Словосочетание "после Ирака" может основываться на вводящих в заблуждение чрезмерно оптимистичных исходных посылок. Не следует делать вид, будто иракский "эпизод" или "кризис" уже преодолены: дело обстоит отнюдь не так. Не только внутренняя стабильность Ирака и его национально-государственная идентичность не обретены, но и сохраняется вероятность целого ряда негативных сценариев развития, а некоторые из них сегодня даже невозможно предвидеть. Они самым непредсказуемым образом могут повлиять на политику и взаимоотношения соседних с Ираком и удаленных от него государств, как, пожалуй, ни одна из современных конфликтных ситуаций в мире. 

        Кроме того, выводы, которые сегодня можно сделать в отношении иракской проблемы носят субъективный характер. Люди и целые государства склонны оценивать важные события так, чтобы это соответствовало их мировоззрению или, по крайней мере, не слишком противоречило ему. Ясно, что спустя только 2 года после вторжения в Ирак американцы и европейцы, западные или арабские государства, а также такие страны, как Ливия или Северная Корея сделали совершено различные выводы по его итогам. Поэтому автор может поделиться лишь собственными, безусловно субъективными размышлениями. Они носят избирательный характер и сведутся к следующим четырем блокам вопросов: 

• американская политика и мощь;
• последствия конфликта и вызовы постконфликтному мирному строительству;
• восприятие системы угроз;
• взаимосвязь этих проблем и демократии. 

        Ежегодник СИПРИ за 2004 г. был написан под влиянием событий прошлой весны. В нем сформулирован ряд аналитических выводов по итогам событий в Ираке относительно пределов американской мощи, по крайней мере, по четырем аспектам: 

• С помощью военной силы можно свергнуть Саддама, но не поддерживать мир или строить стабильное демократическое общество в Ираке после этого;
• США, придя в Ирак вопреки воле большинства международных организаций, вскоре были вынуждены обратиться к ним за помощью для обеспечения международно-правовой поддержки и использования их практического опыта в восстановлении страны;
• Озабоченность, вызванная у других стран событиями в Ираке из-за чрезмерного или неправильно направленного применения американцами военной силы, привела к принятию ряда контрмер или, по крайней мере, уравновешивающих шагов, в частности к попыткам укрепления стратегической роли и единства ЕС и других региональных организаций по сотрудничеству;
• Собственные ресурсы США оказались перенапряженными как с точки зрения выявившейся нехватки вооруженных сил, так и финансирования, что привело к ненормально высоким бюджетному и торговому дефицитам, а это в свою очередь увеличивает зависимость США от политики и сотрудничества с другими ведущими мировыми игроками.

        Здесь, однако, сказывается субъективный характер этих выводов.

        Если сегодня поинтересоваться у представителей нынешней администрации США (или их советников), каковы же наиболее значимые уроки вторжения в Ирак, то ответы, очевидно, будут совершенно иными. И это несмотря на все перечисленные и многие другие проблемы; несмотря на вы- явившуюся несостоятельность или неточность причин, приведенных США и их союзниками для оправдания вторжения в Ирак.

        США полагают, что выполняют в Ираке нужную работу и не собираются уходить оттуда в ближайшее время. Более того, США отказываются исключить возможность повторения ими подобной военной акции по отношению к другим странам, например Ирану. 

        Сам факт повторной победы Дж.Буша на президентских выборах - хотя многие избиратели и голосовали за него по не имеющим отношения к Ираку причинам - говорит о том, что в США отсутствует преобладающее большинство избирателей, которое желало бы наказать президента за ошибочные действия или провал в Ираке.

        Возможно это еще одно проявление нынешней уникальной мощи США, в силу которой они способны идти своей дорогой, несмотря на огромные издержки и нагрузки (включая издержки и нагрузки политического и морального порядка).

        Необходимо подчеркнуть это последнее замечание, поскольку пока США будет удаваться придерживаться нынешней политики, основанной на применении военной силы, причем по их собственному усмотрению, другие государства время от времени могут поддаваться искушению также следовать их примеру. Но тем, кто попытался бы повторить такой американский подход, следует задаться вопросом не просто о том, смогут ли они достигнуто того же, что и США, но и способны ли они выжить после провалов такого масштаба, что пришлось пережить Соединенным Штатам - и это безотносительно того, как долго еще США будут способны следовать этим своим курсом.

        Разумеется, было бы неправильно полагать, что сами США начисто лишены сомнений, или что в политику второй администрации Дж.Буша не были внесены коррективы. Прежде всего следует обратить внимание на инаугурационную речь президента перед вступлением в должность на второй срок, которая вызвала озабоченность у многих, так как в ней упоминалось большое число проблемных государств и при этом приводились весьма размытые стандарты наличия демократии в отдельных странах для определения того, кто же подпадает в число "плохих" или "хороших" в этом контексте. 

        В этой речи, как и в других выступлениях руководителей администрации, акценты были сделаны не только исключительно на так называемые "новые угрозы" со стороны терроризма и оружия массового уничтожения (ОМУ), но акценты были смещены на признание серьезности также проблем этнического и религиозного характера, включая конфликты, неравномерность развития и нарушения прав человека в отдельных странах.

        Такое расширение перечня проблем может вести к увеличению предлогов для американского вмешательства. Однако это также означает, что США не обязаны вмешиваться всегда и в приоритетном порядке в случаях, связанных с ОМУ и терроризмом, поскольку на них, что называется, свет клином не сошелся.

        Налицо также расширение приоритетов в области безопасности для США с тем, чтобы быть в состоянии противостоять вызовам, которые однозначно не решаются только применением военной силы или главным образом с ее применением, и в борьбе с которыми отсутствует перспектива быстрой или полной "победы". В самом деле, даже в отношении терроризма американцы все чаще говорят в последнее время о сдерживании разрастания и минимизации этой проблемы, нежели о возможности ее быстрого устранения.

        Сейчас было бы преждевременно расценивать эти новые сигналы как свидетельство растущего реализма американской официальной политики. Тем не менее, эти новые моменты призваны (помимо прочего) обеспечить большую гибкость для политиков США в выборе инструментов обеспечения безопасности, возможно, в особенности в тактическом плане и с точки зрения их приемлемости в мире.

        Говоря о приемлемости следует подчеркнуть, что не прошли незамеченным уход из администрации по различным причинам в первые месяцы второго срока Дж.Буша ряда известных "ястребов" (таких как Джон Болтон, Пол Вулфовиц и Дуглас Файт), и тот факт, что одно из влиятельных лиц новой команды госсекретарь Кондолиза Райс стремится придать американской дипломатии более дружелюбный облик с ориентацией на развитие сотрудничества. Но необходимо отметить, что если такое внешнее изменение стиля позитивно встречено прежде всего традиционными союзниками США, то повсюду в мире оно расценивается с определенной долей осторожности. Такой более взвешенный подход, основан на следующем: 

• некоторые конкретные последствия иракского кризиса имеют необратимые последствия для трансатлантических отношений вне зависимости от позитивных моментов в поведении США. 

• другие ключевые политические факторы, связанные с личным влиянием Дж.Буша, не изменились и все еще чреваты весьма серьезными последствиями для интересов глобального сообщества, в частности, общее неприятие США международных договоров и других международно-правовых ограничений или, по крайней мере, предпочтение использовать их лишь утилитарно (когда они могут служить продолжением собственной американской политики или юрисдикции);
• по мере того, как США отходят от чрезмерной зацикленности на борьбе с терроризмом, возникают негативные последствия для общего настроя отношений с другими крупными странами, такими как Россия и Китай. В то время как значение солидарности в борьбе с терроризмом для Вашингтона в относительном плане снижается, политика США все более возвращается к тому, что можно охарактеризовать в отношении к этим странам как к стратегическим соперникам, угрожающим ряду стратегических американских клиентов, а также вызывающим вопросы с точки зрения их идеологий или характера режимов. 

        В частности, интересна эволюция Европейского союза. Без сомнения, историческое значение иракской проблемы для Европы состоит в том, что она заставила её осознать фундаментальные разногласия с США в подходах к приоритетам в области безопасности и даже в подходах к основополагающим ценностям; привела к уяснению важности стремления к поддержанию европейского единства в интересах сохранения собственного престижа: речь идет о желании сотрудничества с США или развитии альтернативной европейской позиции.

        Аналогичные реакции прослеживаются и у ведущих групп государств в других районах мира, пытающихся идти путем региональной интеграции, например, в Африке или в Центральной и Южной Америке.

        Тем не менее, предстоящие несколько лет будут иметь решающее значение для проверки прочности вновь обретенного европейского единства и все еще ограниченной стратегической зрелости Европы. Некоторые возможные в будущем действия США, такие как военная акция против Ирана, способны вызвать новый раскол среди европейцев. С другой стороны, в случае избрания США более миролюбивого подхода европейцам будет сложнее четко отслеживать свои собственные интересы в конкретных областях и обеспечивать достижение договоренностей с Вашингтоном на справедливой и равноправной основе.

        Но существует риск того, что Европа может быть расколота изнутри, или что одно или более из европейских государств откажутся ратифицировать новый договор о конституции ЕС¹. Эта опасность грозит утратой не только важных реформ, которые несет данный договор для международных отношений, таких как учреждение поста единого министра иностранных дел ЕС, но и может спровоцировать затяжной кризис Союза, который переориентирует его энергию на внутренние проблемы, отсрочит дальнейшее расширение и вызовет паузу в выполнении той стратегической роли, которую Союз должен играть по отношению к другим международным игрокам, будь то на Западе или на Востоке.

        Такой исход окажется негативным не только для Европы, но и для долгосрочного состояния американо-европейских отношений. Одним из изменений в стилистике второй администрации Буша является нынешний отход от крайнего неоконсервативного видения объединенной Европы в качестве угрозы американским интересам. Вместо этого США предпочитают настрой на позитивное партнерство или, по меньшей мере, взаимодополняемость с Европой, осознающей свои амбиции и сильные стороны. Перемены в наполнении всеобъемлющей повестки дня по вопросам безопасности и уменьшение роли НАТО объективно придают больше значения выстраиванию всего комплекса отношений США - Европа вдоль (пока еще не слишком налаженной) оси США - ЕС. При этом если США (даже при президенте-ястребе) способны сотрудничать с международным сообществом нового типа, каким является ЕС, то это должно сказаться и на понимании ими возможности взаимодействия с другими региональными организациями, в том числе и там, где нынешняя американская политика тяготеет к односторонним или двусторонним подходам. 

        Следует также остановиться на проблеме конфликтов и кризисного урегулирования.

        Группа экспертов высокого уровня, представившая доклад Генсекретарю ООН в декабре 2004 г. относительно вызовов в области международной безопасности, совершенно правильно сформулировала два главных вывода из событий в Ираке:

        Первый заключается в том, что одностороннее применение силы, даже ради заявленных благих целей и даже оставляя в стороне вопросы юридического обоснования таких акций, рискует быть менее эффективным по сравнению с организованным многосторонним вмешательством, а отнюдь не более простой и действенной мерой, как считали многие американцы. Государство, действующее в одиночку или совместно с немногими дружественными странами, вряд ли будет обладать наиболее точными и тщательно проанализированными разведданными; наилучшим пониманием театра будущих военных действий; наиболее взвешенными и объективными оценками необходимого количества сил, которые предстоит задействовать; всем набором навыков и ресурсов, требующихся в целях урегулирования последствий конфликта для населения и для восстановления стабильного мира и безопасной среды обитания после окончания конфликта.

        Одностороннее вмешательство затрудняет распределение ответственности, как об этом свидетельствует постепенное размывание даже той коалиции ограниченного состава, которая оказала поддержку США в Ираке. Оно, в свою очередь, чревато принятием такой "стратегии выхода", которая навязывается ограниченными возможностями или угасающей волей захватчика, а не основывается на учете нужд местного населения и всего региона.

        В силу всех этих причин группа экспертов совершенно правильно отметила в докладе, что любые будущие военные акции, выходящие за пределы довольно строгого и традиционного определения понятия "самооборона", должны проводиться только при условии получения на них международно-согласованного мандата от ООН и должны руководствоваться рядом неизменных принципов, отражающих требования правового порядка, такие как достаточная обоснованность и пропорциональность, а также практические вопросы о том, как гарантировать оптимальный исход такого применения силы.

        Важно, чтобы в данный момент мировой истории подобные принципы были выработаны и приняты всеми ведущими государствами мира, так как число государств, обладающих избыточной военной мощью для совершения интервенций растет и будет продолжать увеличиваться наряду с увеличением числа возможных предлогов для вмешательства по мере того, как государства сталкиваются с расширением вероятных угроз своим жизненным интересам. Если международное сообщество не установит контроль за данной областью, то в будущем пространстве безопасности будут доминировать не только наиболее сильные, но и наиболее параноидальные и готовые на крайние меры игроки.

        Во-вторых, больше внимания следует уделять вызовам того, что группа экспертов называет "мирным строительством" - задачей, для решения которой они предложили учредить новый постоянный комитет ООН. При этом "мирное строительство" не должно рассматриваться как исключительно постконфликтная операция. Правильно осуществленное, оно может предотвратить возобновление конфликта в проблемном государстве или регионе, или даже способно вообще предотвратить акты насилия.

        Для этого требуется гораздо больше, нежели обычное применение миротворческих сил, поскольку речь должна идти о решении всех аспектов обеспечения выживания и надежного функционирования того или иного общества: от налаживания работы политических структур и поддержания правопорядка до проблем экономики и занятости, образования и здравоохранения, культуры и равноправия полов, а также обеспечение других личных прав и свобод.

        Необходимо также уделять внимание - и в докладе группы экспертов ООН этому могло бы быть придано большее значения - той роли, которую само восстанавливаемое государство должно играть в международных отношениях в качестве доброго соседа и международного партнера. Эта задача может вызвать необходимость воссоздания вооруженных сил страны с тем, чтобы позволить им участвовать в миротворческих операциях, но таким образом, чтобы соблюдались все международно-правовые обязательства, в том числе в области контроля над вооружениями.

        Ясно, что эта задача требует координации участия большого числа международных организаций, государств и отдельных экспертов, которой никогда ранее не достигалось в подобных операциях.

        В качестве примера можно отметить, что больше нельзя мириться с таким положением, когда восстановление экономики проблемной страны и поддержание там устойчивого развития рассматривается в качестве задачи, обособленной от решения имеющихся проблем в области обороны и безопасности и воссоздания новых структур в этих областях. Специалисты по вопросам обороны должны теперь работать с большим числом гражданских специалистов, а гражданские эксперты должны прилагать больше усилий для координации своей деятельности друг с другом.

        Хотя такой новый подход и неизбежно вызовет много проблем бюрократического и финансового плана, следует помнить, что термин "мирное строительство" имеет гораздо более широкое философское значение, отражающее уроки предыдущих неудач, равно как и успехов в международных операциях. Этот термин подчеркивает, что восстановление и нормализация являются долговременными процессами, а мировое сообщество не может попросту объявить об успехе и устраниться при достижении какого-либо искусственно намеченного рубежа, например, проведения выборов.

        Данный термин говорит также о том, что мир восстанавливается после закончившегося конфликта, усилиями местного населения, а не чиновниками в штаб-квартирах в Брюсселе или Нью-Йорке. 

        Любая стратегия мирного строительства должна также быть стратегией местного уровня.

        Другими словами, она обязана с самого начала вовлекать местное население и как можно раньше предоставлять ему максимально возможную ответственность при создании позитивных прецедентов на будущее, а также разрешать ему совершать собственные ошибки, на которых оно могло бы учиться. 

        В официальной политике США появилась тенденция отказа от рассмотрения терроризма и обладания и приобретения потенциалов ОМУ в качестве единственного показателя наличия первостепенной угрозы.

        Во все более возрастающей степени такая логика ведет к тому, что наиболее серьезные международные вызовы в области безопасности представляют собой сочетание угрозы от ОМУ с поддержкой терроризма и другим анормальным поведением того или иного режима, который несет угрозу безопасности как внутренней, так и внешней.

        В чем-то такой подход имеет положительную сторону, так как приводит нынешнюю политическую доктрину США в соответствие с их реальным поведением. Это, с одной стороны, объясняет, почему Вашингтон все еще утверждает, что свержение Саддама Хусейна было оправдано, даже несмотря на отсутствие у него потенциала ОМУ; с другой - почему США не рассматривают (например) Пакистан в качестве врага, с которым надо бороться с использованием военной силы, а наоборот возобновили оказание ему политической и военной поддержки в надежде закрепить то, что в Вашингтоне считают ответственным поведением режима президента Мушаррафа.

        Более адекватным объективно является подход, учитывающий сразу несколько аспектов угроз, исходящих от проблемного режима. Такой взгляд помогает уяснить, что причины того, что мы считаем "плохим поведением" гораздо более сложны, и что, одновременно, для их устранения необходимы более комплексные подходы.

        Конкретные примеры стран, отказавшихся в прошлом от обладания ОМУ или прекративших программы его приобретения (Украина, Южная Африка или Бразилия), говорят от том, что наиболее эффективные решения не связаны напрямую с оружием, а включают проведение реформ в стране, укрепление регионального сотрудничества и безопасности и оказание поддержки со стороны крупных держав, включая в ряде случаев предоставление ясно сформулированных гарантий безопасности.

        По крайней мере вплоть до настоящего момента, США и Европа, а также другие государства, казалось бы, были заинтересованы в поиске возможных решений "пакетного" характера без применения военной силы по двум остающимся нерешенными проблемам: Ирану и КНДР. Это свидетельствует о том, что США, хотя бы частично, разделяют уроки, усвоенные в Ираке.

        Однако не все необходимые уроки усвоены. Здесь есть два замечания: первое о политике в области ОМУ как такового, и второе - о нашем общем подходе к угрозам и рискам:

        Во-первых, я не считаю, что мировое сообщество на сегодняшний день добилось успехов в применении "пакетного подхода" для решения проблем, связанных с ОМУ. 

        Частично это объясняется тем, что мы еще достаточно глубоко и объективно не изучили причины и мотивации так называемых проблемных стран, зачастую предпочитая придерживаться традиционного "образа врага" (Feindbilder); частично - в силу того, что у государств, пытающихся сотрудничать в этих целях, слишком различны восприятие угроз, собственные интересы и намерения; а частично - в силу того, что решение негосударственных аспектов борьбы с терроризмом, таких как возможное использование террористами ОМУ или незаконный оборот связанных с ОМУ материалов и знаний требует наличия совершенно другого "пакета" мер, с применением которых мы только начали экспериментировать. 

        Во-вторых, пока что у США и их союзников отсутствует четкое и устоявшееся представление о том, что следует делать, если усилия остановить курс Ирана на распространение провалятся, или в аналогичном случае у Китая и его партнеров - если проводимая Северной Кореей политика распространения не будет остановлена.

        В-третьих, усиленный международный акцент на проблематику распространения после сентября 2001 г. отвлек внимание от все еще актуальных проблем и угроз, исходящих от пяти официальных ядерных держав: дестабилизирующий эффект американской программы ПРО; усиливающаяся зависимость России от ядерного оружия; модернизация стратегического арсенала Китая. Или угроз, исходящих от трех фактических ядерных государств, таких как риск возобновления напряженности и конфликта между Индией и Пакистаном, если в одном из этих государств произойдет смена режима и/или их усилия в пользу разрядки потерпят неудачу.

        Следует отметить и еще один момент - это особый взгляд, которого США все еще придерживаются в отношении вызовов от ОМУ и так называемых "асимметричных угроз" и который подпитывает "военное сознание" в Вашингтоне, а это, в свою очередь, усиливает враждебность американских лидеров к использованию международных соглашений как средства урегулирования. Исходя из этого, конкретным уроком последних двух лет должно было бы стать осознание крайней необходимости сохранения такого инструмента как Договор о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), его укрепления и максимально возможного повышения универсальности членства в нем - что означало бы возвращение США в число участников таких договоров как Договор о всеобъемлющем запрещении испытаний ядерного оружия (ДВЗЯИ).

        Только такие договоры могут представлять правомерные стандарты поведения и, таким образом, определять характер правонарушений. Только у государств, соблюдающих эти договоры, существуют все основания как политические, так и юридические для вынесения совместных оценок и принятия совместных санкций или других действенных мер. Только международно-правовая система может служить адекватной основой для нейтрализации любых негосударственных игроков, так как бороться с ними следует применяя действенные законы и нормы внутри государств, а это, в свою очередь, может сработать только в том случае, если большинство государств пришло к единому мнению по вопросу, что следует делать, и договорилось о совместных целях и стандартах поведения.

        Другим очевидным, но часто игнорируемым положением является то, что договоры и другие международные институты гарантируют примерное поведение подавляющего большинства законопослушных государств мира, а этим государствам - то, что они ничего не теряют и не выглядят глупо, придерживаясь рамок законов.

        При этом нельзя обойти вполне реальные недостатки и изъяны современных международных договоренностей, относящихся к ОМУ и другим аспектам контроля над вооружениями и разоружения. Но в то же время допустить в первое десятилетие XXI в. крах или дискредитацию таких договоров как ДНЯО или ДВЗЯИ, или Конвенция о биологическом (токсинном) оружии (КБТО), так как тогда очень скоро мир дорого расплатится за эту ошибку.

        Следует отметить, что 11 сентября 2001 г. и иракский эпизод привели к тому, что в целом в концепциях безопасности уделяется основное внимание человеческому фактору угрозы, исходящей от ОМУ, или (довольно небольшому числу) "проблемных государств", или обоим этим опасностям. 

        Однако для того, чтобы составить сбалансированный набор угроз - а только это является основой взвешенной политики в области безопасности - следует уделять больше внимания, с одной стороны, традиционным угрозам, исходящим от межгосударственной напряженности и конфликтов, которые, например, могут снова возникнуть между США, Россией и Китаем, а также в различных других регионах. С тем, чтобы нейтрализовать эти угрозы нужно вернуться к использованию более традиционных инструментов налаживания диалога и укрепления доверия и взаимной сдержанности.

        С другой стороны и на другом конце спектра угроз, очевидно, все еще необходимо уделять самое серьезное внимание и больше ресурсов предотвращению и быстрому реагированию на нетехногенные угрозы - от цунами до очередной эпидемии гриппа или резкого изменения климата, или истощения и утраты природных ресурсов, наряду с неравномерным и все еще избыточным ростом мирового народонаселения.

        Все эти факторы способны вызвать гибель людей и их страдания в масштабах, далеко превосходящих урон даже от террористических актов с применением ОМУ, причем они, как показало недавнее крупное цунами, одинаково тяжело поражают все типы государств и обществ: от самых процветающих до наиболее бедных. Односторонние и учитывающие только собст- венные интересы концепции угроз, выстраивание межгосударственных отношений на чрезмерно соревновательной или сугубо двусторонней основе, а также чрезмерные военные расходы, совершено бесполезные для противодействия подобным вызовам, препятствуют выработке действительно глобальных совместных подходов и масштабному перенаправлению ресурсов, которые диктуются этими угрозами общей безопасности.

        Именно поэтому рекомендации группы экспертов ООН относительно вызовов в области безопасности не только представляют собой важный сигнал из Нью-Йорка. Всему мировому сообществу важно поддержать призыв Генсекретаря ООН к активизации усилий по реализации задач в области развития человечества, впервые поставленных на праздновании Тысячелетия в 2000 г.

        Поскольку полная победа на этом фронте не может быть гарантирована только правительствами, необходимо также изыскивать пути для вовлечения в данный процесс негосударственных сил, таких как частный бизнес, общественные организации и НПО, причем не в качестве объектов политики, но как активных и конструктивных партнеров. 

        Последние исследования Концепции "человеческого измерения безопасности" подчеркнули, что необходимо сохранять не просто жизнь, но качество человеческого существования. Поэтому стоит рассмотреть один аспект - демократию.

        Те методы, которыми администрация США в недавнем прошлом продвигала эту тему, породило у многих подозрения, что она может использоваться в корыстных собственных интересах, как ранее это имело место с чрезмерным упором на борьбу с распространением ОМУ и терроризмом. Такое развитие было бы профанацией реального значения демократии как крайне сложного явления.

        Ни одно государство или культура не могут претендовать на его исключительное истолкование. Более того, с точки зрения анализа проблем безопасности ясно, что демократия далеко не является панацеей от всех проблем. Если демократические свободы и динамику внезапно ввести в стране с множеством религиозных, этнических или других различий и/или в обществе с крайне неравномерным распределением ресурсов, то вполне вероятно, что одна группа населения попытается воспользоваться такой возможностью для установления господства над другими и собственного обогащения, или вспыхнет открытая и даже насильственная борьба за власть, из-за которой пострадает много невинных людей.

        В международном плане есть слишком много примеров, чтобы утверждать, что демократии никогда не воюют друг с другом. Крайне трудно построить стабильное и миролюбивое "демократическое общество" в каком-либо враждебно настроенном и нестабильном регионе. Демократическим государствам также сложно сохранять мир, если их население питает по отношению друг к другу крайне враждебные чувства, распространению которых демократия только способствует. 

        На опыте Ирака, Афганистана и более ранних международных экспериментов в Боснии и Герцеговине, а также Косово можно убедиться, что все эти проблемы только обострятся, если демократия будет навязываться сверху вниз с упором на реализацию ряда символических шагов, таких как проведение выборов - без достаточного понимания местных условий и без адекватного учета желаний и возможностей местного населения.

        В крайнем случае, когда демократическое государство нападает на недемократическое с конкретной задачей проведения в нем демократических перемен, вызванные этим проблемы для международной безопасности могут оказаться несопоставимыми с целями такой акции.

        Можно ли утверждать, что предусмотрительная политика ставит интересы безопасности выше демократических ценностей или задачи развития перед демократией, или то и другое? 

        Весь опыт современности предполагает, что обеспечение физической защиты населения и удовлетворение его минимальных нужд или даже более чем минимальных экономических интересов, в конечном итоге, не обеспечивает стабильности в стране или в целом регионе, если система правления чужда чаяниям людей и не позволяет им выступать в роли ответственных политических субъектов.

        Чем больше улучшаются условия жизни, тем более становится очевидным отсутствие политических свобод и зрелости у данного режима.

        Кроме того, по достижении определенного уровня недовольства - недовольство, которое в современных условиях может также подпитываться ознакомлением с лучшей жизнью за рубежом - даже простые люди, кажется, способны подвергнуть риску собственную безопасность и имущество в борьбе за политические перемены.

        С чисто логической точки зрения, можно придти к выводу о том, что демократия, мир и безопасность взаимосвязаны и дополняют друг друга, и что хорошая политика должна быть направлена на одновременное укрепление этих факторов. Однако этого гораздо легче добиться на словах, чем на деле.

        Как бы то ни было, ясно, что с чисто практической точки зрения предусмотрительная политика в области безопасности не может игнорировать или пытаться подавлять демократию.

        С другой стороны, как в практическом, так и моральном смыслах, политика поддержки демократии не может обходить стороной и другие важнейшие права человека: на физическую безопасность, обеспечение закона и порядка, равноправие и права на собственные культуру и верования.

        Можно предложить три вполне очевидных тезиса, которые могут оказаться полезными для обеспечения того, чтобы все позитивное, что было достигнуто в Ираке, было бы достигнуто и в других местах, но с меньшими человеческими, финансовыми, моральными и правовыми издержками:

        Во-первых, успехи на первом этапе, а также шансы на долгосрочные свершения всегда будут выше, если демократические перемены осуществляются ненасильственным путем как в данном государстве или обществе, так и в международном масштабе.

        Во-вторых, национальным демократиям гораздо легче развиваться мирным и стабильным путем, если они включены в систему регионального и международного сотрудничества, которое также руководствуется демократическими принципами, без принуждения, гнета или неравноправия между государствами.

        В-третьих, люди любого государства и культуры должны в конечном счете сами участвовать в строительстве своей собственной демократии изнутри и снизу вверх, так как только они сами способны понять сложности своего собственного положения и принять тщательно взвешенные решения, необходимые для сочетания свободы с уважением права на жизнь и частную собственность и с соблюдением внутригосударственного и международного порядка на каждом конкретном этапе.

        Поэтому, чем более действительно свободным и независимым становится народ Ирака, тем выше его шансы найти правильное решение своих внутренних проблем религиозного и этнического многообразия, оптимальные пути использования национальных экономических ресурсов и наилучшим образом жить в мире и взаимовыгодном сотрудничестве с соседями. 

       ¹ Презентация ежегодника СИПРИ была 25 мая 2005 г., а в июне на референдумах во Франции и Нидерландах европейская конституция не получила поддержки. (Ред.)