущен из бутылки. Это не позволяло надеяться, что данное назначение немедленно сыграет решающую роль.
          23 марта 2003 г. в республике был проведен референдум по проекту новой конституции. Проект подтверждал статус ЧР как субъекта РФ. На референдуме также ставился вопрос о дальнейших выборах президента и парламента Чечни.
          Вопросы реального разграничения полномочий между республикой и Центром были названы Президентом РФ В.В.Путиным приоритетными.
          На специальной встрече с представителями Чечни 28 мая 2003 г. В.Путин подчеркнул, что обсуждение разделения полномочий должно быть гласным и открытым, чтобы жители Чечни могли ознакомиться с предлагаемым проектом и внести свои замечания.
          А.Кадыров сразу же после референдума 23 марта тоже сделал публичное заявление о разграничении полномочий, сказав, что “автономия должна касаться только экономики” и республике необходим экономический, а не политический, суверенитет”.
          В конце мая он высказал несколько иную точку зрения: республике, как субъекту РФ, необходима “полнота власти” для решения местных проблем. А.Кадыров предлагал также передать 100% акций на использование нефтяных ресурсов на территории республики и налоги от нее в распоряжение правительства Чечни.
          Заявления А.Кадырова весной 2003 г. символизировали особый поворотный пункт в истории “чеченских” событий. Суверенитет был одним из “камней преткновения”, лежавших в основе развития конфликта и до, и после 1994 г. Еще в 1997–1998 гг., но уже после подписания Хасавьюртского соглашения 1996 г. (то есть после первой “чеченской войны”), Ичкерии не раз делались предложения об “особом” статусе. Подобные предложения показались бы “золотой” возможностью руководителям любой другой республики в составе РФ. Однако чеченские военные лидеры, несмотря на внутренние разногласия, были склонны рассматривать их тогда лишь как “золотую цепь”.
          Например, в декабре 1997 г. заместитель секретаря Совета Безопасности Ю.Дерябин, перед поездкой вместе с делегацией международных экспертов в Грозный, заявил, что в новых предложениях федерального правительства речь будет идти об “очень особом статусе” республики, “больше, чем у Татарстана” (на тот момент самая самостоятельная республика в составе РФ), хотя и с условием, что “если исходной позицией Чечни будет требование независимости, то ни о каких перспективах и компромиссе говорить невозможно”.
          В начале февраля 1998 г. специальная комиссия по Чечне, сформированная по указу Б.Н.Ельцина, предлагала Чечне “двойной компромисс”: республике предоставляется самостоятельность в решении почти всех вопросов, за исключением государственного суверенитета. Если бы это предложение было принято, то, в реальности, речь шла бы о преобразовании РФ в асимметричную федерацию, допускающую разный статус субъектов. Но Мавлади Удугов, в то время министр иностранных дел Республики Ичкерия, выразительно отвечал: “Невзирая на длину цепи, цепь остается цепью, даже если она золотая”.
          Высказанное А.Кадыровым в марте 1999 г. пожелание об экономической самостоятельности при полном политическом подчинении можно было бы назвать крайностью. Сегодня, в обычных условиях, ни одно федеральное правительство не может взять на себя все функции по внутреннему урегулированию в субъектах, как и не может предоставить им всю свободу деятельности в области экономики⁹. Однако федеральная юрисдикция в отношении этнических меньшинств в случаях особой необходимости тоже не является мифом.
          Рассматривая характерные примеры, можно назвать североамериканских индейцев в США. Вопросы экономического и политического положения коренного населения Америки до сих пор преимущественно входят в компетенцию федерального правительства, а не правительств штатов. Причем неоднократно предпринимались попытки изменить этот “расклад”, но они оказались безуспешными. Экономический статус индейских анклавов постепенно повышался за счет расширения их возможностей в экономической сфере¹⁰.
          В целом в современных федеративных государствах так называемые “постоянные национальные меньшинства”, то есть те меньшинства, которые, в силу демографического фактора, никогда не станут большинством, обычно апеллируют к федеральным институтам власти, то есть к “Центру” при защите своих экономических и политических интересов.
          Еще осенью 2000 г. Президент РФ В.В.Путин подтвердил, что Россия не намерена рассматривать содержание нового статуса Чеченской Республики через призму “имперской политики”. Это означало, что позиция Центра по вопросу статуса республики остается достаточно гибкой. В самом допущении асимметричной федерации нет ничего беспрецедентного.
          В современном мире такими федерациями являются Испания, Канада и некоторые другие государства федеративного типа.
          Однако, по мнению автора данной статьи, в случае с ЧР после второй чеченской военной кампании, “автономия” в сфере экономики неизбежно означала и означает дальнейшую криминализацию (несмотря на решимость наказывать за каждое единичное злоупотребление, о которой заявляет руководство республики).
          Наглядным примером может служить вопрос о компенсациях за потерянное жилье.
          Так, на встрече руководителей республики с президентом РФ В.В.Путиным (апрель 2003 г.) был назван конкретный срок раздачи компенсаций – вторая половина 2003 г., а в компенсации, по их оценке, нуждалось 39 тыс. семей. Но по прошествии двух с половиной лет (октябрь 2005 г.) оказалось, что “количество разрушенных домов и квартир превышает 100 тыс.”.
          Говоря о ходе восстановительных работ в регионе, новый руководитель республики А.Алханов (сменивший убитого в мае 
2004 г. А.Кадырова) вновь отмечал в октябре 2005 г., что “первым этапом” остается “инвентаризация всего жилого фонда республики и вот-вот должно начаться активное строительство”, а также, что “количество разрушенных домов и квартир превышает 100 тыс.”. Алу Алханов на встрече с журналистами в Грозном также сообщил, что до конца года в Чечне планируется создать 14 тыс. новых рабочих мест. Среди главных достижений Республики в 2005 г., по его мнению, было то, что удалось “добиться корректировки Федеральной целевой программы по восстановлению социальной и экономической сферы республики в начале текущего года” (имеется в виду увеличение финансирования данной программы на 1,4 млрд. руб., “чего в свое время настойчиво добивался Ахмат Кадыров”).
          В связи с компенсациями, А.Алханов обвинил в растратах и злоупотреблениях местных чиновников (“известны случаи мздоимства со стороны чиновников, а также выявлены лица, желающие получить компенсацию, не имея на то законного права”).
          Параллельно другое острие обвинений было направлено на федеральные структуры.
          Однако простое сопоставление указанных цифр показывает уровень “эффективности” решения проблемы за несколько лет.
          Российский президент посчитал даже уместным прокомментировать, что “первоначальные цифры, заявленные руководителями республики, растут, но число тех, кому положена компенсация, до сих пор не определено”.
          Генеральная прокуратура с 2003 г. по январь 2006 г. возбудила 291 уголовное дело только по делам, связанным с выплатами компенсаций на жилье.
          При такой ситуации неординарной кажется даже постановка вопроса о новой схеме распределения доходов от нефти (установленные пропорции весной 2003 г.: 49% – республике, остальное – “Роснефти”). По мнению Алу Алханова, стоимость добываемой в Чечне нефти сейчас гораздо выше, чем дотации Центра, а реальный ключ к решению экономических проблем республики лежит в том, чтобы правильно формировать республиканский бюджет, полностью включив в него “нефтяные деньги”.
          По словам А.Алханова, “разговоры о высокой дотационной зависимости Чечни от Федерального центра – это досужий вымысел”, поскольку бюджет Чечни составляет 10 млрд. руб., а стоимость добываемой в республике нефти – 15 млрд. По оценке президента ЧР, только передача лицензии на право добычи нефти дочернему предприятию “Роснефти” – компании “Грознефтегаз” – даст республике дополнительно 2 млрд. руб. (Сейчас Чечня получает за операторские услуги в нефтедобыче около 250 млн. руб.).
          Однако, учитывая уже имеющийся опыт, жесткий финансовый контроль Федерального центра выглядит как необходимость, а не вопрос выбора. Абсолютна понятна инициатива полпреда в Южном Федеральном округе (ЮФО) Д.Козака в сентябре 2005 г.: политическая самостоятельность регионов должна определяться их экономическим состоянием. Это означало, что в республиках, бюджет которых формируется за счет федеральных поступлений на 60–80%, может быть введена временная финансовая администрация сроком до одного года. Полпред назвал два условия, при которых может быть реализована эта программа:
          1. Если повысится ответственность местных органов власти за конечные результаты своей деятельности;
          2. Если будет восстановлена на должном уровне “правоохранительная система юга России” (определенные шаги в эту сторону начали предприниматься).
          На выездном заседании комиссии Государственной Думы по Северному Кавказу (начало марта 2006 г.) Д.Козак огласил “новую схему стимулирования регионов”.
          В соответствии с ней, области и республики ЮФО, запрашивающие дополнительные ресурсы из центра, свыше 60% доходов которых составляют поступления из федерального бюджета, должны будут подчиняться особым правилам финансового контроля (среди которых проведение независимой экспертизы и опубликование ее результатов, строгая персональная ответственность и т.д.).
          Такая же процедура, по мысли Д.Козака, должна быть установлена и в отношении муниципалитетов со стороны субъектов.
          Те же, кто не хочет столь пристального внимания к своим делам, должны оставаться без дополнительного финансирования.
          Однако идея внешнего финансового управления вызвала резкое противодействие фактически всех глав северокавказских регионов – как республик, так и областей. Возможно, в какой-то степени, данную реакцию спровоцировали “неуклюжие” шаги отдельных представителей федеральной власти, не очень хорошо знакомых с местными особенностями (на что и указывалось в возражениях). Однако трудно сомневаться, что главной причиной противодействия действительно служит привыкание большинства руководителей регионов округа к “вольготному политическому и юридическому положению”, как это было отмечено Д.Козаком.
          В этом свете очевидно, что простое увеличение финансирования или расширение полномочий ЧР (в том числе по распоряжению поступлениями от нефти) не будет служить гарантией реальных изменений.
          Целевые программы, предусматривающие совместное участие, где федеральным органам передается приоритет по контрольным функциям, – это, видимо, пока единственно возможное, хотя и не достаточное условие стабилизации в республике.
          Ассоциирующийся с западными моделями либерализм, публично проявленный Центром по вопросам статуса и полномочий ЧР в 2000–2003 гг., на практике оказался слишком утонченным “лекалом”. К сожалению, оно пока не подошло для грубой приземленной повседневности, где наблюдается чрезвычайно высокая степень коррупции. С другой стороны, очевидно, что не менее важное условие стабилизации – это способность Федерального центра эффективно осуществлять необходимый контроль.
          Заместитель председателя Государственной Думы России, глава комиссии Думы по Северному Кавказу В.Катренко так сформулировал сущность нового механизма: “должны быть созданы такие системные походы, которые смогут или позволят нам отстранить конкретного чиновника от решения тех или иных финансовых вопросов”.
          В то же время планируемое Комиссией создание специальных экономических зон в ЮФО для реанимации экономики вызывает специфические воспоминания об оффшоре в Ингушетии и ассоциации с нынешним состоянием в Калининграде, где под прикрытием особого экономического статуса образовалось “гнездо” контрабанды и криминала. Нет оснований предполагать, что объективная ситуация в ЮФО больше способствует наведению порядка, чем в Калининграде. Тот факт, что, по оценке Д.Козака, примерно 1/3 предприятий ЮФО принадлежат к теневому сектору и не декларирует свои доходы, говорит сам за себя (в основном это производство спиртных напитков, бензина и нефтепродуктов, а также рыбные промыслы).
          Как заявил полпред Д.Козак на совещании в Ставрополе (январь 2006 г.), масштабы теневой экономики в ЮФО в настоящее время представляют угрозу национальной безопасности.
          В то же время социально-экономические мероприятия Центра на всем Северном Кавказе “захлебываются” не только из-за коррупции, попустительства или самоуправства местных властей. Особую “скрытую” угрозу представляет собой углубляющаяся деградация межнациональных отношений. Это явление с тревогой фиксируется в настоящее время местными социологами. Причем, как отмечается, сейчас любой возникающий на бытовой почве конфликт с легкостью переходит в межнациональный.
          Один из самых наглядных примеров влияния данного фактора – судьба муниципальной реформы в северокавказских регионах. Она тяжело “забуксовала” на почве межнационального соперничества.
          Пренебрегая народной мудростью – не искать легких путей, многие местные руководители Северного Кавказа в настоящее время были бы не прочь исправить право на свободный выбор места жительства, гарантированное Конституцией РФ. В этом ими усматривается эффективное средство остановить миграционные потоки.
          Беспрепятственное приобретение участков земли в собственность, согласно новой редакции Земельного кодекса, также может, по оценкам местных экспертов, спровоцировать в отдельных регионах (например, Ставрополье) настоящий взрыв из-за традиционно жесткой конкуренции за землю¹¹. Борьбой за удобные земли была пронизана вся история Северного Кавказа.
          С другой стороны, “приватизация” лесов, наоборот, противоречит традиционному общественному использованию.
          Таким образом, реализация принципов федерализма на всем Северном Кавказе, включая Чеченскую Республику, требует совершенно нестандартного подхода. Принятие “своих” вариантов кодексов для субъектов, используя статьи Конституции о совместном ведении, в принципе предусматривается российским законодательством¹². Но так как основная нагрузка по претворению в жизнь новых положений Земельного и Лесного кодексов ляжет на органы местной администрации, а при этом, полпредством ЮФО постоянно констатируется слабость и/или коррумпированность местного административного звена в округе (и в особенности в Дагестане), то образуется своего рода, замкнутый круг, для того, чтобы выбраться из которого нужны неординарные и достаточно решительные меры.
          Дагестан до сих пор представляет собой ближайшую цель для сепаратистских сил в Чечне. В то же время в самой Чечне многие управленческие функции все еще выполняют военные комендатуры, утвержденные Указом Президента РФ (октябрь 2002 г.). Ставится вопрос “о постепенной передаче административных функций и функций по охране общественного порядка и общественной безопасности местным органам исполнительной власти” “в районах республики со стабильной криминогенной обстановкой”¹³ (выд. – Авт.).
          Таким образом, использование военных комендатур в сочетании с постепенным восстановлением обычных структур местного административно-гражданского управления – тактика, заявленная в республике на ближайшие годы. Но, как, например, показывает опыт урегулирования в Северной Ирландии, этот период может затянуться не только на годы, но и на десятилетия. При этом позиция армия должна быть по-настоящему нейтральной, что в условиях полного переведения на контракт и общего тяжелого состояния армии тоже является крайне сложной задачей.
          Например, бывший командующий Западной группировкой российских войск в Чечне Владимир Шаманов, публично подтвердив летом 2000 г., что в Чечне имеют место случаи мародерства со стороны военнослужащих федеральных сил, заметил, что корни данного явления находятся “не в самой армии, а в той обстановке, что сегодня создают в ней контрактники”, поскольку многие из них отправляются на войну в Чечне, чтобы поправить свое материальное положение, “в том числе и посредством мародерства”. В настоящее время 42-я мотострелковая дивизия, дислоцированная в Чечне, переведена на контракт.
          И, наконец, объективные трудности резко усугубляются психологическим фактором. После кампаний, убедившей военных, что “на войне, как на войне”, призывы к нейтральной позиции армии с трудом находят отклик у тех, кто так долго находился на “театре военных действий”.
          Применение видеокамер и регулярная сменяемость персонала на допросах – полезная часть британского опыта в Северной Ирландии. Как пишут британские авторы П.Бишоп и Э.Малли, создавшие в свое время “энциклопедию” северо-ирландского конфликта, во время действия чрезвычайного законодательства в 70-х годах (когда теракты начали совершаться в самой Англии) на допросах арестованных было сделано так много признаний, что “подозревалось, что они были получены при помощи пыток и избиения заключенных”. Вследствие этого, допросы задержанных стали в обязательном порядке проводиться в помещениях с видеокамерой. Была также обеспечена сменяемость персонала, имеющего дело с задержанными¹⁴.
          27 ноября 2005 г. в Чеченской Республике прошли очередные парламентские выборы, в которых участвовали военнослужащие, постоянно находящиеся на территории Чечни (примерно 34 тыс. чел.) и члены их семей, и, на этот раз, не участвовали чеченские беженцы, размещенные в Ингушетии.
          По данным местного избиркома, на момент выборов в Чечне насчитывалось 596 тыс. избирателей, включая 34 тысяч военных и членов их семей.
          Примерно по 10% голосов получили СПС и КПРФ, 61% – Единая Россия.
          27 ноября, согласно обнародованным результатам, явка избирателей составила около 60%. На выборах присутствовала группа представителей ПАСЕ.
          Согласно комментариям представителей ПАСЕ сразу по окончании выборов, в целом они прошли корректно. В то же время, не ослабевает критика, особенно со стороны западных наблюдателей, о том, что парламент в республике “формируется по образцу Государственной Думы РФ”.
          Звучит оценка, что Федеральный центр в очередной раз “упустил возможность инициировать общественную дискуссию”, в которой, в рамках выборов представительного органа власти, могло бы принять участие все чеченское общество.
          Например, эксперт пишет: “Никакие Рамзаны Кадыровы, Алу Алхановы не способны завоевать симпатии чеченцев для России, как бы подчас не убедительно звучали их аргументы в пользу союза с Москвой. Террор, развязанный ими в республике, лишает всякой доказательной силы их тезисы о тех бедах, которые поджидают Чечню на пути независимости”.
          На это можно было бы ответить: по опыту 1991–1994 гг. хорошо известно, как “дискуссия всего чеченского общества” легко переходит в гораздо более жесткие формы противостояния.
          В настоящее время неизбежно политическое “лавирование” в республике, что само по себе еще очень далеко от установления реальных демократических стандартов. По-видимому, осуществимая задача на сегодня – это обеспечить управляемость и стабильность общества, не делая открыто ставку на один из кланов. Даже понимаемая в столь усеченном виде, эта скромная программа-минимум по политическому урегулированию в современной Чечне является нелегким делом.
          Приходится учитывать и недавнее и историческое прошлое, и многочисленные примеры внезапного возрождения и распространения национализма в мировой новейшей истории.
          Часто предполагается, что поступательное наступление “национализма” отражают социологические опросы. Хотя это справедливо, поступательность самого процесса достаточно условна. Национализм имеет много общего с разгулом стихии – там, где есть исторический эпицентр конфликта, взрыв может произойти стихийно, казалось бы, по незначительным поводам. Эта опасность многократно возрастает, если националистические чувства уже были разбужены целенаправленной пропагандой.
          Все это дает основания считать, что в Северокавказском регионе в настоящее время сложилась далеко не однозначная ситуация, при которой корректное и уравновешенное поведение армии и силовых структур, в сущности, решает все.
 
 

          ¹ Народы Кавказа. Этнические исследования Северного Кавказа XVI – XX века // Под ред. Ю.Анчабадзе, Н.Волковой.  Кн. 1. Вып. 27. М., 1993. С. 176.
          ² Матвеев О.В., Ракачев В.Н., Ракачев Д.Н. Этнические миграции на Кубани: история и современность. Краснодар 2003. С. 35–37.
          ³ Очерки истории Чечено-Ингушской АССР. Грозный, 1967; Вопросы истории Чечено-Ингушетии. Грозный, 1976; Общественные отношения чеченцев и ингушей в дореволюционном прошлом. Грозный, 1988; Социально-политические процессы в дореволюционной Чечено-Ингушетии. Чечено-Ингушский Научно-исследовательский институт истории, экономики, социологии и филологии, 1991; Чечня и чеченцы в материалах XIX века. Составители Ахмадов Я.Ц., Мунаев И.Б. Элиста: САНАН, 1990.
          ⁴ Gall C., Waal de T. Chechnya: A Small Victorious War. London: Pan Books, 1997. P. 86, 87.
          ⁵ Музаев Т. Чеченская республика. Органы власти и политические силы // Панорама, 1995. Апрель.
          ⁶ Саватеев А.Д. Мусульмане Чечни между адатом, шариатом и исламским революционизмом. С. 296–299.
          ⁷ Lieven A. Chechnya. Tombstone of Russian Power. Yale University Press. New Haven, London. 1998. P. 59.
          ⁸ Максаков И. Кавказская политика Москвы все дальше отходит от реальности // Независимая газета. 1999. 19 марта. (Тезисы подготовлены Миннацем).
          ⁹ Elazar D.J. Exploring Federalism. Tuscaloosa, University of Alabama Press. 1987; Wright D.S. Understanding Intergovernmental Relations. Pacific Grove, California: Brooks and Cole Publishing Company, 1988; Daniel J. (ed.) Federal Systems of the World: A Handbook of Federal. Confederal and Autonomy Arrangements. Harlow: Longman, 1991.
          ¹⁰ Elazar D.J. Federal Systems of the World: A Handbook of Federal. Confederal and Autonomy Arrangements. Harlow: Longman 1991. Р. 315, 322–324.
          ¹¹ Авксентьев В.А. Факторы этнополитической нестабильности в Северокавказском регионе // Этнические проблемы современности. Ставрополь: СГУ, 2004.
          ¹² Краснов Ю.К. Российская государственность на рубеже веков (Некоторые теоретико-правовые аспекты формирования и развития современного Российского государства). М.: МГИМО, 2003. С. 182–184.
          ¹³ Баранова В. (в прошлом командующий ОГВ) Использование внутренних войск Министерства внутренних дел Российской Федерации внутри страны: правовые, политические и моральные аспекты. Тезисы доклада на международной конференции “Военно-гражданские отношения в конфликтных регионах”. 2005. 26, 27 сентября.
          ¹⁴ Bishop P., Mallie E. The Provisional IRA. London: Corgi Books, 1997. P. 277, 321.
         ^* Во встрече участвовали А.Масхадов, Р.Аушев, К.Дзасохов, Магомедали Магомедов. (Максаков И. Встреча спустя два года // Независимая газета. 1999. 12 мая).