27 апреля с.г. Российская ассоциация политической науки (РАПН) провела (в сотрудничестве с Международной Федерацией мира и согласия) дискуссию "Внешнеполитическая концепция России и современные реалии".

       В дискуссии приняли участие и выступили: главный советник Департамента внешнеполитического планирования МИД РФ А.Н.Егоров; директор Информационного центра ООН в России А.С.Горелик; зам. директора Института мировой экономики и международных отношений, член-корреспондент РАН В.Г.Барановский; директор Ассоциации Евроатлантического сотрудничества Е.К.Силин; зам. председателя Федерации мира и согласия В.И.Камышанов; директор Центра стратегических оценок С.К.Ознобищев; руководитель программы Московского центра Карнеги А.В.Малашенко; директор российского представительства Центра оборонной информации И.А. Сафранчук; директор Центра европейской безопасности Т.Г.Пархалина; зав. кафедрой международного права Военного университета В.Леншин, председатель РОО "Генералы за демократию и гуманизм" Ю.Я.Киршин; научный сотрудник Центра евроатлантической безопасности МГИМО (У) МИД РФ А.Казанцев и др.

       Вел Дискуссию первый вице-президент РАПН, председатель Правления РАПН проф. А.И.Никитин.

       При обсуждении внешнеполитической концепции России в контексте изменившихся международных реалий проявили себя альтернативные точки зрения. Ряд участников отстаивали необходимость глубокого пересмотра действующей с 2000 г. внешнеполитической концепции России, отмечали моменты ее несоответствия современной изменившейся ситуации и новым политическим установкам руководства страны.

       При этом высказывались предложения о новом формате доктринального оформления внешнеполитической деятельности: при сохранении долгосрочных концепций и последовательной внешнеполитической стратегии в масштабах каждого четырехлетнего срока президентской администрации ввести практику ежегодных посланий Президента по внешней политике, в которых могли бы обозначаться более краткосрочные тактические задачи и проводиться адаптация внешнеполитической стратегии к меняющимся политическим реалиям.

       Концепция внешней политики РФ, утвержденная Указом Президента В.Путина 30 июня 2000 г., разрабатывалась как доктринальный документ несколькими ведомствами при координирующей функции Совета Безопасности.

       Обсуждаемый документ разрабатывался в период деятельности ельцинской администрации^*, когда было еще неясно, кто сменит президента на его посту. Он достался "в наследство" администрации В.Путина и был позиционирован как ее документ. Хотя на самом деле он не вполне точно выражает ее ценности и интересы, тем более что В.Путин, придя к власти, свои внешнеполитические приоритеты сформировал лишь какое-то время спустя уже после принятия нынешней редакции Концепции внешней политики.

       Многие участники дискуссии отмечали, что Концепция внешней политики, как и Концепция национальной безопасности, и действующая редакция Военной доктрины - документы ельцинские, а не путинские.

       В ходе дискуссии отмечалось, что Концепция внешней политики (впрочем, как и остальные доктринальные документы) должна быть производной от понимания и определения национально-государственных интересов. Прежде всего, нужно определить, какое государство мы строим. А в Концепции внешней политики, соответственно, кого Россия хочет видеть своими потенциальными союзниками, партнерами, где видит потенциальные угрозы.

       Документ начал требовать адаптации к изменившимся международным реалиям уже в 2001 г. События 11 сентября 2001 г. в корне изменили многие приоритеты и подходы к обеспечению внешней безопасности. Однако эти фундаментальные изменения не отражены в ныне действующей Концепции. Сохраняются определенные противоречия между ее установками и той внешней политикой, которую Россия реализует сегодня.

       Новый внешнеполитический курс был сформулирован в администрации Президента и затем с большим трудом стал претворяться в жизнь министерствами и ведомствами. Вместе с тем, в российском политическом истэблишменте существует определенная оппозиция внешнеполитическому курсу Путина. Несмотря на то, что в России по-прежнему преобладает "византийский" тип организации, когда многое зависит от мнения первого лица, эта оппозиция проявляется во влиянии бюрократии, которая сделала свою карьеру в предшествующие десятилетия на противостоянии Западу.

       Оппозицию нынешнему курсу составляет, по мнению некоторых участников дискуссии, значительная часть российского ВПК, консервативно мыслящая часть политического истэблишмента, левая часть политического спектра. И опасения относительно нынешнего курса на партнерство с Западом можно понять.

       В отношениях Россия-Запад уже складывалось "партнерство номер один" в период президентства Б.Ельцина, и оно оказалось скомпрометированным не в последнюю очередь благодаря эгоистичной и недальновидной политике Запада в отношении России, которая в 90-е годы разочаровала многих сторонников партнерства среди демократов и либералов и укрепила позиции "антизападников" в самой России.

       Моментом истины стал 1999 г., когда Россия оказалась, по сути дела, маргинализирована на международной арене. Вспомним Стамбульский саммит ОБСЕ и жесткую критику его участников в адрес России. После этого пришел новый, прагматически мыслящий человек в Кремль - и корректировки курса стали неизбежны.

       Взгляд на перспективы российско-американских отношений, отраженный в Концепции, явно устарел. Ушли в прошлое "значительные трудности последнего времени в отношениях с США", и требуется детальное изложение российского видения проблем и перспектив развития партнерства с Соединенными Штатами, основанного на противодействии общим угрозам и совместном решении глобальных проблем.

       Концепция внешней политики, безусловно, должна отражать видение долгосрочных тенденций мирового развития и стратегические направления внешнеполитической деятельности страны. Однако фактор неопределенности также нельзя сбрасывать со счетов в международных отношениях. В Концепции недаром говорится о "фундаментальных и динамичных переменах". В условиях этих перемен, как считают некоторые эксперты, пытаться дать установки внешней политики на 10-15 лет вперед нереально, не говоря уже о том, что попытка написать хороший стратегический документ может мешать внешнеполитической тактике и переговорной практике.

       И, тем не менее, в действующей Концепции в целом адекватно описана динамика современной международной жизни и долговременные тенденции формирования нового мирового порядка. Нужно лишь должным образом сфокусировать некоторые ключевые формулировки, чтобы они отражали дух времени и нынешнюю внешнеполитическую практику. Именно поэтому участники дискуссии говорили о целесообразности обновления, а не полной замены существующего документа.

       Наибольшие споры вызвали формулировки Концепции, касающиеся характеристики современного мира и главных приоритетов российской внешней политики. В частности, положение о том, что ООН "должна оставаться главным центром регулирования международных отношений". Укрепление роли ООН в мировых делах невозможно без последовательного и радикального реформирования этой организации. В Концепции говорится о реформе ООН, но в весьма расплывчатых тонах. Целесообразно было бы дополнить этот раздел Концепции более четким видением основных направлений реформирования ООН, включая ее Совет Безопасности, а также специализированные агентства и программы.

       Проблема также и в том, как поднять ООН на более высокий уровень эффективности, не подрывая ее Устава. Здесь вполне уместна логика преобразования СБСЕ в ОБСЕ: принимались новые документы, которые по статусу выглядели не менее весомо, чем прежние, основополагающие, но которые обозначали новые темы и взаимные обязательства государств, новые ориентиры развития.

       В рамках ООН также можно принять новый документ, который обошел бы вопрос о ее реформировании и изменении Устава. Можно сформулировать в этом документе новые основополагающие принципы, на которые будет ориентироваться в новых современных условиях международное сообщество.

       Вообще в Концепции явно преобладает одна из крайностей в отношении к ООН: с одной стороны, тотальный пессимизм (ООН не способна своевременно принимать решения и эффективно исполнять их и т.д.). Другой экстремум - легалистский: есть Устав ООН, там все написано, так и надо действовать. Но ведь Устав ООН - не свод международных правил и не международный закон. Кстати, даже если бы он и был таковым, это вопрос интерпретации.

       Еще один насущный вопрос, не отраженный в Концепции: как сделать ООН более действенной для решения внутригосударственных проблем и разрешения немеждународных конфликтов? В Концепции необходимо также прописать алгоритм взаимодействия России с другими международными организациями и режимами, такими как Большая "восьмерка", контактная группа по Югославии, пул спонсоров "Дорожной карты" на Ближнем Востоке и пр.

       Концепция весьма категорично говорит о "неприемлемости внедрения в международный оборот концепций типа гуманитарной интервенции или ограниченного суверенитета", в то время как де-факто концепция гуманитарного вмешательства реализуется на практике под эгидой ООН уже не первый год.

       Здесь уместно напомнить, что в 1999 г. разгорелась полемика между Генеральным секретарем ООН и рядом государств-членов, включая Россию, по этому поводу. Расхождения были очевидны. Генсек ООН заявил тогда, что массовые и систематические нарушения прав человека вынуждают международное сообщество реагировать и подчас вмешиваться в развитие ситуации внутри той или иной страны. Россия тогда возражала против этого.

       В результате полемики Генеральный секретарь перестал употреблять термин "гуманитарная интервенция" и начал поиски других подходов к проблеме. Он одобрил результаты работы и доклад "Обязанность защищать" комиссии под руководством Сануна-Эванса, которая по поручению ООН занималась изучением вопроса об обязанности защищать жертвы агрессии и геноцида.

       Потенциал этого документа далеко не востребован, и к нему начали возвращаться после завершения военной операции в Ираке. К этому документу следует привлечь внимание российских политиков, дипломатов и экспертного сообщества тем более, что комиссия Сануна-Эванса продолжает свою работу, в которой участвуют и российские представители.

       Ряд положений Концепции, касающихся укрепления международной безопасности, очевидно устарел. Это касается и формулировок относительно Договора о ПРО 1972 г., и инициативы по созданию Глобальной системы контроля за распространением ракет и ракетных технологий, которая в последние годы не подкрепляется практическими шагами по ее реализации.

       Не совсем понятно, почему обеспечение информационной безопасности является "аспектом укрепления стратегической стабильности", которому следует уделять особое внимание. Борьба с международным терроризмом поставлена в списке внешнеполитических приоритетов на предпоследнее место, что также явно не соответствует реалиям сегодняшнего дня.

       В Концепции, как отмечали некоторые участники дискуссии, занижена роль силового фактора и роль России в современной геополитической ситуации. Россия расположена в окружении основных центров терроризма, и ее роль в противодействии угрозе международного терроризма сейчас возрастает. При этом в Концепции допущен определенный перекос в изложении всей проблематики безопасности, которая должна быть более развернуто отражена скорее в Концепции национальной безопасности.

       Нуждается в корректировке положение о необходимости коллективного реагирования на международные кризисы "на основе четкого соблюдения норм международного права". Как известно, эти нормы отнюдь не идеальны и не дают ответа на многие злободневные вопросы, касающиеся современного международного миротворчества. Более приемлемой представляется формулировка "на основе соблюдения и развития норм международного права".

       В Концепции говорится: "Россия исходит из того, что только Совет Безопасности ООН правомочен санкционировать применение силы в целях принуждения к миру". Однако в ряде случаев Россия сама применяет принципы, которыми пользовались, например, страны Запада в 1999 г. во время операции в Югославии. Ведь ни на одну из миротворческих операций в СНГ Россия не имела мандата Совета Безопасности ООН, и в международно-правовом плане эта ситуация была, по сути дела, обойдена.

       Российская сторона довольствовалась наблюдательными операциями со стороны ООН или регулярным информированием Генерального секретаря ООН, она заручалась резолюциями со стороны ООН о том, что в целом одобряется деятельность региональной организации (СНГ) и пр. В интересах России сейчас - повышать роль региональных организаций в проведении операций по поддержанию мира.

       Здесь уместно напомнить о выступлении В. Путина на Саммите тысячелетия ООН в 2000 г., где он развернуто высказался по вопросам внешней политики, в частности, упомянул о делегировании функций ООН региональным организациям, назвав среди них и НАТО, и ЕС, и Шанхайскую организацию сотрудничества (ШОС).

       В Концепции вместо огульного осуждения гуманитарного вмешательства следовало бы сказать о необходимости выработки общепринятых критериев, при которых допустимо вмешательство во внутренние дела государств с применением силы. В частности, следует упомянуть в Концепции варианты, когда такое возможно:

       - при возникновении угрозы международному миру и безопасности - "классическое" положение, прописанное в Уставе ООН;

       - при возникновении гуманитарных катастроф и необходимости защиты мирного населения - "обязанность защитить", по терминологии авторов доклада Сануна-Эванса;

       - при воцарении хаоса и неуправляемости на территории распадающихся государств с возможными негативными международными последствиями (концепция Failed States).

       В данном контексте уже сформулированы критерии вмешательства, о них можно спорить, но их нельзя игнорировать. Проблема осложняется тем, что существует много пробелов в существующем международном праве, которые не дают возможности четко определить объекты военного воздействия, санкционировать применение силы в целях принуждения к миру. Устав ООН, особенно его ст. 51 о праве на самооборону, трактуется по-разному разными государствами. Нет и общепринятого, конвенционного определения терроризма, включая государственный терроризм.

       Участники дискуссии говорили в этой связи о необходимости принятия международной конвенции, в которой все вооруженные конфликты, в зависимости от степени насилия противоборствующих сторон, делились бы на уровни:

       первый уровень - наблюдательные миссии и миротворческие операции;

       второй уровень - превентивное развертывание войск и помощь гражданским властям, операции по доставке гуманитарной помощи и пр.;

       третий уровень - самый серьезный - ввод войск и широкомасштабное применение вооруженных сил.

       В части внешнеполитических приоритетов, касающихся обеспечения и соблюдения прав человека, имеющиеся положения следует дополнить упоминанием о том, что Россия будет добиваться уважения прав и свобод человека во всем мире "на основе соблюдения норм международного и гуманитарного права, общепринятых прин- ципов демократии и гуманизма".

       В Концепции внешней политики отмечается, что среди региональных приоритетов внешней политики России на первом месте стоят страны СНГ.

       Так ли это именно сейчас?

       И не дань ли это ситуации 90-х годов, которая уже изменилась?

       Мнения участников дискуссии по этому поводу разделились. Однако все сошлись в том, что главными региональными приоритетами для России являются сейчас европейский и североамериканский.

       Главной целью российской внешней политики на европейском направлении Концепция постулирует "создание стабильной и демократической системы общеевропейской безопасности и сотрудничества". Представляется, однако, что акцентировка надежд, связанных с ролью ОБСЕ, уже несвоевременна. Дискуссия вокруг адаптированного Договора об обычных вооруженных силах в Европе (ДОВСЕ) также представляется сейчас несколько архаичной, здесь нужно ставить новые цели.

       Сейчас главной и неотложной задачей для России является выработка новой модели взаимоотношений с ЕС и НАТО в контексте расширения обеих организаций на Восток, что создает качественно иную геополитическую и геоэкономическую ситуацию для нашей страны.

       В ныне действующей Концепции отражено противоречивое стремление совместить позитивные отношения с одним интеграционным комплексом в Европе (ЕС) и сдержанно-негативное отношение к другому интеграционному объединению (НАТО). При этом не учитывалось, что большинство европейских стран входят и в тот, и в другой интеграционный комплекс.

       После 2001 г. пришло понимание того, что с точки зрения интересов России бессмысленно и контрпродуктивно противопоставлять НАТО и ЕС, США и Западную Европу (этой проблеме была посвящена специальная Коллегия МИД РФ). Все, что происходит в ходе расширения ЕС и НАТО на Евро-Атлантическом пространстве - логическое развитие европейских интеграционных процессов. С этой точки зрения и нужно рассматривать расширение ЕС и НАТО.

       Пассаж об "избирательно-ограничительном характере" интеграционных процессов в Евро-Атлантическом регионе требует значительных корректировок. Что имеется в виду - желание России вступить в ЕС или НАТО, прием туда стран Балтии? Следует помнить, что Россия официально заявила об отсутствии намерений вступать в ЕС или хотя бы ориентироваться на такое вступление в будущем. Однако такая ориентация отражала соотношение сил и приоритетов в конце 90-х годов, и не очевидно, что именно она должна быть закреплена в новой редакции Концепции.

       В настоящее время происходит становление новых механизмов партнерства и сотрудничества России с ЕС и НАТО. Их российское видение обязательно должно быть отражено в Концепции. Это касается и достигнутого компромисса по поводу распространения Соглашения о партнерстве и сотрудничестве (СПС) между Россией и ЕС на вновь вступившие в Европейский Союз страны Центральной и Восточной Европы, и начавшего успешную работу механизма Совета Россия-НАТО (СРН).

       В Концепции было бы уместно развернутое изложение долгосрочных интересов России относительно ее возможного вступления в ЕС и/или развития отношений стратегического партнерства, а также позиций по остающимся проблемным вопросам (Калининград, перспективы введения безвизового режима, права русскоязычного населения в странах Балтии и т.д.).

       В практической внешней политике России уже возобладал реалистичный и прагматичный взгляд на Североатлантический альянс как на мощный военно-политический фактор, с которым возможно развитие партнерства. НАТО присущи, с одной стороны, инерция и стремление к внешней экспансии сферы своей ответственности, но, в то же время, способность к переменам и готовность учитывать интересы России.

       Новые угрозы международной безопасности создают более четкие ориентиры и возможности для конструктивного взаимодействия России и НАТО. Это проявилось в решениях Римского саммита НАТО в 2002 г. Создано более десятка совместных рабочих групп по разным направлениям. Рабочая группа по борьбе с терроризмом подготовила несколько докладов с оценками угроз в Евро-Атлантической зоне.

       В сентябре 2002 г. Совет Россия-НАТО утвердил документ "Политические аспекты Концепции совместных миротворческих операций НАТО-Россия". К сожалению, документ остается закрытым, однако некоторые его ключевые тезисы могли бы быть изложены в Концепции. Имеется в виду совместный поиск конкретных форм реагирования международного сообщества на кризисные и конфликтные ситуации при соблюдении норм международного права.

       Противоречивость таких ситуаций, как, например, в Ираке, требует от российской дипломатии применения более разнообразных средств, чем это предусмотрено в Концепции. В аналогичных случаях совместными усилиями можно более эффективно добиваться предотвращения подобных конфликтов. Наличие таких конфликтов, как, например, борьба с талибами в Афганистане, потребовало применения Россией более разнообразных внешнеполитических инструментов. Участие в международных операциях с применением силы становится для России в ряде случаев неизбежным с точки зрения национальных интересов страны.

       В повестке дня стоит и вопрос о сотрудничестве с ЕС при формирования общей политики ЕС в области обороны и безопасности и создания соответствующего военного потенциала. В какую бы коалицию со странами-членами ЕС и НАТО Россия ни вступала в этих целях, условия ее участия должны базироваться на следующих подходах:

       - совместное с заинтересованными государствами определение угроз безопасности и стабильности;

       - совместная выработка мер предотвращения и ликвидации таких угроз;

       - совместное определение участия сторон в коалициях по реализации согласованных мер;

       - согласованное проведение намеченных мероприятий;

       - согласованное участие в постконфликтном урегулировании, укреплении мира, демократии и стабильности в затронутом конфликтом регионе или стране.

       Безусловно, нуждается в прояснении тезис о том, что Россия намерена продолжить участие в деятельности Совета Европы, "исходя из собственных потребностей в построении гражданского общества". Означает ли это, что такие потребности не совпадают с общеевропейскими, международно признанными стандартами?

       Отдельные региональные приоритеты российской внешней политики изложены в Концепции весьма фрагментарно и непоследовательно.

       Это касается взаимоотношений России со странами Азиатско-Тихоокеанского региона, Африки и Латинской Америки.

       Общий изъян данного раздела, прежде всего относительно политики России в конфликтных регионах (Ближний Восток, Афганистан) - это декларируемое "восстановление и укрепление ее позиций". Это возможно не само по себе, а лишь в том случае, если российская дипломатия реально докажет свою полезность и незаменимость в решении существующих региональных проблем. Пути и способы их разрешения, пусть в самом общем виде, также должны быть отражены в Концепции.

       Вообще в Концепции следует акцентировать роль России как нового активного участника в решении глобальных проблем, субъекта, а не объекта мирового политического процесса, полноценного члена Большой "восьмерки", определяющей сейчас макротенденции глобального развития. Тезисное изложение новых подходов к путям разрешения этих проблем по всему их спектру (борьба с бедностью и голодом, содействие социально-экономическому развитию, борьба с распространением ВИЧ/СПИД, решение экологических проблем и пр.) было бы более чем уместно в обновленном варианте Концепции внешней политики, особенно накануне председательства России в Большой "восьмерке" в 2006 г.

       В этой связи целесообразно включить в Концепцию предложение о создании в системе МИД РФ (или в качестве независимого органа) Российского Агентства международного развития, которое взяло бы на себя функции межведомственной координации усилий в области содействия развитию и технической помощи, основными адресатами которой будут выступать, в первую очередь, страны СНГ, а также развивающиеся страны Азии, Африки и Латинской Америки.

       Агентство укрепило бы культурно-гуманитарную составляющую интеграции на постсоветском пространстве, создав институциональную основу для развития сотрудничества и партнерства государственных и неправительственных общественных организаций в России и странах СНГ.

       Создание подобного Агентства в преддверии саммита Большой "восьмерки" в Москве, запланированного на 2006 г., явилось бы зримым свидетельством того, что Россия стала полноценным участником клуба великих держав, а формула "Семерка плюс Россия" уходит в прошлое. Это был бы очевидный разрыв с недавним прошлым, когда Россия выступала объектом экономической, финансовой и технической помощи со стороны других великих держав, что вызывало сомнения относительно ее статуса и роли в мировых делах.

       Среди приоритетов российской внешней политики в области международных экономических отношений в Концепции внешней политики не упомянуты подготовительная работа и переговорный процесс по вступлению России в ВТО при том, что эта задача, как следует из Обращения президента к Федеральному Собранию в 2002 г., "Россия должна быть сильной и конкурентоспособной", является одной из наиболее приоритетных. Эта работа по вступлению в ВТО требует больших усилий и значительной подготовительной работы в части совершенствования внутреннего российского законодательства и экономической политики.

       Наконец, чтобы сделать обсуждаемый документ достаточно работоспособным на продолжительное время, раздел V Концепции, посвященный формированию и реализации внешней политики, необходимо существенно нарастить. Этот раздел описывает механизм формирования и реализации внешней политики: Президент - Совет Федерации - Государственная Дума - Совет Безопасности - МИД. Здесь нуждаются в уточнении сферы и пределы компетенции органов различных ветвей государственной власти.

       В частности, нуждается в более детальном изложении предусмотренное Указом Президента положение о том, что "МИД России осуществляет координацию внешнеполитической деятельности федеральных органов исполнительной власти и контроль за ней". В Концепции желательно прояснить механизмы такой координации и контроля.

       В Концепции необходимо более четко определить характер взаимодействия неправительственных общественных организаций (НПО) с властными структурами в сфере разработки и осуществления внешнеполитического курса. Государство должно взаимодействовать с НПО не "по мере необходимости", как это предусмотрено сейчас, а на регулярной и упорядоченной основе.

       Речь идет не только об участии представителей академического сообщества и институтов гражданского общества в выработке внешнеполитических решений, но и о поддержке со стороны государства внешних связей и международной деятельности, осуществляемых российскими НПО (а также НПО, имеющими международный статус), так как на практике этот инструмент поддержки со стороны государства работает (содействие МИД РФ в предоставлении ряду неправительственных организаций статуса члена Совета Европы и организаций, имеющих статус при ЭКОСОС ООН).

       Информационному сопровождению внешнеполитической деятельности и созданию позитивного имиджа России за рубежом в Концепции уделено, как представляется, недостаточное внимание. Одной из важнейших задач сегодня становится пропаганда русского языка и культуры в мире, в первую очередь в странах СНГ. Как показывает опыт развитых стран, это - действенный инструмент влияния, способный значительно нарастить ресурс не только гуманитарного, но и межгосударственного сотрудничества. Не случайно, например, Британский Совет, исполняющий сопоставимые функции, является основным средством укрепления влияния Великобритании в странах Британского Содружества. Русская культура - также мощный потенциальный ресурс международного влияния.

       В этой связи целесообразно упомянуть в Концепции о необходимости создания в системе МИД РФ (или в качестве независимого межведомственного агентства или комиссии) специального органа, уполномоченного развивать международное информационное и культурное присутствие России за рубежом, - например, Российского информационно-гуманитарного агентства.

       В Концепции целесообразно предусмотреть также механизм и периодичность обсуждения и обновления самого документа. Уместно вспомнить о схеме 90-х годов, когда планировалось иметь три параллельно и постоянно действующих документа: Концепцию (краткосрочный документ), Политику (5-летний срок) и Стратегию (10-15 летний срок).

       Следует учесть опыт ежегодных Посланий Федеральному Собранию Российской Федерации по национальной безопасности.

       В "ельцинскую" эпоху это был единственный документ с прямой отсылкой к ст. 81 Конституции Российской Федерации, гласящей, что президент определяет основные направления внутренней и внешней политики. Такая форма была более оперативной, чем Концепция.

       С точки зрения обновления содержания документа можно воспользоваться опытом американской Стратегии национальной безопасности, где даются директивы для американской внешней политики. Там они зафиксированы постранично и по разделам и из года в год находятся на одном и том же месте в структуре документа, получая в то же время обновленную трактовку. При таком порядке постоянного ежегодного обновления Концепции ей, безусловно, нужен единый идеолог, возможно, сам Президент, а также четко установленный порядок межведомственного согласования.

       Вышеупомянутые предложения помогут упорядочить процесс стратегического планирования и межведомственного согласования при разработке и осуществлении внешнеполитического курса, адекватно представить мировому сообществу реальные цели и задачи внешней политики новой демократической России.

       ^* Хронологию разработки и утверждения основных доктринальных документов в период президентства Б.Ельцина: январь 1993 г. - Концепция внешней политики; ноябрь 1993 г. - Основные положения военной доктрины (документ остается секретным, были опубликованы только выдержки из него); 1996 г. - Послание президента по национальной безопасности, декабрь 1997 г. - первая редакция Концепции национальной безопасности.
       В течение 2000 г. Президентом В.Путиным были утверждены новые редакции этих документов: Концепции национальной безопасности (январь), Военной доктрины (апрель) и Концепции внешней политики (июнь).